Дикая охота. Руины рассвета

Штормовая Пасть не зря так звалась: если сверху глядеть, как глядели птицы, берег со стороны гор напоминал ряд острых зубов, кривых и длинных, будто зубы чудища из древних баек. Песок здесь был белым, из-за чего сходство становилось заметным даже отсюда, с земли; говаривали, что раньше склоны Караласса с запада укрывали волны – но позже берег начал мелеть. Со временем вода отошла, обнажив граненные бока гор и каменные белые леса на них, и ветер, бушевавший в Штормовой Пасти круглый год, быстро истер их в песок, устилая пористым прахом землю. Дальше на запад тянулась синь, теперь лишь в одном месте наталкиваясь на вторую зубастую челюсть – безымянные острова, каменистые и пустые, узкой полосой выступающие из воды, а за ними снова бесновались волны, убегая далеко за горизонт. Но если бы кому удалось повернуть время вспять на века, он увидел бы и иное: лесистые склоны прямо посреди синевы, причудливые крыши, напоминавшие черную чешую огромных рыб, алые и желтые, будто растопленное масло, деревянные колонны... А кроме того – сложенный из камня канал, поднятый высоко над поверхностью воды и протянутый от материка через все поселения морских эльфов через Ялу, столицу края. Остатки его опор, тоже сложенных из камня, по-прежнему уходили под воду, вырастая с самого дна. Время, ветер и беспокойные воды чудом не сломили их, хоть и канал давно превратился в руины: на всю его протяженность едва ли набралась бы сотня-другая уцелевших саженей, которая не прерывалась бы осыпавшейся опорой, обрушившимися участками основного полотна, а то и вовсе пустотой, которую с разбегу не перепрыгнешь. Давным-давно этот канал был водоносным и обеспечивал пресной водой весь Фьяр'Акир – край морских эльфов. И говаривали, что не зря они обосновались в Штормовой Пасти, в самом изголовье Драконова Моря, ведь сумели совладать с синим драконом края мира, ощерившим клыки, и набросить на него уздечку – стало быть, сумели приручить. Вот только существовала сила, властвовать над которой полагалось лишь богам, и скоро дракон взъярился, высвободился, в гневе на части разорвав путы, и пожрал незадачливых хозяев. А руины так и остались по сей день – неумолимым напоминанием и предостережением, медленно истлевающим каменным кружевом, широкие арки которого все сильнее расползались, сменяя изящный узор пустотой. Большая вода – море, так это звалось, и стоило бы уже запомнить – сердилась. Ветер раздувал волны, будто бы паруса, а потом сминал их, швырял на скалы и прибрежный песок, и зябкая соленая морось опадала на лицо, долетая издали. Ворот уже давно промок, но Энгишу некуда было деться – хочешь не хочешь, а в дозоре стой. Можно было, конечно, уйти в разведку вместе с Миношем, но там и без того желающих набралось, словно раков на падаль. Да и для такого дела все-таки молодые требовались, быстроногие, а у него прыти в последние годы знатно поубавилось. Нет, Энгиш не собирался самого себя в старики записывать – рано ему еще седины примерять; да только мудрости уже достало остаться там, где проку от него больше было. А потому и не трогался с места, зорко оглядывая противоположный берег. Они разбили лагерь на островах, а потому опередить их никто бы не смог: для того, чтобы пробраться в подземелья Фьяр'Акир, нужно было для начала перебраться с материка сюда и пройти их заставу. А для этого придется либо через море идти, либо отыскать с берега их лаз. Энгиш довольно хмыкнул в бороду: даже самая скудоумная лягушка не осмелилась бы под вечер перебираться через Штормовую Пасть. А если бы и осмелилась, то всяк речной человек знал бы, что та покойница. Что до лаза – так его тоже без посторонней помощи не сыскать, уж тем более – тому, кто чужой крови. Но глядеть в оба все равно стоило, а потому Энгиш не расслаблялся, высматривая, не мигнет ли у скал незнакомый огонек. Он еще и потому вместе с Миношем не пошел, что подземелья за долгие дни пути ему уже поперек жабр встали. И воздуха иного хотелось, и вообще – всего иного. Сначала лазами до Прибережка, оттуда – по запутанным потаенным ходам через Караласс до самого берега, потом еще Говорящие-с-дождями пробивали новый лаз к безымянному острову… А как только ушедшие на разведку вернутся и сообщат, что все благополучно – снова под землю. Энгиш и против не был, в общем-то – вот только моря он никогда не видел. Иные уходили за Гряду Эльги, на побережье, где стояли порты, и ходили под парусами на больших водах, изредка возвращаясь домой… А у него как-то не сложилось с дальними дорогами. Жену нажил, детишек – ну и куда от них? А с собой не возьмешь. Жена, правда, когда помоложе была и без мальков, любое море переплыть могла – уж на что непоседлива была! Да время прошло – и остепенилась, родную заводь лишний раз не оставит, всякого речного порожка остерегается. Энгиш вздохнул: это она-то раньше о морях грезила – поглядеть на ту воду, в которой речной человек дышать не сумеет, а так вышло, что повидал он. Ну и ладно: будет что рассказать, коль Матерь Озер позволит. Главное, что милая в безопасности – а с нею и девочки. Сзади зашуршала под чьим-то шагом каменная крошка, и Энгиш обернулся, почти сразу успокаиваясь: на камень к нему вскарабкался Брохаш, часто смаргивая и щурясь от ветра. - У меня тут кое-что, - со значением проговорил приятель, подходя поближе. Энгиш вопросительно приподнял брови, и Брохаш, закряхтев, вынул из-за пазухи оплетенную пенькой флягу, торжествующе демонстрируя ее Энгишу. – Ришкина мать, чтоб ей мягкого дна на том свете не видать, наказала ей все упрятать в сундуки и ключи забрать еще до того, как уйду. А я нашел! - Ключи? – уточнил Энгиш, принимая из рук Брохаша флягу и взвешивая ее в ладони. - Лучше, - тот расплылся в улыбке. – Непочатую… Это Ришка, наверное, позаботилась: она хоть старой сомихе слова лишнего не скажет – а найдет, как исхитриться. Золотая баба, ох! Мать ее при мне все полки перерывала, прежде чем ее в лаз спать уволокли, все скрипела, что как она помрет – так Ришка и пропадет со мной, непутевым. Ишь ты: трое мальчишек, одна девчонка, а все непутевый… В ершовой шкуре меня, дескать, держать нужно. Дай Матерь Озер, из лаза не выплывет, упырица водяная… - Брохаш… - Энгиш укоризненно взглянул на него. Брохаш только поморщился: - Да выплывет, конечно, ее и на самый острый костяной крючок не поймать. Но помечтать-то можно. Пей давай. А то еще подумаю, что не хочешь. Питье в семье Брохаша делали доброе, а потому отказываться разве что дурень бы стал. Глотку обожгло живым огнем, и Энгиш довольно причмокнул, возвращая другу флягу. Тот и сам отхлебнул, а затем облокотился на бок утеса, у которого они и устроили дозорный пост, и огляделся, все так же щурясь и подставляя и без того обветренное лицо соленому ветру. - Вот тебе и раз, приятель, - он усмехнулся, качая головой. - И кто знал, что так будет? Мы с мальчишками уж столько снастей зимних заготовили – и кому теперь это все? - На следующий год останется, - подбодрил его Энгиш. – Подновишь немного – да и все. - Все… - эхом повторил Брохаш. Немного помолчав, заговорил вновь – уже серьезнее, тише. – Поглядим еще, как в итоге сложится. Может, тоннели давно уже морская вода затопила – а ее не пройти. Даже если все Говорящие-с-дождями силы соберут, море отогнать не сумеют. Это только полдела: путь в подземелья Ялы отыскать. А оттуда еще нужно дорогу в Эредан найти. Как это сделать, если там вода стоит? - Ну, дорогу вроде как ни с чем не спутать: тоннель из стекла, если Реджиш верно говорит, - напомнил ему Энгиш. Брохаш мрачновато парировал. - А может и изо льда. Недаром же пещеры ледяными зовутся. Говорящие-с-дождями и ошибиться могли. Этими тоннелями уже сколько лет не пользовались, а мы все на эльфийском не особо лопочем, чтоб наверняка знать… - Вот и послушаем, что разведчики скажут, когда вернутся, - резонно заметил Энгиш. – Сейчас гадать – толку никакого. Пусть глазами все проглядят, посмотрят. Если тоннель сохранился – что ж, в Верданоре мы окажемся скоро, и Эредан будет защищен. По крайней мере, на какое-то время. Если нет – будем рыть. Вариантов у нас немного. - Прямо как у леща в сети: то ли помрет, то ли удерет, - Брохаш потер лоб, смахивая мелкие капельки воды с кожи. – Да и если рыть – сколько времени уйдет? Нам его никак нельзя терять... - Ну а чего тогда рот разинул и пузыри пускаешь, как дурной бубырь? – сердито оборвал его Энгиш. – Ты если воду мутить лишний раз пришел – так и греби отсюда, а если с угощением и приятельской беседой – так и давай о чем хорошем! – Брохаш взглянул на него с оскорбленным видом, и пришлось немного сбавить тон: ссориться по пустякам Энгиш не любил. Да и питье в семье Брохаша правда знатное делали. – Лишние тревоги только сердце бередят, друг. А Матерь Озер завсегда знает, как лучше. На все Ее воля. А потому под Ее дланью да не убоимся ничего. И не из таких передряг речной народец выходил жив-живехонек. Будет нам и Эредан, и житье, и Могильная Река – всему свое время будет. Так что ты попусту сердце себе не рви. Тебе еще с Ришкиной матерью под одной крышей бытовать. - Вот уж спасибо, напомнил, - скривился Брохаш – но обиженным он больше не выглядел. Помешкав немного, он снова протянул флягу Энгишу. – Но ты прав: что уж ил речной со дна поднимать. Как будет – так будет. Да и о хорошем поговорить можно, отчего нет? – на пару мгновений он замялся, а затем, как-то странно хмыкнув, с усмешкой взглянул на Энгиша. – Гветка твоя моему сыну глянулась. Давно уже. - Это которому? – Энгиш не сразу понял, что нужно спрашивать. Брохаш улыбнулся еще шире. - Старшему, Хораду. Он сказал мне недавно, что как все кончится, как вернемся – осмелеет и к тебе пойдет. А я подумал – что тянуть-то? Сам решил потолковать с тобой. Приглядись к парню: он смекалистый, толковый, с Гветкой в одних годах. Они поладят. Она за ним как за стеной будет – мальчишка работящий, голову да плавники отрастил. Сейчас закалит еще. Видный жених будет! Энгиш слушал его, задумчиво наблюдая, как волны разбиваются о берег. Темнота наползала с гор, и берег теперь вовсе был в тени, а потому любой огонек был бы виден – но огоньков не было, а вот мысли в голове роились. Хорад, значит… Так вот почему этот головастик все время крутился поблизости, что бы Энгиш ни делал: то помощь свою бестолковую предлагал, то миску ему с похлебкой носил, если тот с дозора не успевал поесть, то еще что… Брохаш еще что-то говорил, и Энгиш кивал невпопад. Вот уж за что он благодарен был Матери Озер – так это за то, что старшая дочь не увязалась следом за ним искать чудес в заброшенных лазах и покорять тьму морей. Больно нрав был у нее непокорный, с нее бы сталось. С другой стороны, не успел и плавником вильнуть – а к ней уже сваты… - …так что, если все тебе по сердцу – может, сговоримся? А там и подсобим детям, поможем, на путь сердечный наставим. Что скажешь? - Я вот как думаю, Брохаш, - наконец изрек он, когда друг соизволил примолкнуть. – Пусть сами меж собой разбираются, сами толкуют и пути свои ищут. Я за Гветан решать не стану. Рыбка моя – вольная, против желания и хвостом не махнет, а если я ей по весне жениха приведу – сбежит как миленькая от меня, жениха и нашего с тобой сговора. Хорад твой – хороший малый, кто спорит. Но не мне с ним миловаться. Коль что выйдет – буду рад. Коль не выйдет – не держи зла. Это раньше мамки-папки сговорятся – мальки голову клонят. Сейчас уже по-другому все. Новый мир, порядки новые. Так что пускай дети решат сами, плыть им вместе по жизни или порознь. Я заставлять не стану, как и препятствовать. - Ну что ж, - через время кивнул Брохаш, - Мудрое слово держишь. И я благодарен тебе за него. Прав ты, Энгиш. Пускай сами. Даст Матерь Озер – к лету справим свадебку, а там и с малечками поняньчимся. Дедами станем! Они еще угостились Брохашевой настойкой, каждый понемногу, а затем друг ушел, пожелав Энгишу доброго дозора. Выглядел он чрезвычайно довольным, словно все уже и решилось, и Энгиш только тихонько усмехался ему вслед. Глянулась дочка Хораду, как же… Пускай еще попробует сладить с ней. Гветан, щучонок эдакий, в руки так просто не давалась и зубастой была - страх. И, по чести сказать, рядом с ней Хорада он не видел: ни в нынешнем, ни в будущем. Энгиш не знал, кто сумел бы совладать с нравом дочери – и уж точно то был бы не сын Брохаша. Это хорошо, что она такою выросла. Ох, ну и удружила ты мне, Алфира, трех девок народив… Ну и как их отдавать-то кому-то? Заскреблось в груди беспокойство, и Энгиш снова поморщился, сердито глядя на рваную береговую линию по ту сторону воды. А еще хорошо было, что Фэлдрин и Нэна пока крохи. Иногда казалось, что лучше бы и вовсе не росли… Вот только дочкам его уже другой мир был назначен волей Матери Озер. Энгиш пока еще не знал, какой – но чуял его, как чуют рыбы приближение осени или весны, как чует река скорое пробуждение. И в том была и тревога, и радость, и болезненная тоска, и тихая нежность, и он не знал, откуда всего столько в его сердце, которое Алфира порой могла и булыжником назвать, гневаясь из-за пустяков каких. Это все потому, что тоскую по тебе, светлоглазая моя. По тебе – и по девочкам нашим. Убереги их всех, Матерь Озер, укрой ласковой рукой Своей – и пускай сон их будет добрым. Скорой им весны, а мне – вместе с ними. Мысли крутились в голове, свежие и странно-нежные, а море билось о берег – будто пламя в драконьей пасти. Он был в самом сердце этого пламени – и не чувствовал ничего, кроме оглушающей, будто гром, и огромной, будто мир, любви.