One more time... last time

Они не стали открывать в покои Вигуса портал – еще были сильны обережные заклинания, хотя со смерти Хранителя прошло уже более четырех месяцев. Несомненно, при желании Наира могла бы пробиться сквозь магические затворы, ведь заклятия прекратила питать энергия человека, создавшего их. Но тратить силу было роскошью, особенно теперь, когда в любой момент она могла понадобиться для схватки с умбрийкой. Трэвис – то ли придерживаясь того же мнения, то ли из-за каких-то своих, корыстных соображений – тоже предпочел войти к Вигусу через обычные двери. Здесь мало что изменилось. Большая полутемная зала с колоннами вдоль одной из стен вместо уютной комнаты, в которой жила сама Наира, высокие стрельчатые окна, служащие единственным источником освещения, картины, барельефы, витражи с изображением сцен из греческой и славянской мифологии – так их охарактеризовали бы земляне, но для Хранителей это было лишь напоминанием об одной из многочисленных ролей, сыгранных для жителей некогда подвластного им мира. Сложенные из каменных плит пол и стены – неоштукатуренные, не покрытые коврами, вдоль которых располагались шкафчики из дорогой даже для Беловодья древесины, – всё это создавало величественную, торжественную, но вместе с тем холодную атмосферу. Под стать покойному хозяину этой залы. Даже огромный камин, казалось, забирал в себя тепло, хотя был призван его отдавать. Это место веками впитывало в себя ауру владельца, и теперь должны были пройти десятки лет, чтобы она рассеялась. А сейчас Наире даже почудилось, что Вигус стоит у одной из колонн, скрестив руки, словно еще одно изваяние, и наблюдает за непрошенными гостями – как обычно, с кажущимся равнодушием, но на самом деле его цепкий взгляд следил за каждым их движением. Так, порой сильная аура какого-либо места создает хрономиражы – видения, повторяющие события, или же призраков – бесцельно блуждающих туманных двойников человека. К настоящим гостям из загробного мира эти порождения не имеют ни малейшего отношения и причинить вред тоже не могут. Но их присутствие оставляет гнетущее впечатление. Наира вычертила в воздухе знак рассеивания, и морок тут же пропал. Теперь у колонн было пустынно. Трэвис заметил ее жест. – Вигус очень бы не хотел, чтобы мы выведывали его тайны. Скорее видел себя в наших комнатах – открывающим схроны, отворяющим засовы. Но карты легли так, что живы мы, а он ушел к Изначальным. – Но успел оставить после себя угрозу. Трэвис не ответил, слова были излишни. Они здесь именно из-за этой угрозы. «Как бы вериты не прочитали ауру Вигуса, а вовсе не свитка, – подумала Хранительница. Она попыталась нащупать остаточные излучения свитка Аргона, но быстро поняла, что с тем же успехом можно долбить каменную стену ножом. – Если они не лукавят и их технологии действительно это позволяют. Впрочем, сила свитка велика, он хранит еще память рук Изначальных. Ни одному из нас, даже Вигусу, это не перебить. Возможно, вещь, рядом с которой лежал пергамент, сохранила эту ауру тоже…» Еще одна попытка – и снова неудача. Судя по недовольному лицу Трэвиса, у него тоже ничего не получалось. – Придется искать сам предмет, так просто его нам не ощутить, – озвучил он мысли Наиры. – Старый черт был силен, этого у него не отнять. – Я пойду вдоль этой стены, – Наира указала рукой налево. – Тогда я займусь правой, – ответил ей Трэвис. Мрачная зала продолжала давить на девушку, будто свинцовый обруч, стянутый вокруг головы. Наира предпочла бы прямо сейчас перенестись куда-нибудь на природу, каждая минута, проведенная здесь, была пыткой. Но Хранительница сознательно пошла сюда, потому что посылать Кирилла или Верону было нельзя. Первому неведомы тайники Вигуса, другая слишком долго отсутствовала, чтобы знать, как далеко он продвинулся в хитроумных замках и ловушках. Наира не могла подвергать опасности двух небезразличных ей людей, как не могла отпустить сюда одного Трэвиса – потому, что не доверяла ему. Вот только его присутствие в этой зале делало ее ауру еще тяжелее, еще тягостнее. Прежде любимый мужчина стал тайным врагом, и оттого, что Наира не знала, ее это домыслы или же горькая правда, сердце день за днем снедала печаль, отравляя не хуже Дантовой воды. У девушки нарушился сон, стали проскальзывать ошибки в заклинаниях. Она устала, измучилась от подозрений, потому и решила бросить прямой вызов своим страхам и сомнениям. Она добьется от Трэвиса правды. И покои Вигуса – идеальное для этого место, потому что здесь неуютно не одной ей. Здесь каждый может совершить ошибку. – Помни, что Вигус мог припасти для желающих поживиться его артефактами массу неприятных сюрпризов, – будто уловив часть ее мыслей, Трэвис легким кивком указал на шкафчик слева от двери. – Например, отравленные ключи. «Какое тонкое издевательство, Трэвис, предупреждать меня о ядах. Впрочем, слово – обоюдоострый кинжал». – Да, Вигус любил наносить удар точно и незаметно, будто укол стилетом, – Наира изящным движением руки послала в сторону лежащего у дверцы шкафа ключа импульс энергии, которая подняла его в воздух и мягко вложила в замочную скважину. – Не любил излишнего шума, крови, страданий. Даже странно, что его детища получились сколь неугомонными, столь же неоправданно жестокими. Наира бросила быстрый взгляд в сторону Трэвиса, осматривающего другой шкаф. Однако Хранитель оставался спокоен. – Люди всегда склонны преподносить друг другу неожиданности, – ответил он, медленно проводя ладонью над корешками книг и проверяя, какую магию они излучают. – Большей частью неприятные. Даже мы, сохранив человеческую природу, оказались не исключением. Вигус всем нам преподал хороший урок. «Как и ты!» Нет, Наира не собиралась говорить это вслух, только не прямо. Она водила рукой над содержимым шкафчика, иногда останавливаясь. Пусто. Самое сильное излучение исходило от фигурки рогатого демона, стоящего наверху, но оно даже близко не напоминало магию Изначальных. Прочитать ауру статуэтки Наира не могла, вибрации были ей незнакомы. – Вижу, тебя тоже заинтересовали эти фигурки? – послышался голос Трэвиса. Он медленно приблизился к девушке, но, по-прежнему держа дистанцию, она поспешила отойти к столу и принялась рассматривать разложенные на нем предметы. Это было совсем излишне, поскольку их аура отлично просматривалась еще у входа. Просто ей хотелось быть подальше от Трэвиса. Если хочет обследовать статуэтки, пусть делает это сам. – Вижу, у камина еще две… – разочарования в голосе Хранителя вовсе не слышалось, казалось, он с головой ушел в изучение фигурок. – Заметь, Наира, что их руки сложены так, чтобы туда можно было вставить кольцо, – обернувшись, девушка увидела, как он, наклонившись, поднес ладонь к статуэтке у подножия камина и, поморщившись, отдернул ее. – Так и есть, чувствую слабые проблески кольца Хранителя. Не удивлюсь, если Вигус создавал периметр… – …Чтобы удержать ведьму во время призыва, – продолжила его мысль Наира. – У него было после смерти Эдмона уже два кольца, помимо собственного. Вот почему так сложно определить ауру статуэток. Это аура иномирья. – В данном случае – Умбры. Любимые игрушки Вигуса, – Трэвис покачал головой. – Жаль, что вместе с ним мы потеряли много знаний о других мирах и связи с ними. – Кирилл должен был узнать об этом в Источнике, – возразила Наира, перекладывая карты, на которых не обнаружила ничего важного. – Вопрос в том, захочет ли он делиться с нами, – усмехнулся Трэвис. «С нами… или же с тобой? Чего ты хочешь, Трэвис? Единоличной власти? Для чего ты хотел избавиться от меня… а возможно, от нас всех?» Наира терпеливо ждала, когда Трэвис вернется на «свою» сторону комнаты, и ее душу разъедала горечь от происходящего – вот до чего они дошли. Шесть тысяч лет вместе, за плечами остались крупные ссоры, взаимное охлаждение, обоюдные романы на стороне… Они всё это пережили, преодолели, вновь и вновь возвращаясь друг к другу. Но этот раз был особенным. Никогда еще их не разлучало предательство. И теперь им тяжело было даже находиться в одной комнате. Словно угадав, чего ждет Наира, Трэвис, оставив фигурки демонов, направился к колоннаде в правой части залы. Девушка же, чуть помедлив, чтобы не слишком были очевидны ее намерения, вернулась к шкафчику и вновь поднесла руку к статуэтке. Нет, вибрации Умбры не узнавались. Возможно, далеко не все из фигурок демонов использовались для призыва ведьмы. С кем еще из иномирцев общался Вигус? Останется ли это тайной навсегда или сделается явью в самый неподходящий момент? Впрочем, им бы сейчас разобраться с одной угрозой, остальные исследования можно отложить на потом. Наира с видимым облегчением отвела руку от фигурки демона – ощущения от прикосновения к чуждому ей миру были не из приятных. Хранительца уже собиралась продолжить поиски дальше, заперев дверцу на ключ, но помедлила, решив напоследок прикоснуться к его ауре. И вздрогнула. Боль, страдание, ненависть. Перед глазами мелькнул молодой человек, уколовший о него руку. Слабея, он падает на пол, задыхаясь от яда, текущего по его жилам, в глазах – отчаяние, на губах – последнее проклятие. Значит, вот как умер посланник веритов, тело которого потом нашла Верона? Наира опустила руку, ощутив новую волну сомнений. Может, всё-таки за налетом на избушку Вероны стоял Вигус? Он подбросил тело верита на Белуху, решив избавиться от возможного вмешательства с ее стороны. Наира предприняла слишком мало мер, чтобы скрыть то, что вот уже три года, как нашла свою любимую наставницу. Обнаружив Верону, вериты могли устроить засаду и на ее подопечную… Удачное для них совпадение? Но ведь о местонахождении бывшей Хранительницы знал еще и Трэвис – Наира так искренне доверила ему свою радость. Однако он предлагал защитить Верону, выставить охрану, забрать ее в Беловодье… Снова замкнулся круг, и снова Наира пришла в смятение. Вигус? Или всё же Трэвис? Или… они оба? – И всё-таки мне сложно поверить, что именно Вигус стоял за веритами, приученными только ломать, но не строить, – сказала она как бы между прочим, перейдя к осмотру огромного камина. – Может быть, мы кого-то еще не учли? – Не исключено, – судя по голосу, Трэвис был сама невозмутимость. – Кроме того, моя дорогая Наира, нет лучше способа замаскироваться, нежели действовать так, как от тебя совсем не ожидают. Что до веритов, то их роль небольшая и поистине жалкая. Просто расчистить путь, не более. Не удивлюсь, если после конца спектакля Вигус намеревался перебить их всех. Что-то было в этих вроде бы спокойных словах, что заставило Наиру нахмуриться. Трэвис без обиняков заявил, что вериты были для Вигуса, как это говорят земляне, «расходным материалом». Им дали истину, заставили в нее поверить – но это было обманом. Какие бы чувства Хранительница ни питала к повстанцам, подобное отношение к собственному детищу ее покоробило. Но разве желание Вигуса выпить силу из Кирилла, своего собственного сына по крови, не доказывало, что Трэвис более чем прав? Когда тебе безразличны родные дети, что говорить о приемных? Наира, продолжая обследовать камин, улучила момент и снова бросила взгляд на своего спутника. Трэвис внимательно изучал расположенный у потолка барельеф, изображавший сцену посещения кем-то из эллинских героев царства Аида. Рука Хранителя, поднятая вверх, улавливала малейшие вибрации, которые могли указать на тайник. Вигус когда-то давно действительно учил землян правильному переходу души в потусторонний мир, а также тому, как суметь вернуть в тело дух, связь с которым еще не совсем прервалась. Так родились легенды о немногих вернувшихся – и печальная история об Орфее, который нарушил ритуал и потерял свою любимую навеки. Но только Наиру сейчас волновала вовсе не эта красивая эллинская история. «В его словах есть доля правды… – снова обдумывала она сказанное Трэвисом. – Вигус всегда действовал чисто, но что если в этот раз действительно решил пойти другим путем?» Сомнения, сомнения. Она пришла сюда развеять их, но, кажется, только обрела новые. Оглядывая камин, она наткнулась на два лежащих на полке фолианта. Прежде чем взять и открыть их, Наира тщательно изучила их на предмет ядов. Один том содержал малопонятные ей заклинания вызова, написанные на одном из мертвых языков Беловодья. Другой оказался трактатом Макиавелли «Государь». Наира раскрыла книгу на странице, заложенной закладкой. «Если государь, проповедуя мир и верность, последует тому, что проповедует, то быстро лишится могущества и государства…» – эта фраза была подчеркнута карандашом. Вигус будто знал, что она откроет этот том. Наира спиной снова ощутила на себе его взгляд и самодовольную улыбку. «Твоя наивность однажды убьет и тебя, и Беловодье», – сказал он ей как-то. Хранительница наугад перелистывала страницы, пока снова не наткнулась на пометку: «Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана». Наира захлопнула книгу. Макиавелли, сколько споров, помнится, было по поводу него! Вигус и Трэвис зачитывались его трактатами, Наира же, соглашаясь с рядом мыслей флорентийского политического деятеля, не могла целиком и полностью разделить его взгляды. Разумеется, она была не настолько наивна, чтобы не понимать, что правителю нужно быть умеренно жестким. Особенно на Земле, которая, в отличие от Беловодья, не знала благодати Изначальных и вынуждена была в последние несколько тысяч лет бороться за свое выживание. Да и бессмертные наставники Хранителей сочетали в себе справедливость и суровость – баланс, который с трудом пытались поддерживать их служители. Но в Совете достаточно было жестких правителей, и Наира видела свою миссию привносить туда любовь, мягкость, теплоту. Но только века доказывали, что жесткость необходима не только некоторым из Хранителей. В ней нуждался каждый из них. Важно быть львом – где-то величественным, где-то милосердным, где-то беспощадным. Но – справедливым. С этим Наира не могла спорить. Но лисом… против этого всё в ее душе восставало. Она не хотела борьбы за власть, политических игр, интриг. Хотела того же, что, казалось, навсегда унесли с собой Изначальные – золотого века магии и гармонии, когда Беловодье процветало и никому и в голову не пришло бы хитрить и изворачиваться, чтобы получить то, что можно было заработать верным служением и честным трудом. За любовь к несбыточному, оставшемуся в далеком прошлом, Наиру и называли «наивной мечтательницей». Но, похоже, даже в Беловодье настала эра коварных лисиц и подколодных змей – и Хранительница непозволительно долго отказывалась в это верить. Так долго, что едва не погибла, так и не успев это принять. Вот только недавние события показали, что может ошибаться даже Макиавелли. Где был теперь хитрый лис Вигус? Попался в расставленный им же капкан? Где была львица Стефания? Ее душа ушла к Изначальным, а прах покоился в гробнице за Храмом Прощания. Значит, надо быть кем-то другим? Кем же? Наира положила книгу назад на полку и, отвлекая себя от вопросов, на которые, несмотря на прожитые века, не знала ответа, занялась каминной решеткой. Магическое чутье подсказывало, что здесь может крыться ловушка, и девушка не ошиблась. С виду безопасная решетка прятала в себе мощный заряд электричества. Такого достаточно, чтобы убить человека и чтобы доставить крайне неприятные ощущения Хранителю. Губы Хранительницы зашептали чуть слышное заклятие, руки сотворили сферу – и весь заряд электричества, перейдя в новое состояние, ушел из решетки камина в нее, создав шаровую молнию. Наира поднесла к ней кольцо и, вновь переживая преобразование, энергия стала поглощаться инкрустированным в него камнем. Порождение магии ушло в источник, создавший ее. Легкий ветерок, кошмарный смерч, неистовая молния, разражающаяся дождем гроза – эти творения Воздуха были родной для Наиры стихией, и связанные с ней ловушки она могла распознать даже без кольца. Лучше нее магией этого элемента владел только ныне покойный Хродмар. Ощущение мощи электрических разрядов, покорных ее пальцам, вдохновили Наиру продолжить непростой разговор с Трэвисом. У нее еще оставались аргументы. – Если уж мы говорим о способах маскировки, Трэвис, то еще один – встать за спиной вершащего злодеяния. В грохоте грома во время грозы можно не расслышать звук выстрела. Трэвис на этот раз взял паузу, прежде чем ответить на вопрос. Впрочем, ей могло показаться – он как раз был занят осмотром одной из настенных плит. – Я восхищен твоей проницательностью, Наира, – наконец заговорил он, отвлекшись от своего занятия. Было непонятно, чего больше слышалось в голосе Трэвиса – одобрения или насмешки. Наира всегда раздражалась, когда он становился таким. – Но только объясни мне, какой смысл в целях маскировки доходить до угрозы жизни? До самоунижения? Мой разум тоже помнит Дантову воду. Как и мое тело – пронзающие его пули. «Вот как? Срываем маски, Трэвис? Говорим в открытую? Уже не ход конем, а атака ферзем?» Она искала этого сама. Искала и страшилась. Страшилась даже не того, что Трэвис может стать угрозой для ее жизни, хотя нападать теперь было бы безумием с его стороны: Верона и Кирилл сразу заподозрят неладное, ведь ловушки Вигуса неспособны убить, только временно ослабить. Опасаться, тем не менее, стоило, ведь неизвестно, на что способен тот, кто однажды уже предал. Может, для него отныне не существует никаких преград – ни творимых умом, ни порождаемых совестью? Но действительно ли – предал? Вот почему больше страха за свою жизнь Наира боялась задать слишком прямой вопрос и в ответе Трэвиса – пусть и уклончивом – обнаружить, даже лучше сказать «почувствовать», окончательную правду. Правду о том, что любимый человек нанес ей рану, по сравнению с которой пули с Дантовой водой – ничто. Рану душевную. Поэтому Наира тоже медлила с ответом, обдумывая новый ход в сложной шахматной партии. Оставив камин, она принялась водить ладонью над плитами стены. Кольцо молчало, но весь магический опыт Хранительницы указывал на тайник. Отворяющее заклинание всё никак не находилось, Вигус искусно защитил свой схрон. Возможно, именно там прежде и находился драгоценный свиток? Наира перебирала заклятье за заклятием и даже ощутила некоторую усталость. Возможно, потому и не заметила, как кольцо тревожно замигало… А затем левую руку внезапно скрутило болью, будто она была выстиранной рубахой, которую решили хорошенько отжать. С губ сорвался невольный стон. В нем было больше разочарования, чем страдания. Ошиблась, пропустила удар. Для человека это было бы фатально, Хранители же могут вынести многое. И всё же сила удара была такова, что левая рука повисла безвольной плетью. Наира не чувствовала ее, не могла ею пошевелить. Хранительница поднесла к парализованной руке кольцо и дюйм за дюймом стала восстанавливать поврежденную ауру, вздрагивая от охватившей всё тело слабости. – Позволь мне, – Наира обмерла, когда голос Трэвиса раздался совсем рядом, а его большие, сильные руки бережно взяли ее поврежденную магией кисть – она казалась в его ладонях такой маленькой и хрупкой. С головой уйдя в лечение, Наира совсем не слышала звуки его шагов. А ведь если бы он сейчас ударил в спину… Но вместо этого Трэвис стоял мучительно близко, чуть наклонившись к ней, – намного ближе, чем она теперь подпускала его к себе. Девушка даже могла уловить аромат его одеколона – естественно, французского. И вместе с тем одного из самых ее любимых... Левая ладонь Трэвиса продолжала удерживать кисть девушки, в то время как другая, чуть касаясь кожи обнаженной до локтя руки, двигалась вверх, к плечу. С пальцев слетали едва видимые искорки, постепенно сплетаясь в огненный вихрь. Он закручивался вокруг парализованной руки, и она мало-помалу начинала ощущать тепло… а вслед за ним пришло и приятное покалывание. Наира теперь чувствовала, как Трэвис ласково гладит ей пальцы, вновь даруя им возможность двигаться, как его горячее дыхание согревает озябшую кожу запястья. Она видела, как исчезают красные искорки из повторяющей очертания руки ауры, как ее свечение снова становится равномерным. А еще Наира чувствовала, как пустота, поселившаяся в сердце в последние месяцы – месяцы, что она держала Трэвиса на расстоянии, не позволяя ни обнять себя, ни поцеловать, – наконец заполняется теплотой. Близость любимого мужчины всегда вселяла в сердце Хранительницы невольный трепет – даже спустя столько веков. И дело было не в банальном физическом влечении. Даже некоторые люди за долгие годы счастливой и ладной жизни так переплетаются своими аурами, что их сложно оторвать друг от друга: их сразу посещает чувство потери. А когда они рядом, то ощущают целостность, без которой уже не могут. Наира – неважно, сожалела она теперь об этом или нет – за шесть тысяч лет срослась душой с Трэвисом. Это было ее радостью, когда десятилетия напролет они не могли наглядеться друг на друга. Это было ее болью, когда по их отношениям расползалась уродливая трещина и он надолго оставлял ее, даря свои объятия и любовь беловодским или земным красавицам. Именно поэтому – помня об этой боли – Наира не позволяла себе думать об измене и срывалась лишь пару раз. Ничтожно мало для того количества лет, что они провели вдвоем. Она просто не хотела, чтобы Трэвис ощущал себя опустошенным без нее. И сейчас, снова чувствуя, как учащенно бьется сердце, как из него по телу разливается тепло, как душа оживает, точно преждевременно увянувший цветок, Наира поняла, как истосковалась по Трэвису, как втайне хотела, чтобы все сомнения оказались ложными, чтобы снова в их отношениях начался период мира и лада. Вопрос в том – чувствовал ли Трэвис себя таким же опустошенным вдали от нее? Что если он совсем растерял то чувство, что некогда связывало их? Что если, приказав стрелять по ней, даже не ощутил, как в решето превращается собственная душа? Что если… от нее осталась лишь энергетическая оболочка, магический накопитель, в котором нет места для чувств, любви, нежности? – Спасибо, я уже всё чувствую, – Наира, переборов сожаление, отняла руку. «Всё чувствую… любовь… боль… отчаяние. Трэвис, что же ты наделал! Неужели я должна платить за то, что хочу жить по законам Изначальных и не быть лисой и львицей в одном лице?» – Нам надо искать связанную со свитком вещь, Трэвис, – вслух она сказала, впрочем, совершенно другое, и голос даже не дрогнул. – Нет, – он покачал головой, глядя ей прямо в глаза. – Нам надо поговорить. Надо, Наира.