Not Strong Enough

And it's killin' me when you're away I wanna leave and I wanna stay I'm so confused, so hard to choose Between the pleasure and the pain And I know it's wrong, and I know it's right Even if I try to win the fight My heart would overrule my mind And I'm not strong enough to stay away (Not Strong Enough, Apocalyptica)

— Ты его знаешь, это Геральт, — проговорил Весемир сухо, кивком головы указав на мальчишку лет шестнадцати, который стоял перед ними, заложив руки за спину. Ламберт мельком окинул его равнодушным взглядом — худой, жилистый, в просторной светлой рубахе и тканых штанах. Босиком. Пальцы ног поджимаются на холодном каменном полу. Белые волосы, неровно остриженные, падают на плечи. Жёлтые глаза волчонка, угрюмое острое лицо. Такие обычно выживают, если не сбегают в первый год обучения. Волчонок в Каэр Морхене уже пять лет. Перед глазами Ламберта за всё то время, что он тренирует молодую поросль в Твердыне, прошли сотни мальчишек. За Геральтом он, по правде говоря, не следил, пока тот проходил начальные азы обучения, потом выцепил его взглядом во время тренировочного боя и заинтересовался: парень владел мечом и рукопашкой быстрее и ловчее остальных. Ламберт ещё тогда отметил, что такие экземпляры последнее время попадались редко — в основном, деревенские мальчишки, которые и от рогов козы-то увернуться толком не могли. Геральт стал приятным исключением, намекающим на то, что при должных тренировках из него выйдет толк. — Здравствуй, Геральт, — кивнул Ламберт, глядя в жёлтые глаза на упрямом скуластом лице. — Видел тебя много раз, ты отлично справляешься. Мальчишка промолчал, но на губах мелькнул призрак улыбки. — Геральт, — проговорил Весемир, — это твой новый наставник, Ламберт. Пейн остаётся тренировать младших, ты переходишь в среднюю группу, вместе с Эскелем и Койоном. Теперь ты полностью подчиняешься его приказам, — Весемир кивает на Ламберта. — За ослушание или дерзость наказание будет серьёзнее, чем раньше, поэтому будь добр, держи язык за зубами, а характер — в узде. Ты понял? — Да, мастер, — ровным голосом отозвался Геральт. — Ламберт — один из лучших наших наставников, — Весемир коротко глянул на ведьмака. — Я не всегда одобряю его методы, но они, надо сказать, очень быстро приносят плоды. Ведьмаки из его рук выходят отменные, — он усмехнулся. — Не бойся, Геральт, ты справишься. Я в тебе уверен. — Я не боюсь, — Геральт вскинул глаза на Ламберта, и тот ухмыльнулся. Не боится. Пока они не знают, что их ждёт, они не боятся. Почти никто. — Весемир, — сказал Ламберт. — Надо поговорить. Геральт ушёл — чётко, по-военному развернувшись на месте, руки за спиной, осанка железная. Ламберт проводил его взглядом, пока светлая рубаха не исчезла в дверях, и повернулся к Весемиру. — Что с ним не так? — спросил он без обиняков. — Ты тоже почуял? — Весемир вздохнул, опустился в кресло и задумчиво обвёл взглядом книги на полках, уходящих под высокий потолок. — Хотел бы я соврать тебе, но не в моих это интересах… — Он выдержал паузу, Ламберт терпеливо ждал. — Дело в том, что во время Испытания эмоции Геральта не вытравились полностью. Мы ожидали иного — что он легко сломается, избавится от воспоминаний, обретёт чистый разум, который позволит ему действовать исключительно по кодексу и избегать ненужных переживаний. Но мальчик оказался сильным. Настолько, что сейчас его выдержка — это отличная маскировка для его чувств. Он прекрасно научился их скрывать, но время от времени его прорывает — и не всегда вовремя. — Вы не пробовали повторить какие-то фрагменты Испытания, когда поняли, что что-то не так? — Нет, — Весимир покачал головой. — И пробовать уже не будем. Это его не сломает, но убьёт. Он и так выдержал больше, чем кто бы то ни было. Из двенадцати мальчиков, которых пять лет назад привезли в Твердыню, выжили трое. Мы не можем себе позволить роскошь терять будущих ведьмаков. А в то, что Геральт станет одним из лучших в нашей профессии, я верю всей душой. Ламберт усмехнулся. — Он ещё не прошёл мою школу, Весимир. На мне ломаются трое из пяти. — Поэтому я и прошу, — Весимир поднял на Ламберта проницательный взгляд, — чтобы ты действовал с учётом того, что Геральт — эмоционально неустойчив. Пока ему удаётся скрывать свои чувства, но, зная тебя и твои методы, я не уверен, что он справится с этим и дальше. — Ты хочешь, чтобы я относился к нему бережнее, чем к остальным? — Ламберт вскинул бровь. — Не бережнее. Внимательнее. Не давай его эмоциям брать верх над рассудком. Если его не взяли Травы, то это должен сделать ты. Не сломать — но направить его чувства в нужное русло, сделать из них союзника в бою, чтобы они не мешали разуму работать чисто. У него огромный потенциал, Ламберт, это редкость в наше время. Я верю, что ты способен выточить из него настоящего ведьмака, но некоторые методы тебе придётся пересмотреть. Изменить их под него. — Я понял. — Вот и славно. Геральт и остальные сейчас обедают в главной зале, потом можешь забирать его. Только не переусердствуй в первый же день. Кстати, — Весемир прищурился. — Я не вижу энтузиазма в твоих глазах. Ты боишься? — Я не привык менять свои привычки, Весемир. И свои методы обучения. Это раздражает, но приказ есть приказ, — усмехнулся Ламберт. — Я сделаю всё, что в моих силах, Весемир. Но — никаких гарантий. — В нашем деле не может быть никаких гарантий, — отозвался Весемир. — До того момента, как они получают медальон и мечи. — Рад, что мы друг друга поняли. Мне нужно идти. — Ещё одно, Ламберт. — Да? — Ты можешь его ломать. Перестраивать. Возводить заново и перекраивать под нашу задачу, — Весемир внимательно посмотрел на Ламберта, словно в душу ему заглянул, и Ламберт с трудом выдержал этот тяжёлый, проницательный взгляд. — Но я прошу тебя, сделай так, чтобы после всего этого он выжил. Потому что таких, как Геральт, больше нет и не будет никогда. *** Он доедал похлёбку, прислушиваясь к торопливому стуку ложек по дну деревянных мисок, когда позади раздались шаги. Геральт спиной почувствовал, кто это, и опустил взгляд на остатки капусты, и смотрел на них упорно и долго, пока холодный голос не произнёс: — Пойдём. Геральт встал. Аккуратно положил ложку и повернулся к Ламберту. Несколько мгновений они рассматривали друг друга: Ламберт — с холодным любопытством, Геральт — со смутным чувством тревоги. От темноволосого ведьмака веяло опасностью как от дремлющего чудовища, которое может пробудиться в любой момент и отнять одним махом всё — выдержку, разум, жизнь. Даже его походка навевала мысли о звере — сильном и ловком, всегда готовом к смертоносному прыжку. Они в полном молчании зашли в небольшую келью на этаже, где жили наставники. Обстановка более чем скромная. Узкое деревянное ложе, соломенный матрас, стол, два стула. На стене висели доспехи и два меча — серебряный и стальной. У стального навершие было похоже на злобный кошачий глаз — зелёный камень с чёрной полосой поперёк. — Встань здесь, — приказал Ламберт, указывая на центр комнаты. Геральт подчинился. И в невольном удивлении поднял глаза, когда Ламберт произнёс совсем уж неожиданное: — Твои волосы. — Что? — Они слишком длинные. Либо ты обрезаешь их коротко, либо завязываешь сзади. Когда на тебя бросается мантикора или гуль, у тебя даже времени не будет, чтобы их сдуть с глаз. — Я понял. Геральт чувствовал себя… неуютно. Холодный оценивающий взгляд Ламберта пробежал по его телу — с белой макушки до пальцев ног. У Геральта возникло такое чувство, что он проник не только под одежду, но и куда глубже — ввинтился под кожу, выворачивая нутро. Словно его препарировали — вот на что это было похоже. Резали, как лягушку, и смотрели на ещё бьющееся сердце. — Ты знаешь, что тебя ждёт? — спросил Ламберт, обходя Геральта по кругу и останавливаясь за его спиной. — Знаю. — Нет. Не знаешь. Ты уже неплохо натренирован, способен на многое, но одна из моих задач — приучить тебя к боли. Ты знаешь, что такое боль? Геральт удивился. Странный вопрос. Если ты не умер за пять лет в Каэр Морхене и прошёл все испытания, то сложно ответить отрицательно. — Знаю. — Нет, — в голосе Ламберта послышалась улыбка. — Тебе только кажется, что ты знаешь. Но ты поймёшь, когда мы начнём заниматься. Ты прошёл Трансформацию, твоё тело регенерирует быстрее, чем у людей, у меня есть сильные эликсиры, которые способны быстро вернуть тебя в форму. Единственное, чего я не допущу, это чтобы ты умер, Геральт. С остальным ты справишься. Он подошёл ещё ближе. Волосы на затылке Геральта зашевелились от его дыхания. — Или не справишься. Тогда это будет мой личный провал. — Я… — у Геральта внезапно пересохло в горле, будто песок насыпали. — Я справлюсь. От опасной близости Ламберта побежали мурашки. Тело напряглось, кулаки сжались против воли. Это плохо, думает Геральт. Это всё — слабость. Нельзя показывать слабость. Нужно показывать зубы. — Ты боишься? — Ламберт склонился к его уху, щекоча его горячим дыханием. — Нет. — Твоё сердце бьётся в два раза чаще, чем нужно. Геральт чертыхнулся про себя. И в самом деле — всего-то разговоры о боли, а он уже поплыл. Хотя, возможно, дело не только в разговорах. А ещё и в том, что Ламберт разве что не касается его — он стоял так невозможно близко, что жаром обжигало даже сквозь одежду. Его сила обволокла Геральта как густое масло, дышать стало слишком сложно, и Геральт закрыл глаза и начал считать про себя, чтобы хоть немного успокоиться. — Весемир предупреждал меня, — голос Ламберта пробил его защиту из «один-два-три» легко, как ведьмачий меч — шкуру мантикоры. — Ты — та ещё штучка, Геральт. В тебе слишком много осталось от человека. Мы это поправим, что скажешь? — Я не думаю, — стараясь говорить ровно, ответил Геральт, — что это возможно. — Ого, — усмехнулся Ламберт, обходя его и останавливаясь напротив. — Отчего же? В глаза мне смотри. И говори. Геральт поднял взгляд. И сказал: — На это способно только Испытание Травами. Весемир говорил… — У Весемира, хм, устаревшие сведения, — на губах Ламберта появилась лёгкая, неприятная улыбка. — Ты просто не знаешь, Геральт. Ты ни хрена ещё не знаешь, потому что ты пока не волк. Ты щенок. Приученный к мечу, способный быстро бегать, хорошо прыгать, верно реагировать на добычу и огрызаться, когда тебе кажется, что кто-то перегибает палку. Но до волка тебе ещё далеко, поверь мне. Пока ты не научишься хотя бы справляться с этим, — Ламберт упёр указательный палец в грудь Геральта, — ты останешься щенком. Тебе понятно? — Да. — Очень хорошо. Возьми нож со стола. Геральт подчинился. — Подними рукав. Под пристальным взглядом Ламберта Геральт медленно закатал рукав рубахи, обнажая предплечье. Нож задрожал в руке. В голове зазвучал отголосок слов Ламберта: «Единственное, чего я не допущу, это чтобы ты умер». Геральт зацепился за эти слова, не позволяя панике охватить себя. Боль можно стерпеть. Но умирать не хочется совсем. — Сделай надрез. Глубокий. От сгиба локтя до запястья. Геральт бросил взгляд на свою руку. Представил себе в красках. Нож войдёт в кожу, распарывая её ровной алой дорожкой, перережет вены, и на пол хлынет кровь, которую будет очень сложно остановить. Геральт почти почувствовал её запах. Не думай об этом, приказал он себе, упирая кончик ножа в сгиб локтя. Не думай, отключи голову, он не даст тебе умереть, он сам сказал… Не спрашивай себя, зачем. Просто сделай это. Сделай это. Сделай. Боль вспыхнула острым жаром, поползла вниз, по коже побежали первые тяжёлые капли. — Смотри мне в глаза, — тихо произнёс Ламберт. И в его янтарном взгляде вспыхнуло что-то, похожее на азарт. На предвкушение чужой боли, на жажду чужого страха. На желание посмотреть, насколько хватит Геральта, прежде чем он отшвырнёт нож и заскулит, зажимая пальцами перерезанные вены. Я не дам тебе умереть. Лезвие соскользнуло к запястью. Капли мерно разбивались о каменный пол, Геральт почувствовал, как предательская слабость заливает тело. Задышал часто, сквозь зубы, глядя в жёлтые глаза, которые держали мёртвой хваткой. Не уронить нож… только не уронить нож. И стоять — до последнего. Колени подогнулись. Геральт рухнул на пол, в лужу собственной крови. Как глупо, подумал он. Надо было всадить этот нож Ламберту в печёнку. Последнее, что он видел, было лицо темноволосого ведьмака, склонившегося над ним, его горящие глаза и губы, на которых играла смутная довольная улыбка. *** Мальчишка был бледнее смерти, но живой и относительно невредимый. Как Ламберт и думал, рана зажила очень быстро. После того, как парень потерял сознание, он моментально обработал порез эликсиром, засыпал толчёные травы и стянул края грубой нитью. Пока работал, всё смотрел на Геральта и ловил себя на мысли, что невольно восхищается им. Подобной способности подчиниться даже такому абсурдному приказу и стойкости при исполнении можно было только позавидовать. Мальчишка лежал перед ним в луже крови, сердце замедлилось до одного удара в минуту, он почти не дышал, но жизни в нём было больше, чем в любом из воспитанников Каэр Морхена. — Знаешь, зачем я это сделал? — прошептал Ламберт, наклонившись к уху Геральта. — Чтобы ты мог заглянуть за край без страха. Мало кто может заступить за порог смерти, не превратившись в безвольное, страдающее существо. Ты смог с первого раза. Значит — ты умрёшь не так скоро, как остальные, потому что теперь знаешь, каково это. А знание — это лекарство от любого страха, Геральт. Лучшее из тех, что придуманы в этом мире. Он знал, что Геральт его не слышит. Тем лучше. Меньше будет вопросов, волнений, ненужных, губительных эмоций. От мальчишки требовались стойкость и подчинение, которые он так красиво продемонстрировал несколько минут назад. И больше ничего. Ламберт закончил перевязку, взял Геральта на руки и отнёс его в спальню воспитанников. Все были на занятиях, поэтому никто не проявил любопытства. Ламберт уложил Геральта на кровать, небрежно набросил сверху тощее одеяло и, прежде чем уйти, ещё раз окинул быстрым взглядом — запачканные бурым белые пряди волос, точёное лицо, расслабленные бледные губы, стройное жилистое тело под тонкой рубахой с кровавыми пятнами на подоле и рукаве… Великолепный материал, подумал Ламберт. Он сделает из Геральта монстра, который не будет бояться ни боли, ни смерти. Он будет их любить. Через месяц Каэр Морхен замело снегом. Тренировки теперь проводятся в зале — с утра до вечера слышны удары мечей, окрики наставников, тяжёлое дыхание воспитанников, измотанных до предела. Ламберт сначала поставил Геральта в пару с Эскелем или Койоном, но спустя некоторое время понял, что мальчишка сильнее их обоих, и взял меч сам. И после первого же боя удивлённо подметил, что Геральт очень, очень хорош. Увёртлив, быстр, внимателен и скуп на движения, не тратит силы понапрасну. В зале было холодно, пар шёл изо рта, но Геральт занимался обнажённым по пояс и босиком. Волосы он теперь убирал в хвост, и это подчёркивало удивительную гармонию его лица — даже в том смутном переходном моменте от детской округлости черт до настоящей мужской красоты. Тело тоже окрепло, раздались вширь плечи, на поджаром животе всё чётче прорисовывались мышцы. Ламберт всё чаще ловил себя на мысли, что ему нравится этот щенок. И особенно — его отношение к боли. Он не скулит, как остальные. Не просит прекратить. Не впадает в истерическую панику. Только лицо белеет, да губы сжимаются в нить, и глаза темнеют, обретая почти медный оттенок. Ламберт всегда находил повод для наказания — будь то досадная ошибка во время тренировки или слишком дерзкий взгляд. Он не привык объяснять — просто раскладывал Геральта посреди зала на лавке и порол с оттяжкой кожаным ремнём. Шкуру портить ему не хотелось, поэтому Ламберт хорошо рассчитывал силу — после его ударов на бледной коже мальчишки вспухали багровые следы, однако крови не было. Во время истязаний Геральт молчал, только вздрагивал, цепляясь побелевшими пальцами за края лавки, и ближе к концу проваливался в тихое забытье. А один раз — ровно перед тем, как закрыть глаза — мальчишка повернул голову и глянул на Ламберта через плечо. И этот взгляд… о, Ламберт его никогда не забудет. В нём не было ненависти. Не было страха или боли. А было что-то такое, отчего у Ламберта приятно ёкнуло внутри. Стойкость и подчинение — в чистом виде, возбуждающий дистиллят двух противоположных эмоций, рождающий в сознании удивительные образы. Ламберту не просто хотелось сделать больно. Он жаждал обладания. Полной власти над телом, разумом, остатками чувств Геральта. Хотел связать в его сознании боль и подчинение одному-единственному монстру из всего бестиария мира и тем самым избавить мальчишку от страхов перед остальными. Он покрывал тело Геральта ударами, чувствуя, как реагирует его собственное тело — на каждый рваный выдох из стиснутых зубов, на каждую волну дрожи, на вид багровых рубцов, таких ярких на контрасте с бледной кожей. Хотелось передёрнуть прямо там, спустить на белые растрёпанные волосы Геральта, на его израненную спину, поджавшиеся ягодицы, обрисованные тонкой тканью холщовых штанов… Ламберт замахнулся сильнее, и последний удар пришёлся по ним. Геральт еле слышно застонал сквозь зубы, ткань пропиталась кровью. Позже Ламберт пришёл в спальню, где Геральт коротал время в одиночестве, пока другие ужинали. На столике стояла нетронутая миска с едой. Геральт лежал на животе, зарыв лицо в тощую подушку, и даже не шевельнулся, когда Ламберт подошёл ближе. — Я принёс тебе мазь, — проговорил он. Геральт с трудом поднял голову, взглянул на Ламберта через плечо сквозь завесу спутанных волос. — Спасибо, — хрипло поблагодарил он. В тусклом свете коптилки его лицо казалось совсем взрослым. Тени метались по обнажённой спине, скрывая опухшие тёмные рубцы. Ниже пояса Геральт был прикрыт одеялом, и Ламберт сдёрнул его. — Тебе больно? — спросил он, любуясь чётким штрихом запёкшейся крови поперёк бледных ягодиц. — Нет. — Ты врёшь. — Нет, — Геральт снова зарылся лицом в подушку, и Ламберта внезапно охватила ярость. Он протянул руку, одним быстрым движением намотал на кулак волосы Геральта и резко дёрнул его голову назад. Наклонился и прошептал: — Ты же понимаешь, что это только малая часть того, что я могу с тобой сделать… На шее Геральта медленно и ровно билась жилка. И всё равно — чаще, чем нужно. — Молчишь? Это хорошо. Ни слова, ни звука… ты отлично учишься, — Ламберт отпустил его волосы, задумчиво глядя на исполосованную спину, и скользнул взглядом ниже. — Я смажу тебя сам, чтобы завтра ты смог тренироваться как обычно. Он почувствовал, как учащается дыхание Геральта. Всего чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы понять: у щенка — неконтролируемый приступ эмоционального возбуждения. Ламберт усмехнулся, зачерпнул пригоршню пахнущей мятой мази и коснулся поджарых ягодиц. Кожа Геральта была прохладной и мягкой, проминалась под ладонью. Мазь едкая, должно быть, Геральту было больно, но он молчал. Только дышал всё чаще, прикусывая подушку. Ламберт с нажимом обвёл ягодицы, грубо втирая мазь, и почувствовал новый приступ дикой, животной жажды. Ему хотелось развести в стороны бледные полушария, пробраться внутрь пальцами, насадить Геральта на себя безвольной куклой, разодрать его нутро изнутри. Ему показалось, что Геральт подаётся на его руки — мелкими, почти незаметными волнообразными движениями, и это сорвало Ламберта окончательно. Он резко встал, вытирая ладони об одеяло. Посмотрел на напряжённую подрагивающую спину, блестящие от мази ягодицы, белые волосы, размётанные по плечам. Воображение нарисовало безжалостную в своей откровенности картинку — Геральт на широко разведённых коленях, вдавленный грудью в матрас, на запястьях и горле — ремни, сходящиеся в кулаке Ламберта. Его член внутри Геральта. Его пальцы царапают и рвут кожу спины. Его зубы смыкаются на том месте, где шея переходит в плечо, и Ламберт почувствовал на языке вкус крови. Геральт поднял голову и посмотрел на Ламберта. Прямо в глаза — плывущим, голодным взглядом. В нём явственно читались желание подчиниться, смутная мольба, жгучая ненависть и требовательная, сметающая всё на своём пути жажда. Это было настолько соблазнительно, настолько иррационально и пугающе, что Ламберт ошеломлённо отступил на шаг, потрясённый силой эмоций, клубящихся в янтарной глубине этих глаз. В них не было только одного. Страха. *** Его запах кружил голову. Тёмный, затягивающий в водоворот эмоций, с которыми Геральт совладать был не в силах. Его тянуло к Ламберту так сильно, что это пугало. Человек причинял ему боль — разве можно испытывать к нему хоть какое-то влечение? Разве можно… желать наказания только потому, что его исполняет Ламберт? Это всё стыдно, неправильно и плохо, но Геральт не мог ничего с этим поделать. Каждый раз, идя на тренировку, он запрещал себе провоцировать Ламберта, но его постоянно срывало — он допускал ошибки, позволял себе метать дерзкие взгляды и даже улыбаться, прекрасно зная, что за этим последует. И лёжа на скамье под перекрёстными взглядами воспитанников и наставников, он безошибочно вычислял среди них только один. Который срывал с него кожу вместе с методичными ударами. Который пожирал его тело огнём, выжигающим всё на свете, кроме одного — желания, чтобы эта пытка продолжалась как можно дольше. Геральта это пугало до чёртиков. До того, чтобы кричать по ночам, дело еще не дошло, но он чувствовал, что скоро. Он почти всё знал про самых жутких чудовищ — пусть пока из книг Весимира — но что делать с теми, кто выглядит вполне по-человечески, он не понимал. При близости Ламберта его тело словно с цепи срывалось — инстинкты самосохранения орали, как бешеные, но это не умаляло того… удовольствия, которое Геральт испытывал. Сказать по правде, он вообще плохо представлял себе, в чём заключаются плотские радости — что с женщиной, что с мужчиной — не до того было, пока их ежедневно гоняли до седьмого пота. Но Геральт взрослел. И у него не было никого, кто мог бы научить его, как правильно любить. Он даже не мог разобраться, что именно чувствует к Ламберту. Любовь ли это? Или просто зов плоти, который не перебороть ничем? Возможно, размышлял он, если бы они встретились при других обстоятельствах, Геральт не обратил бы на ведьмака никакого внимания. Хотя как он мог знать наверняка? Всё было так запутано, так странно… Однажды во время тренировки он позволил себе нагло улыбнуться в лицо Ламберту, даже смешок издал, правда совсем тихий. Это произошло после того, как их спарринг закончился ничьей. И почти в то же мгновение Геральт словил хлёсткий удар по губам — рукой толстой, окованной железными бляшками перчаткой. Залился кровью, покачнулся, упал на одно колено и тут же почувствовал, как его хватают за волосы. Тянут голову вверх, задирая лицо к потолку. — В карцер, — глухо сказал Ламберт, глядя на него сверху вниз. Геральт просидел на хлебе и воде три дня. За это время губа опухла, затянулась чёрной коркой. Зубы, слава богам, остались целы. Когда он вышел, воспитанники приветствовали его как сомнительного героя — вроде бы и выступил против системы, а с другой стороны, какой смысл? Тренировки возобновились и стали куда более жёсткими — после них Геральт приходил в спальню и валился в кровать, измученный до смерти. Но за ночь силы чудесным образом возвращались, и была ли тому виной мутация или желание поскорее увидеть Ламберта, Геральт не знал. Ламберт плотно засел в его мыслях. Занозой, которую не вытащить. Раной, которая не заживала никогда. Его по-кошачьи собранное тело, янтарный взгляд, тёмные волосы, кожа с налётом легкой смуглоты, будто мутация не до конца вытравила пигмент, грубоватые черты лица, которое сложно было назвать красивым, но в нём было что-то завораживающее. То, как Ламберт двигался. То, как он говорил и орудовал мечом, кинжалом, плетью… Всё это в голове Геральта превращалось в сумбурную мешанину образов, эмоций, глубоких чувственных переживаний. Он думал о нём, когда поглощал холодную кашу, бегал по Мучильне, отмывался в ледяной ванной, скрещивал мечи на тренировке, готовил зелья и читал бестиарий. И особенно — когда наступала ночь. Тогда Геральт помогал себе рукой. Сначала стыдливо, потом всё увереннее. Кончал в кулак, представляя себе лицо Ламберта, оскаленный рот, полные ярости золотые глаза, железную хватку на своём горле. Его с каждым днём всё глубже и глубже затягивало в это безумие, и в конце концов Геральт сдался. Это произошло в самом начале весны. Улучив момент, когда Ламберт был у себя, Геральт поднялся на этаж наставников и осторожно постучал в дверь. — Кто? — прозвучало резко и отрывисто. Геральт сглотнул и сделал глубокий вдох. — Я, Геральт. — Входи. Он зашёл. Ламберт сидел на кровати в рубахе, кожаном нагруднике и штанах для верховой езды, чинил перевязь. Мягкое весеннее солнце золотом ложилось на его лицо, делая черты почти мягкими. Он вскинул на Геральта глаза. — Чего тебе? — его голос прозвучал устало. — Я… — Геральт растерялся. Он не знал, как подступиться, как рассказать самому жестокому ведьмаку во всём Каэр Морхене, что именно его гложет. Признаться в своём диком влечении, посмотреть, что будет дальше. Возможно, его изобьют до смерти и бросят в карцер. Возможно, выгонят к чёрту из Твердыни. В любом случае, Геральт был готов принять любой исход, но как сделать первый шаг, не знал. Ламберт ему помог. Гибким движением поднявшись с кровати, он в два шага очутился рядом с Геральтом. От него исходил запах смолы, трав и почему-то нагретого металла. Геральт мельком увидел, что в руке Ламберт по-прежнему сжимает маленький нож для резки кожи, и представил себе, как это лезвие прижимается к его щеке. Ниже пояса тут же горячо трепыхнулось. — Я догадываюсь, зачем ты явился, — низким хриплым голосом проговорил Ламберт. — Ты действительно думаешь, что поступил правильно? — Я… я не знаю, — Геральт облизнул пересохшие губы. — Я просто больше не мог. — Сломался, — удовлетворённо констатировал Ламберт. — Поздравляю, мальчик, первый этап ты прошёл. — Первый… этап? — Я приучил тебя к боли, — Ламберт коснулся щеки Геральта горячей ладонью, и это было похоже на ласку. — Я научил тебя жаждать её, не бояться, понимать и принимать всем телом. Я отучил тебя от страха смерти. Ты понимаешь это? — Д-да, — Геральт задрожал, невольно вжимаясь щекой в руку Ламберта. — Так зачем ты пришёл? — Ламберт был так невозможно близко, губами почти касался губ Геральта. — Скажи сам. Зачем?.. Боги, он сам не понимал — или не хотел понимать, гнал от себя эту мысль. Проще было молчать, тело говорило за него. Член стоял до боли, дыхание срывалось, руки дрожали, колени подгибались. Нутро раздирал стыд вперемешку с желанием. Ламберт должен понять. Почувствовать это, не спрашивать, просто… просто… — Скажи, — ледяной тон Ламберта распорол звенящую тишину. — Я… — Геральт облизнул губы и нырнул в бездну. — Хочу, чтобы вы… Хочу вас, мастер. Ладонь Ламберта соскользнула с его щеки и жёстко обхватила шею. — Что ты хочешь, чтобы я сделал с тобой? — тихо спросил ведьмак, не отпуская взгляда Геральта. И тот прошептал, смотря в холодную золотую тьму: — Причинили мне боль.