Карантин

      Проснулся Шашлык только под вечер, когда солнце уже почти скрылось за крышами домов, но темнота еще не до конца накрыла город. Небо окрасилось светло-розовым, перетекающим плавно в нежно-персиковый, из него в ярко-оранжевый. Рай художников, поэтов и влюбленных, целующихся на крышах в этом тошнотворном умиротворении и идиллии. Уже видно было полумесяц, а кое-где и звезды. Ветерок слегка покачивал полупрозрачные занавески комнаты, а они раздувались, как паруса корабля. Комната освещалась лишь теплым желтым светом лампы на столе Димы. За ним, уткнувшись в собственные записи, сидел Олег. Он всё никак не мог выкинуть из головы тот список дел, необходимых для перерождения. Сожитель не обратил на это внимание. Он встал с кровати и даже не удосужился её застелить, оставив скомканным одеяло. Голова от непривычно долгого сна слегка кружилась. Парень, пошатываясь, подошел к холодильнику, чтобы взять оттуда Монстер, Флеш или чего-нибудь еще бодрящего, но обнаружил лишь пару пустых банок жигулевского пива. Не нашлось там внутри и майонеза «Провансаль», зато лежала записка «Вернем через неделю с процентами», написанная неаккуратным размашистым почерком того чувака из соседней комнаты. С таким почерком в мед тебе дорога, товарищ, на врача, рецепты выписывать. Что странно, за редким исключением, доктор доктора всегда понимает. Или почти всегда. Было время, что по почерку в карте фамилию Димы разобрать было сложно и тому врачу, который своей же рукой выводил ее, а паренёк закатывал глаза и повторял раз за разом её по буквам, отчаянно подавляя в себе желание дать затрещину этой старушенции.       Дима скомкал бумажку, бросил ее в корзину с мусором (он хотел сделать красиво, как обычно это бывает в клипах, но промахнулся, поэтому ему пришлось подойти, выругаться, поднять листочек с пола и лишь затем опустить в пакет), после чего сунул ноги в кеды, зашнуровал их и взглянул на часы телефона. Еще только семь, до закрытия часа три точно. Парень накинул куртку, положил в карман мобильник, наушники и карточку.       Олег сидел и размышлял, прожигая взглядом конспект. Не совсем и о конспекте он сейчас думал. Точнее, о нём, но речь шла о первом пункте списка «Поцеловаться с однокурсником (цей)». А как? Как, если он всего навсего привидение? Завладеть чужим бездыханным телом? Но чьим? Ах, как много вопросов… В этот момент призрак ощутил лишь острое желание поболтать с Шашлыком. Друзья не говорили с ним с его смерти, а тут Димон, который, несмотря на всю его резкость и грубость, был каким-никаким, но собеседником. Нечто вроде Пятницы для Робинзона Крузо, последнее спасение от бесконечного одиночества. Вот только этот упрямец уж больно Олежу недолюбливал, особенно в первые дни знакомства. Привидение казалось ему занозой в заднице и представлялось занудой, у которого одна учеба на уме (хотя Душнов был вовсе не таким). Олег всё же желал сблизиться с новым соседом, стараясь игнорировать его недостатки, и убеждал себя в том, что глубоко внутри этот парень мягкий, как булочка с вишнёвым джемом, и имеет с ним ряд общих черт. Он много раз представлял себе, как будет здорово, когда они наконец подружатся…       Дима уже собрался покинуть комнату, когда услышал тихий голос призрака, решившего, что шанс пройтись по улице вместе и немного поболтать упускать нельзя: — Постой! Дмитрий остановился у самой двери, а затем повернулся, скрестил руки на груди и вопросительно поднял бровь. Олег вздохнул и, если можно так выразиться, встал со стула. В своей обычной манере, жестикулируя от беспокойства он, немного нервничая, сказал: — Возьми с собой конспект, пожалуйста, я бы хотел прогуляться. Шашлык снова взглянул на Олега, но уже с какой-то ухмылкой. Он взял со стола конспект, пускай и довольно небрежно, сунул его в рюкзак (совершенно пустой, следует отметить, но, впрочем, Диме это было даже на руку, ведь ему не придется тратить лишнюю мелочёвку на пакет, а он ему, это не оставляло сомнений, понадобится) и вышел из комнаты, увлекая приведение за собой. Ощущения были всё ещё странными, однако необъяснимая физическая тяга голубоглазого к его записям теперь нисколько его не удивляла. Со временем ко многим вещам начинаешь привыкать, и они прекращают казаться тебе несносными. "Привычка свыше нам дана — замена счастию она", как писал Пушкин.       Они молча спускались вниз по лестнице, не обращая внимания ни на жмущиеся по углам парочки, ни на надписи в духе «Лёша хуй» и «Паша гей» (таких достопримечательностей в районе было навалом, чему удивляться?), ни даже на мусор. Когда они оказались на улице, Дима сразу почувствовал прохладу и невольно поежился, поспешно застегивая куртку, достал из кармана пачку Винстона, в которой оставалось две последних сигареты, взял одну губами, поднес к ней зажигалку, подставив ладонь таким образом, чтобы легкий ветерок не потушил огонек, и затянулся. Он вновь почувствовал приятное жжение в горле и мельком взглянул на своего спутника, который не отпустил касательно этого поступка ни единого комментария. Олег был не из курильщиков и при жизни. Он не имел стремления вести здоровый образ жизни, однако употребление наркотиков, алкоголя и курение глубоко им порицалось. С укором он смотрел в сторону Дмитрия, позволявшего себе курить в ЕГО комнате. Конечно, Шашлык всегда огрызался, мол, ты же призрак, всё равно не чувствуешь запаха, потерпи, чего тебе стоит. Но Олежа оставался непреклонен перед своими принципами и настоял на том, чтобы Дима не курил в комнате, или хотя бы проветривал после себя. Из чистой вредности первое время Побрацкий и не думал прислушиваться к соседу, но Олег был достаточно упрямым, чтобы убедить его открывать окно почаще. — Ну так с чего ты в вдруг погулять решил? Думаешь, раз на дистанционку переходим, то я вообще выходить не буду, и у тебя вообще не будет возможности гулять? Будь уверен, я не из домашних! Не буду я сидеть под пледом и пить чаёк с имбирём, не для меня эта фигня, — ухмыльнулся Димон, надевая новые черные очки. Плевать ему было, что уже село солнце, и очки ему не нужны. В них он выглядел круче, а это главное! Он медленно шел по тротуару, любуясь вечерней Москвой, пиная камешки, попадавшиеся под ноги. Машины всех марок и габаритов стояли в огромной пробке и сигналили друг другу. На улицах было достаточно народа, многие люди были даже без масок, несмотря на то, что в городе было подтверждено сразу несколько случаев заболевания. Разные оправдания они давали своим необдуманным действиям. Однако Диме было на них совершенно плевать, — Ты только посмотри сколько людей вокруг! Серьезно думаешь, что я боюсь какого-то вируса? Расслабься… Дмитрий стряхнул пепел на землю прямо на ходу. — Я хотел с тобой немного поговорить, — пожав плечами сказал Олег, — Подумал, лучшей возможности не предоставится… Погоди, что ты делаешь? Побрацкий вставил в ухо один наушник и поднес микрофон ко рту. — Там дальше людно. Не хочу, чтобы все эти ребята думали, что я поехавший и сам с собой разговариваю, — сухо отозвался парень.       Они шли по дороге, по битому, словно кто-то намеренно отламывал от него куски, асфальту. Повсюду были лужи, из которых потягивали мутную воду голуби. Олег по дороге задавал какие-то вопросы, Дима нехотя отвечал что-то больше из вежливости, чем из искреннего желания поделиться своей биографией. Он просто искренне желал, чтобы дух наконец успокоился и отстал от него, отчасти по этой причине он каждый раз приносил ему новую книжку, выписывая ее в библиотеке на своё имя, а старушка за стойкой с умилением и восхищением смотрела на него через толстые стекла очков, подносила в щеке свою ручку и тихо-тихо произносила: «Какой хороший мальчик, книжки читает… Не то что эти все». Под «эти все» следовало подразумевать других студентов. В библиотеках они почти не появлялись, ведь кому нафиг нужна библиотека, когда есть интернет. Они лишь изредка заходили за учебной литературой, даже не притрагиваясь к художественной, и сразу уходили. Счастливым исключением из этого правила были несколько заучек и отличников, пара бюджетников, да та чудаковатая девчонка-поэтесса, черпавшая вдохновение из строк описания природы Паустовского. Побрацкий с детства считал подобного рода чтиво хорошей заменой для туалетной бумаги "на всякий пожарный случай", как некогда соседствующий с ним дед, бывший в менее благородном возрасте членом КПСС и директором швейной фабрики, выписывал партийный журнал, а потом разрезал его на четыре части и оставлял в сартире. Слова библиотекарши немного смущали Шашлыка. Когда о тебе говорят хорошие слова, которых ты не заслужил, невольно начинаешь ассоциировать себя с крошкой Цахесом по прозванию Циннобер. Тот карлик был урод и душою, и внешностью, однако добрая фея наделила его необычной способностью: всякий, кто смотрел на него, видел не уродливого карлика, а красивого статного юнца с черными волосами, да к тому же весьма благородного, ведь ответственность и вина за каждое злое деяние, что он совершал, в момент под действием чар падали на плечи другого человека, зато все заслуги других в тот же миг присваивались ему. Любая пожилая дама была бы рада отдать за него свою дочь, а всякий политик избрал бы его своим приемником. И видели кривую истину под лживой маской лишь иностранцы и люди искусства: писатели, художники, танцоры, поэты, музыканты… Таким-то Цахесом себя и чувствовал Побрацкий, когда с укором та низкая девчонка смотрела на него. Ему казалось, что она знала про его истинное отношение к книгам, и о том, что берет он их вовсе не для себя, будто она, как поэтесса, видела в нем ту «уродливую карлицкую сущность», и оттого казалось Диме, что она едва ли не зашипит в следующую же секунду.       Дима уже почти не слушал Олега. Тот что-то спросил насчет девушки, Дима ответил, что была, но расстались по-глупому. Олег выкинул что-то сочувствующее с очень печальным лицом, Дима отмахнулся, мол, «не так уж и обидно было». Да и он сам был не уверен, что любил ее или что-то в этом роде. Встречались в старших классах чисто по приколу. Симпатичная была девчонка. Когда они наконец добрались до торгового центра, Дима включил в наушниках плейлист из любимых треков ранних альбомов Сметаны Band, дав понять Олегу, что более разговаривать с ним он не станет, и вошел внутрь. Вечером все возвращались с работы, и именно в это время, ни раньше ни позже, всем людям непременно потребовалось вспомнить, что дома шаром покати, и нет ни сахара, ни доширака, ни дорогой жены, которая с любовью приготовит тебе борщ, а потому нужно было немедленно свернуть в сторону ближайшего молла и спуститься в цоколь в супермаркет, чтобы купить себе хотя бы салат в контейнере. Но, как правило, люди, приходя туда, вспоминали, что как раз закончилось масло. И непременно именно в этот момент они подумывали приготовить омлет на завтрак, а потому брали десяток яиц, а то и два (зависит от акции). Проходя мимо отдела со снеками, они непременно чувствовали, как начинает урчать в животе, ведь последний раз они ели в своем загаженном офисе примерно в два часа, а теперь дело шло к восьми вечера. Существует мнение, что когда вы ходите в супермаркет сытыми, денег на карте остаётся больше, и, чёрт возьми, это действительно так, ведь помимо того, что ты думаешь о завтраке, начинаешь понемногу вспоминать, что за обедом не наелся, а это значит, завтра нужно взять с собой больше, а для этого нужно побольше купить... И шоколадки, которую ты планировал приобрести, чтобы съесть по дороге домой, уже кажется недостаточно, и ты хватаешь с полки колу. Пока ты набирал всё это в тележку, народу прибавилось, и очереди в кассу существенно растянулись…       Димон взял несколько упаковок доширака с говядиной, палку колбасы и штук восемь энергетиков. Олег искренне поражался тому, что Дима, несмотря на случившийся с ним сердечный приступ, продолжает пить эту сладковатую гадость. Видимо, клиническая смерть совершенно не произвела на парня никакого впечатления. Они послушно отстояли очередь в кассе, не обращая внимания на кашляющих людей без масок, которых, казалось, не заботило ни их собственное здоровье, ни здоровье других. — Вам пакетик считать? — спросила прокуренным голосом объёмная тётка с сальными волосами, выглядевшая так, словно ненавидела не только свою работу, но и мир в принципе. Димон в мыслях прикинул, сколько он потратит на продовольствие, вспомнил про рюкзак и мысленно улыбнулся. — Нет, спасибо, я удавлюсь, если куплю еще и пакет, — отрезал Шашлык, расплатился картой и вышел.       Олег снова попытался заговорить с соседом по комнате, но у того окончательно пропал к нему интерес, и вскоре призрак это заметил, а потому всю дорогу они молчали. Конечно, Душнова это задевало, еще как, но он старался не подавать вида. Солнце уже скрылось за горизонтом. Люди всё еще стояли в пробке, отчаянно подавая друг другу сигналы. На протяжении всей дороги Побрацкий не прибавлял шагу: он шел, уткнувшись в телефон, где в чате со старостой и деканом шло активное обсуждение предстоящих завтра онлайн-лекций, а в аналогичном чате, но уже без старосты и декана, шел активный срач, обмен мемами и бесконечный поток брани со стороны однокурсников в сторону декана. Добравшись до общежития, Побрацкий удивился тому, насколько же там тихо. Неудивительно. На это время почти все его однокурсники решили разъехаться. Многие на каникулы отправились к родителям в подмосковье, так что сейчас они даже не думали возвращаться в общагу.       Он зашел в свою комнату и, не включая свет, увалился на кровать, уставившись в темный потолок. Олег опустился на кровать рядом с ним. Но Диме было откровенно плевать на эту выходку призрака. Ему вообще было всё равно на всё. Сейчас он думал лишь о тяжком выборе: побренчать на гитаре или все же лечь спать. Он не сказал это вслух, но сосед понял это и поспешил вернуться на свое место. Побрацкому на секунду показалось, что приведению грустно. И тут он внезапно вспомнил о себе. Друзей в смысле постоянной компании у него не было, а завоевать авторитет на факультете, или хотя бы на курсе, ему не удавалось: Антон сделал это раньше. Влиться в компанию он пытался — за всё это время у него не вышло ровным счетом ничего. Ему было довольно одиноко, однако значения этому он особо не придавал. Но сейчас, смотря в сторону духа, который за свою жизнь после смерти в этой комнате извел порядочное количество соседей, он подумал, что, вероятно, он чувствует то же самое. И, несмотря на обещание о том, что кроме договора их ничего не будет связывать, он внезапно произнес: — Ну так что ты прочёл сегодня?