Карантин

      В этом мире было всего три звука, которые Побрацкий ненавидел искренне, всей своей душой, наличие которой у себя с момента клинической смерти он не ставил ни под какое сомнение. Первый - омерзительный школьный звонок, который имел тенденцию включаться всякий раз именно в ту секунду, когда он проходил мимо, и в такие моменты Диме казалось, что он видел злорадное лицо завхоза Ларисы Викторовны, имевшей в школе прозвище Старуха Шапокляк. Второй - до тошноты идеальный, с совершенной дикцией голос Антона Звёздочкина, который Олегу приходился, по всей видимости, близким другом в прошлом, и которому он, Побрацкий, безумно завидовал. К слову, призрак, упоминавший заслуги Антона при любом удобном случае, лишь сильнее раздражал его. Вы только поставьте себя в положение Шашлыка: вы обычный, ничем особо не примечательный студент, и вроде даже вливаетесь в компанию, но есть такой вот Антон, который во всем лучше вас, сын чиновника и прекрасный оратор, которого все любят и уважают, про которого говорят "Какой же он молодец, такой ответственный и серьёзный, не прелесть ли?", с которым хотели бы дружить все ваши друзья, и даже девушка ваша, если она вообще у вас была, бросила бы вас именно ради вот такого Антона, предоставь ей шанс такой невероятный человек, идеально подходивший под описания ребёнка маминой подруги и рождающий в вас миллионы комплексов. Ну а третий - сигнал будильника рано утром, причем в семь часов, хотя лекция через Зум (почему Зум, ну почему не Дискорд, почему не Скайп, зачем вообще эти ваши лекции нужны, давайте просто отправимся на каникулы раньше срока, и к черту сессию) начиналась только в одиннадцать. Инстинктивно Побрацкий заглянул в чат группы. Там шло активное выяснение отношений между однокурсниками. Имен половины из них преподаватели, как и сам Дима, так и не выучили за более, чем три года, а потому если неожиданно кому-то приспичит спросить, не видел ли условный Александр Иваныч, предположим, Лёшу, он покопается в мозгах, а потом спросит "Какого?", фамилию или, в случае крайней необходимости, погонялово. Препод уточнял, кто за каким ником скрывается. Естественно, все никнеймы состояли из самокритичных изречений из разряда "чмо ебаное" или "никто по жизни", кличек, условно, "холодец" или "пиковая дама", хотя странно, что не "бубновый валет"*, было бы интереснее фантазировать, представляя персону, скрывающуюся под этим прозвищем. Хотя, право же, видеть такие ники как "Валерий Дмитриевич" было бы странновато.       Дима обратил внимание на призрака, мирно дремавшего на противоположной кровати. Тот оказался неплохим собеседником, хотя вспомнить содержание вчерашнего разговора у Побрацкого никак не получалось. Он вспомнил только, что уснул после трех ночи и отключился почти сразу же. Энергетики, как и кофе, имеют свойство весьма неприятное: на какое-то время они дают тебе сил, и вроде тебе даже кажется, что мир стал чуточку лучше, красивей, справедливей и добрей, а потом часов через шесть у тебя начинается отходняк, и ты чувствуешь себя выжатым лимоном, еще более уставшим, чем до этого. Шашлык вспомнил рассказ одной из школьных учительниц. Когда он был классе эдак в седьмом, сверстник его, неясно откуда, достал несколько баночек энергетика, и за ночь выхлебал штук пять, а утром, посасывая снюс, отправился в школу, где закинулся еще парой пакетиков снюса, а потом отпросился в туалет, где в спешке вызвал скорую. Побрацкого передернуло от этой мысли. "Я определенно слишком часто возвращаюсь к этим мыслям, мне следовало бы немного отвлечься и пораскинуть мозгами на какую-то другую тему" - мысленно сказал он сам себе. Полистав ленту ВКонтакте, пролайкав все мемы про вирус, которые только нашел, он вспомнил, что половина общежития пустует, и, несомненно, у этого была туча плюсов, в первую очередь - тишина по вечерам: никто не стонет, не плачет по бывшей, не слушает "Нервы" на полную громкость и не стучит по батарею с гневным "ЗАТКНИСЬ, СКОТИНА!", когда он играет на гитаре в свое удовольствие, хотя умоляющего выражения лица Олежика избежать не удавалось, Дима также обратил внимание на количество нытья человеческого о количестве заданий, которые требовалось высылать через определенные сайты в определенные сроки определенным людям, а сайты висли, причем абсолютно все, потому что ранее там тусовались разве что дети дипломатов, ребята, состоящие на семейном обучении. Теперь же туда ломанулись абсолютно все, перегрузив сервера так, что они с треском рухнули. Дима на секундочку представил себе офис технической поддержки сайтов для дистанционного обучения, который пустовал весь год, получая раз в несколько месяцев гневные сообщения от какой-нибудь нервной и вредоносной, с сугубо точки зрения создателей, мамки. Теперь же в поддержку звонили и писали все, у кого была такая возможность: дети, родители, преподы... И что оставалось сказать всему этому потоку? "Скоро мы решим вашу проблему. Оставайтесь на линии ближайшие пятнадцать лет: с точки зрения вечности не так уж и много". Ещё Дима думал о том, как хорошо, что он не школьник, и на него не свалилась гора домашки по пятнадцати дисциплинам, хотя половина учеников средней школы уже лет сто как положила нечто на учебу, и вообще ничего не учила с того дня, как выбрала предметы для сдачи основного государственного экзамена. у многих при виде скинутого объема глаза вылезали из орбит. "И это мы должны были выполнять в обычное время? Вот прямо всё-всё-всё?" - думали те, кто не открывал учебники уже года три. И ни списывали с решебников, стиснув зубы, хотя, бесспорно, находились и те, кому было лень делать даже это, и Шашлык отлично знал, что отнесся бы именно к последним из перечисленных, будь он моложе лет на пять.       С техникой Олежа не дружил от слова совсем, а потому помочь Диме с подключением не получалось тоже от того же слова, да и он не хотел этого делать. Шашлык настоятельно просил не мешать ему, и Олег предпочел послушать: в конце концов кто, как не Дима, заботливо вклеивал обратно в конспект вырванные из него страницы, в чем не было совершенно никакого смысла, потому что эти листы были теперь совершенно пустыми и не несли совершенно никакой практической пользы, и все же этот наполненный заботой жест был приятен и трогателен для привидения. Окончательно убеждал Душнова не лезть к компьютеру (даже если на одногруппников Побрацкого посмотреть было ну очень интересно, хотя сам он искренне считал, что их прыщавые размалёванные рожи не стоят внимания мертвеца, у которого бесконечность впереди) тот факт, что конспект по-прежнему находился в руках у Дмитрия, и тот мог просто встать с кресла, взять тетрадь, вынести ее в коридор и оставить на подоконнике на растерзание студентам из соседних комнат, которые могли в любую минуту просто выйти покурить, увидеть тетрадь и спереть её, хреновы клептоманы.       Публика на конференции собралась интересная: чувак из бетонного бункера, заклеивший пластырем камеру на ноутбуке, кто-то, кто отключил и камеру и звук, какой-то человек с мемом про хомяка, который звонит по скайпу, еще какой-то человек, но на аватаре у него стоял уже вентилятор... Некая Юлия вместо лица которой на экране красовался какой-то белый текст на черном фоне, но качество было настолько поганым, что различить, что именно там было написано, не представлялось возможны. Бесконечные маты, глюки, перекличка... Раньше духа безумно раздражали все эти вещи, но теперь он осознавал, как же сильно соскучился по ним... По однокурсникам, по противному, по мнению абсолютного большинства, преподавателю, по Антону... По Антону он скучал, пожалуй, больше, чем по всем остальным вместе взятым. Особенно - по его безумно дорогому одеколону Дипломат. Олег вновь, как вчера, уставился в окно, устроившись на подоконнике. Раньше он любил сидеть так, свесив ноги вниз, ибо не мешала ему делать это ни одна москитная сетка, но сейчас смотреть вниз было больно почти физически. "Это было давно. Пора отвыкать от этого. Нужно пересилить себя!". Он посмотрел в окно. Внизу мелькали люди, освещаемые полуденным солнцем. Деревья по-прежнему были золотистыми, хотя в прошлом октябре в это время они уже опали листья. С момента смерти получать новости из мира стало проблемой: его вещи, в том числе технику, забрали из комнаты, Антон сюда больше не заходил, а подслушивать разговоры студентов, чаще всего бессмысленные, было затруднительно. Теперь же можно было просто попросить Диму пролистать сводку новостей и узнать, что в мире происходит. Удобно. И именно поэтому сейчас он знал, что происходит за рубежом, сколько где больных, кто как пошутил... Ему было не особо интересно читать об этом, но он не мог не отметить, что людей на улицах как-то... Слишком много! Если уж их университет перевели на дистанционку, что не было ни года два назад, когда какой-то мальчишка привез вирус, ни когда в декабре ходил грипп и на лекции не ходили уже не потому, что там скучно до ужаса, а потому, что с температорой выше тридцати восьми далеко ты не уползешь. И даже сейчас, когда какая-то пародия на туберкулез, творит беспредел, аграрно-педагогический выполнял приказ начальства через задницу: По-хорошему, всех студентов должны были принудительно отправить домой, но как бы не так! Сидите в своей общаге сколько хотите! В прочем, история вовсе не об этом новом виде туберкулеза*, который привезли откуда-то с Дальнего Востока, где настолько велики риски подхватить его, что тебя на работу не примут без гребанной манту.       Олег в очередной раз вздохнул, и вздох этот был настолько тяжелым, что мог бы проломить пол. Парень молча уткнулся в первую книгу, которая попалась ему под руку. С книгами время летит быстро. К тому времени, как он покончил со своим занятием, Димон уже пил пиво и думал о чем-то своем. По нему было видно, что он едва сдерживается, чтобы не выругаться. Он изнывал над задачами по экономике про какие-то американские боинги. - Тебе помощь не нужна? - спросил Олег. - Нужна, само собой! - ответил Дима. Олег искренне не понимал таких людей, как Дима. Поступать в институт, чтобы халтурить? Зачем? Ради корочки? Ничему не научиться и пойти работать? Кого выпускает это заведение? Учителей, не знающих своей науки? И зачем нужны такие, когда на месте того же Димы мог быть кто-то амбициозный, с горящими глазами, кто не смог пройти, но очень хотел!? Беда нашего мира в том, что все здесь занимают не свои места... Вот Олег сейчас занимает самое дурацкое положение из возможных: привязан к собственной тетрадке, никем не видимый, и, как пелось у Канцлера Ги, "душа свободна, а тело гниёт в гробу". На его месте отлично смотрелся бы кто-то другой. Кто-то бесполезный, кто-то, кто не имел на жизнь планов, да и жить не хотел, кто-то, кому одиночество было бы в радость, кто-то, кто не хотел бы больше всего на свете всю жизнь провести с лучшим другом... Словом, кто-то другой. Не он. Не так. Но вот что интересно: а если бы Олега не было, закончил бы Дима наконец свой гребанный институт? Под вечер Дима что-то играл на гитаре. Он стал делать это чуточку лучше, но все еще плохо, но Олег уже не затыкал уши как минимум из вежливости. Он просматривал ленту, когда внезапно в чат написал декан. - Что там? - спросил Дима, убирая в чехол гитару. - Похоже, тебя отправляют домой...