Врачебная тайна.

Кто бы мог подумать что бокал красного полу-сладкого может заменить всех друзей и родственников? Кто бы мог подумать что она, вечно идеальная девушка, будет сидеть на полу своей гостиной и реветь горькими слезами по своей любви, тире, брату? Альбина, та, которая месяц назад летала по коридорам как пушинка, плела себе в шесть утра косы и улыбалась во все тридцать два, что бы скрыть недосып, сейчас, сидела как камнем сброшенная с самого высокого мыса планеты. На ней буквально была петля, осталось лишь затянуть. А до затяжки был всего лишь шаг. Уже неделю он звонил ей каждый вечер, спрашивая у автоответчика ее присутствия. Он рассказывал какие-то моменты, а она делала вид что ей плевать, а после, горько ревела в углу своей квартиры. Ревела от голоса, от воспоминаний, от остатка его вещей в ее шкафу. Она даже что бы отвлечься разобрала старые пакеты с одеждой, что пылились года два в клодовке. А он все звонил. Она ревела и ревела. В полный психический крах ее привело голосовое сообщение оставленное им. Он рассказал что Коршун выписал его из больницы и опека устроила его в приют. Он поступает на лечебное дело в колледж, потому что экзамены ему не разрешают сдавать из-за болезни. Она слушала и искренне гордилась тем, что он такой молодец. Что решился стать врачом, хоть ему ещё и нужно перебороть свою болезнь. Последние недели две ее жизнь проходила как в старом черно-белом, грустном, фильме. Белый халат, коса, грустная походка и недосып. Слёзы и грусть стали ее лучшими друзьями. Он звонил, просил поговорить с ним и не знал что делать. А она тоже не знала и не понимала ничего на этой планете. Ей казалось что такая любовь запретна. Казалось что нельзя так поступать, но тянуло нереально сильно. Она сдалась через месяц, позвонив в опеку. –Я родная сестра Данилевского, хочу оформить опеку над ним? Что нужно? -спросила девушка у номера, подписанного как «тетка из опеки» А тетка, видимо ожидая звонка мило ответила, –Кроме Валей подписи и присутствия, ничего. Все сделали за тебя, солнце. И то ли радоваться что нашёлся брат, то от плакать снова. Она не знала что делает. Не понимала что творит. Но творила. Днем того же дня, чёрный Мерседес привёз Рамиля к ее дому. Парень смотрел в пол. На голову натянут чёрный капюшон, руки в карманах. Снова в чёрном, снова грустный. Она стояла у крыльца в белом домашнем платье, как отражение какой-то противоположности. Парня и стопку документов молча передали ей, и казалось, вздохнули. Они молча прошли до квартиры. Молча пили чай и молча обедали. Казалось, что оба немые. Первым сдался он. Просто спросив в лоб, –Почему ты не пришла в тот день? -он заставил ее задуматься. Она посмотрела на него с печалью, с глазами полными слез и разочарования. –Такая любовь как у нас, Миль, она запретна. Нельзя таким людям жить как любимые. Мы брат и сестра, родные, по крови. Нельзя, Рамиль, -она не сдержала эмоций, тихо заплакав. –Почему тогда ты взяла опеку? Зачем я снова тут? -спросил он, ударяя по самым больным местам. И она нашла лишь один ответ, –Я слишком сильно полюбила тебя, что бы отдать другим. Она обняла его, в который раз забывая о болезни. Он обнял в ответ, медленно зажигаясь внутри. Она не отпускала, начав плакать в его плечо. Он горел, будто у него лихорадка. Его трясло изнутри, но он не отпускал. Он чувствовал искренность, и наверное, быть может, любовь. Не отпускал даже тогда, когда на его глазах появились слёзы, а дышать стало почти невозможно. Не отпускал. Не отпускала и она. Держа его плечи в своих руках. Они просто плакали на кухне без особой на то причины, будто им нужно было выплеснуть эмоции. –Я люблю тебя просто так. Не за то что ты брат, не за то что ты пациент, или парень. Люблю просто так, потому что хочу. Люблю, -плакала она и твердила это смотря на него. –А я люблю тебя за то, что ты не имеешь бошки, Аль. Ты взяла опеку над родным братом, с которым переспала и которому сейчас, на кухне, твердишь о любви. Аль, ты безбашенная, -улыбался он со слезами на глазах. Он смотрел в ее глаза, из которых текли слёзы. Затем он смотрел на ее губы из которых сыпались слова о любви и в голове, те самые черти, что твердили ему о том, какое он ничтожество, сейчас, кричали о том, что бы отбросить предрассудки, поцеловать ее прям тут и утащить после этого в кровать. И он, не обладая сильным умом, и устойчивостью к странным и навязчивым мыслям поступил точно так же. Он поцеловал сестру, снова. Просто так, на кухне. Целовал как в первый и последний раз. Он боялся что она разозлиться, что оставит его вновь одного, но она, видимо окончательно откинув свой ум и порядочность в дальний угол, ответила на поцелуй, медленно снимая его толстовку. Тёплая и плюшевая вещь слетела с обладателя и теперь очаровывала собой паркет на кухне. Он, видимо поверив в себя, собрал всех тех чертей, голоса и видения, велел сидеть тихо и не рыпаться, и руками пролазил к ней под платье. Легкий белый сарафанчик улетел к той самой толстовке, и теперь кажется у них тоже случиться тандем на полу. А у этих двоих тандем был на барной стойке, на кухне. Он приподнял ее, усаживая на мраморную поверхность, и оглядывая ее тело. Небольшая грудь, в обрамлении красивого бюстгальтера. Голоса кричали: -«Срывай», и он подчинялся. Треск. И белый кружевной лиф лежит рядом с черно-белыми вещами на паркете. Не грудь казалась ему превосходным, одним из, чудом света. Он трогал ее, мял и кусал, делая невероятно приятно девушке. –Сестренка Аля, -обратился он, –Разреши снять трусики с вас. Он говорил это каким-то безумным и очаровательным голосом. Срывал ей крышу, а вместе с ней и белое нижнее белье. Пол, принимай новенького. Она, без одежды вовсе, укрываясь лишь прядями волос сидела перед ним, любуясь его торсом. Ее крышу видимо снесло тоже, и она недолго думая, прощала его бедра с джинсами. Кажется у паркета будет групповуха. А у них будет инцест. И он, уже сам снимая с себя трусы, медленно развёл ей ноги. Улыбка, подаренная ей, и его язык у нее в промежности. Он видел это в порно, и безумно хотел попробовать. Попробовать ее вкус. Вкус сёстры. Вкус любимого человека. Она слегка отпрянула назад, а потом, расслабившись, подалась вперёд, открываясь ему. Он вылизывал ее, делая приятное. Играл с ней пальцами, теребя клитор, и входя ими внутрь. Она текла под ним. Взрослая тетя текла от мальчика. И кто бы мог подумать, что она будет стонать и почти что кричать от его проникновения внутрь. Он вошёл на всю длину, не спрашивая разрешения. Он входил и выходил, наслаждаясь ее стонами. Она же корябала ему кожу своими ногтями, кусала и почти что рычала. Рамиль, неожиданно прервавший тандем черно-белого белья на паркете и их с Альбиной, подхватил ее на руки, преодолевая расстояние до дивана. Он, отдаваясь голосу разума, и чертям внутри, поставил ее в позу «раком» и медленно вошёл. Она ахнула и это снесло его последнии тормоза. На рассвете, оба уставшие и еле живые, обратились к друг другу. –Что делать будем с этим, Рамиль? –Врачебную тайну хранить умеешь? –Умею. –Вот и храни.