Любовь к собакам обязательна

Меня частенько предавали, но на этот раз всё закончилось фатальным взрывом, который, конечно, драматично прервал наши со Светлячком отношения и должен был в итоге прервать мою жизнь, но, как вы понимаете, от меня не так-то просто избавиться. Если бы на моем незавидном месте был кто-нибудь другой, я бы непременно уволил этого мудака. Но он, можно сказать, ушел по собственному желанию, по-английски, и даже не соизволил объяснить, почему, кроме того, что ему «надоело терпеть это, да ещё и за такие гроши». Что, спрашивается, «это»? И за какие такие «гроши»? Чёртов придурок даже убить меня по-человечески не смог, ну и кому вообще нужен такой ассасин? Все началось с шашек. И речь, конечно, не о тех шашках, в которые я играл в детстве с няней, а о долбанных взрывоопасных хреновинах, которые отрывают людям руки, ноги и головы, что так сильно нравились мне какое-то время назад. Или, как в моем случае, из-за которых на тебя падает стена и куча строительного мусора, ломает тебе все рёбра, а ты просто лежишь и не слышишь ни черта, даже собственных воплей, потому что оглох от взрыва. Не знаю, сколько прошло времени, но как только я понял, что происходит, то уже орал изо всех сил, звал на помощь, уже особо не задумываясь, целы ли руки, ноги и мое прекрасное лицо. Дело было в доках, и, срывая глотку, я из последних сил надеялся, что доорусь хоть до одной живой души на этом отшибе Готэма. Но, казалось, что зря. И вот, в момент, когда надежда уже угасла, я окончательно выдохся, голос охрип и начала накатывать охеренная боль во всем туловище — такая, будто внутри всё в блендере перемололи, — появился Он! Появился, как в сказке, в самый решающий миг, неразборчиво бубня что-то с сигаретой в зубах. Это был принц на белом коне, спаситель моей грешной души, мой рыцарь, моя фея-крёстная и всё такое. То что фея-крёстная оказывается Виктором Зсасзом, я понял, когда он наклонился ко мне ближе, не особо озабоченно осматривая масштаб трагедии. Он нахмурился так, словно я палец порезал, а не собираюсь заживо сгореть, погребенный под последствиями мощного взрыва. На секунду мне показалось, что Виктор наслаждается моим положением, но я, не теряя мужества, предлагаю ему денег — вагон и маленькую тележку. Зсасз думает просто невыносимо долго! Где-то секунду или две. И непонятно, о чем и почему! Начинает казаться, что он не помнит мое лицо — не читал газет, не смотрел никогда телевизор или просто просрал последние клетки мозга с подачи дорогого и всеми любимого Джереми Аркхэма. Он скребет подбородок и бурчит что-то, чего я не слышу за собственными стенаниями, потом, наконец добродушно согласившись, вытаскивает меня из-под говна. Волочит на улицу, не сильно-то заботясь о том, что у меня, вероятно, переломаны все рёбра. Уже у выхода он вдруг останавливается, скидывая мое тело у стены, будто какой-то нежелательный груз, и лезет туда, где погрязнее, ища что-то на полу под ящиками. Казалось, сегодня меня уже ничего не удивит, но Виктор, поговаривают, был лучшим из лучших. В пробивании дна он точно оказался чемпионом. — Что там, цент закатился?! — пытаюсь завопить я, но дыхание перехватывает. Издевательство, я поверить не мог, что это действительно происходит. Плачу ему все золотые горы мира за своё спасение, а придурок тратит время на какую-то ерунду вместо того, чтобы гнать в больницу на всех парах! Я с трудом набираю воздуха, чтобы высказать всё это, но так и не припомню, чтобы мне удалось это сделать, потому что, видимо, я наконец-то вырубился. *** — О Господи. — я попытался вдохнуть, и ничего не вышло. Зачем-то провёл по зубам языком, но там всё было на месте. Слегка двинулся, почему-то решив, что так дышать будет легче, но острая боль в левом боку намекала, что это не так. В том, что внутри всё было всмятку, я даже не сомневался. В мыслях замигала красная лампочка о том, что сейчас мы задохнёмся и пиши пропал. Накатывала паника. Неумело сопя носом, я оглядел ту часть комнаты, которую можно было рассмотреть, не поворачивая шею. — Если я в аду, то папочка, должно быть, играет в покер с Сатаной и Гитлером, он не выйдет меня встречать. — озвучил я происходящее до того севшим голосом, что половина слов были просто бессмысленным хрипом. — Здорово же тебя придавило. — произнёс кто-то с не лишенной веселья интонацией. Я увидел светлую макушку и ее обладателя, растянувшегося на полу. Ах да, Виктор… Душегубка, в которой я очутился, выглядела, как вытрезвитель, в который сажают особо буйных наркоманов (так я представлял подобные места у себя в голове). Правда, людей тут поместилось бы не особо-то много. Пахло так, будто тут курили, не открывая окон, пару недель подряд. Виктор всё молчал, даже никак не комментируя весь ужас сложившейся ситуации, и это только нагнетало атмосферу. Теперь, когда я частично убедился в том, что, возможно, выживу, накатила другая проблема — предательство. Физическая боль так подначивала меня, что я чуть не зарыдал в голос, вспомнив события, произошедшие со мной до того, как я потерял сознание. Попробовав двинуться, я всё надеялся вдохнуть нормальную дозу воздуха, и стало ещё хуже. Из-за накатывающих слез дышать стало совсем тяжело. Я сильно постарался успокоиться, уговаривая себя мыслить хоть чуточку позитивнее, очень уж не хотелось реветь при Викторе, и решил, что поплачу, если мне всё-таки удастся в этой жизни очутиться дома. Ладно, я ещё в детстве подозревал, что для ребёнка, которого все обожают, у меня подозрительно много врагов. Силясь игнорировать боль, я с трудом принял сидячее положение и в тревоге застегнул рубашку. Виктор заботливо перевязал меня, пока я был в отключке, но едва ли мне это помогло хоть чем то, возможно, даже сделало хуже. Несмотря на то, что всё было довольно чистым, это место выглядело во всех смыслах удручающе. В комнате не было ни единой вещи, кроме дивана и крошечного прикроватного столика, стены были чем-то исписаны, краска на них потрескалась и отваливалась кусками уже, видимо, лет десять. На полу валялась спортивная сумка, в которой носился явно не спортинвентарь. Личные вещи Виктора можно было пересчитать по пальцам одной руки, вот это я понимаю минимализм. Судя по пейзажу за окном, дело шло к утру, а я уже начал действительно сомневаться в том, что он знает, кто я такой. Я попросил у Виктора телефон, вызвал своего водителя и приказал позвать врачей, в надежде не откинуться, прежде чем они доберутся до меня. Где-то минуту я ждал, когда Зсасз въедет, что я собираюсь уходить, и наконец-то поможет мне подняться на ноги, но он этого делать не собирался, и пришлось вставать самому. Я в ужасе оглядел обстановку ещё раз и схватил маркер, с помощью которого Виктор вёл одному ему известные подсчёты на стенах. В глаза бросилась одинокая коробка из-под пиццы. — У меня нет сейчас визитки, я просто напишу тебе тут свой адрес и телефон. — стараясь не двигаться, я откупорил маркер зубами, и контуженные буквы заплясали по картону в жирных разводах, — Меня зовут Роман Сайонис. Я распорядился снять с Виктора Зсасза преследование полицейских, как только пришёл в себя. Только отмывшись от гари и тлена около десяти раз, зашив лицо, пересмотрев свои взгляды на наём новых сотрудников и капитально оплакав эту ситуацию, проходив месяц с тейпированными рёбрами, чуть не убив обезболивающим собственную печень, обматерив и уволив две бригады врачей, я понял, что никаких денег ему и в помине не надо было. Он явился в конце осени, самодовольно неся на лице парочку новых шармов. У меня к тому моменту всё уже было тип-топ, а тут ещё такой сюрприз! Виктор полюбовался мною и выдал: «Ну как вы?» Я воспринял его приход со всем возможным жизнелюбием и тут же предложил ему вакансию «лучшего ассасина в Готэме» — так я сам это назвал! — Мой предыдущий лучший ассасин в Готэме был жадный, как ёбаный енот, Виктор. — пояснил я. — Ужас, босс. — произнёс он, и мне это до жути понравилось, даже сам не знаю, почему. — Предал своего босса ради пары центов, этот дерьма кусок. — я вздернул брови, пытаясь выразить всю немыслимость обстоятельств, — Моя жизнь столько стоит, по его мнению, понимаешь? — Ага. — Тебе вот кажется, что с моей жизнью вообще можно торговаться? Мне — нет! Чёртов клоун, мы найдем его, Виктор. Светлячка пасли мои люди с того момента, как я впервые очутился дома после взрыва. Понимал ли он, что происходит, мне было плевать с высокой колокольни, потому что у меня с собой было пятнадцать человек наемных убийц, вооружённых по самое не хочу, его любимые ёбаные шашки, одну из которых следовало запихать ему в задницу и, конечно же, Виктор Зсасз, очаровательный настолько, что от его улыбки плакали дети и падали в обморок женщины. — Да и не был он нихера никаким лучшим. — меня прямо злость брала, следовало кому-то всё это высказать, и Виктор, казалось, с удовольствием слушал меня. — Этот косорылый обсос не попал бы в цель, даже если бы та была у него прямо перед носом! — начало нести меня, — И обездвиженная, как статуя. Я, конечно, слегка приукрашивал реальность, но сути это не меняло, к тому же, через каких-то полчаса Светлячок был уже мертв. Пиздец настиг экс-ассасина как раз за исполнением свежих служебных обязанностей. Пиздец в виде меня и моей прекрасной армии со всеми новенькими и старенькими солдатиками, разумеется. — И снова здравствуй. — я улыбнулся одной из своих самых сногсшибательных улыбок. Той, которую репетировал чаще остальных, и от которой враги, по идее, должны были срать кирпичами. — Следовало убедиться, что твой бывший босс уже не дышит, прежде чем бежать целовать задницу новому папочке. — произнёс я, уже порядком успокоившись на тот момент. Виктор элегантно позволил подбородку Светлячка встретиться с собственным коленом. Звук был очень странный, так что я не сомневался ни на секунду: целых зубов там осталось немного. — Отлично! — я хлопнул ладонями у него над ухом, чтобы он не вырубался раньше времени. — Щас будем узнавать, кто ещё заплатит за мои сломанные рёбра! Так-то, придурок. Дело мастера боится. А меня теперь будут бояться все. Собеседование прошло весьма просто и безболезненно. Для нас, само собой. Для Светлячка это было просто жутко болезненно, судя по тому, как он заливался. Его даже пытать особо не пришлось. Экс-наёмник без запинки и промедлений слил всю нужную мне информацию, покладисто отвечая на вопросы из жанра «какая сука» и «какого хрена». Я справедливо заметил, что, работая на меня, он такой отзывчивостью не отличался. А потом Виктор, гогоча смехом умалишённого, снял с бедняги лицо, вместе со скальпом и продемонстрировал мне пустую оболочку этого ублюдка, протряхивая ей, словно целлофановым пакетом. —…Как жука раздавить. — пробасил он. — Ненавижу насекомых. — я нахмурился. И дурацкие клички. — А ты просто прелесть, Виктор, молодец. — да, это было действительно мило, я даже впечатлился. Приятно, что хоть кто-то отдаётся делу так же самоотверженно, как я. Мне к тому моменту, уже немного осточертело быть единственным, кому тут не плевать на все. Зсасз ведёт какой-то удивительно скрупулёзный подсчёт на собственной коже — легендарный чуть менее, чем он сам. Я прячу глаза, но он пялится на меня специально, будто хвастаясь, самодовольно и нагло. Стараюсь улыбаться жизнеутверждающе, скрывая интерес и трепет. Вся эта атмосфера будит в душе что-то поистине темное. По-хорошему темное, то, чего мне всегда не хватало. После этого я слегка помучал его небольшой экскурсией по клубу, вводя его в курс наших дел. Зсасз, видимо, так бы и слушал меня, а я в таких ситуациях заткнуться мог только с большим трудом, есть такой грешок. — Ты знаешь, наш клуб, в котором отрываются все сливки криминального мира Готэма, по сути, абсолютно законное предприятие, так что мы чисты, как ручки хирурга. — я хихикнул. — За все остальное, разумеется, уплачено. — серьезно добавил я. С лихвой выплатив Виктору, на мой взгляд, смехотворную сумму, которую он запросил за мое спасение, я понадеялся что он переберётся в место получше, чем этот клоповник, в котором я чуть не откинулся в ту злополучную ночь. И после он быстренько отчалил, должно быть, тратить новые деньги. Настроение было прямо праздничное, и оставалось таким довольно долго. Спустя пару недель я узнал, что пошли слухи: «Роман Сайонис срезает лица своих обидчиков заживо», и тут же понял: Готэм в конце концов улыбнулся и мне тоже. Это было прекрасно до поросячьего визга, ведь теперь ни одна тварь не посмеет мне отказать, а уж тем более, насылать на меня головорезов. Так что, наконец-то и на нашей улице перевернулся грузовик с карамельками. Было удивительно символически, что именно Виктор привёл меня к победе. Тогда-то я понял — Зсасз непременно должен быть только моим, я мигом захотел, чтобы он служил мне до конца жизни семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки, и был готов платить за это сколько угодно! Захотел, чтобы он ходил со мой везде, где только можно, чтобы люди видели нас и сразу понимали: «Если мистер Сайонис будет недоволен — этот парень разрежет меня на кусочки». А раз такие дела, все мелким бесом рассыпятся под моими ногами. Он станет апофеозом моей коллекции стрёмных штучек со всего света, как минимум потому, что такого больше ни у кого нет! Виктора хочется показать всем «друзьям», чтобы они слюной поперхнулись от зависти, ведь это я его нашел первый, а значит, теперь он мой. Разумеется, я был наслышан о том, как Мистер Зсасз оставляет пометки на своём теле, подсчитывая жертв, и до того, как мы познакомились. Это было не моё дело, но теперь, когда он работал на меня, это стало ещё как моим делом, и, к тому же, сильно волнующим! Поскольку, если Виктор убивает для меня, то и пометки, в каком-то смысле, тоже мои — такой расклад всё никак не давал мне покоя. Хотелось наконец прокатиться на этом диковинном аттракционе, но приглашать меня пока, видимо, никто не собирался, и я всё ждал момента, чтобы можно было напроситься, ведь отказать мне, как вы понимаете, очень сложно. Успех был заметен невооруженным глазом даже тем, кто в этом мало чего смыслил. Потрясающее чувство всесилия держалось со мной продолжительное время, и никто, кроме меня самого, не знал, в чём тут дело. — В моей харизме, очаровании и внутренней силе, само собой! — отвечал я компании мелких шулеров за крайним столиком слева. Мерзкие твари только и делают, что корчат из себя невесть что. Да самые ужасные вещи, на которые они способны — просто прогулка по пляжу по сравнению с тем, что я делаю каждый день. Люди думают, будто я не замечаю их попыток вылизать мой зад и в половине случаев, хотя у меня чуйка на такую херню, пора бы и запомнить. Приятно, когда все вокруг тебя ходят на цыпочках, но подлизываться тоже надо искренне, а не это «когда я вырасту, я хочу стать вами». *** Я выкручиваю руль до упора в попытке избежать столкновения, но в следующий миг уже лечу навстречу граду осколков стекла. В последний момент я почему-то думаю о Викторе. Рывком вдыхаю воздух, дёрнувшись ещё во сне, и рука машинально шарится по лицу, так и не находя того шрама возле виска. На секунду моё воспалённое подсознание выдаёт, что кошмар, который я не видел последние лет десять, вдруг начал обретать смысл. Но нет, конечно, нет. На улице с оглушительным рёвом проносится мотоцикл, заглушая другие звуки воинствующего города, и я слышу, как он ругается в темноте. Я понял, что это Зсасз, потому как только он мог с таким грохотом пробираться сквозь темноту, сбивая всё на пути. Или припереться сюда среди ночи, не думая о том, что я придушу его нахрен. Он мешком падает на кровать, так, что меня подкидывает. — Я убил двух копов этой ночью. — от него пахнет порохом, табаком, дождем, дымом электростанций и чёрт ещё знает чем. Но разве можно не пустить в кровать своего любимца, даже если у него грязные лапы? — Была облава. — поясняет он. — Молодец. — это было не одобрительное «молодец», а «молодец» из жанра «ну что я тебе могу сказать, молодец!» — Завтра покажу вам рожу того придурка, который заказал вас. — он молчит несколько секунд, — Она у меня в багажнике. — Мне не интересно. — не вру я. Слишком уж мерзкая это была ситуация. Я и так с трудом отошёл от неё, хотелось поскорее забыть обо всём и надеяться, что такое больше никогда не произойдёт. — И правильно, без лица он стал посимпатичнее. — проговорил Виктор так, будто думал, что это шутка года. — Сказал, его любимая пострадала от продукции вашего отца. — Я не мой отец. — собственный голос кажется чужим, он скачет эхом по стенам. Это приходилось повторять так часто, что уже действительно почти стало эхом. Злиться нет никаких сил уже слишком давно. — Я знаю. — весело соглашается он. — Нужно было читать то, что пишут мелким шрифтом. — мычу я в подушку. Виктор хохочет тихо и хрипло, снова накатывает сон. — Это же не проблема? — доносится до меня. — Что? — хриплю, окончательно потеряв нить его мыслей. — Копы. — А, нет. Перед тем, как провалиться, я всё не могу понять, как давно его рука в моих волосах. *** На Рождество вечеринка получилась на славу: все столы забронировали за месяц и людей набилось так, что не протиснешься. Я какое-то время радовался этому факту, весело проводя время, но из-за частых поздравлений вдруг начал вспоминать детство и, немного погодя, вполне ожидаемо нажрался. Рыдая уже дома, не жалея себя, как и положено в пьяном угаре, всё силился наконец остановиться, пока не вырубился. Такое дело: каждый раз если я начинал реветь, перестать не удавалось, даже если я очень сильно захочу. Но после этого лучше не стало. И с каждым разом становилось только хуже и страшнее, что когда-нибудь станет плохо совсем. Несмотря на это, рождество получилось все ещё лучше, чем в прошлом году. *** Он был раздражающе активен с самого утра: всё ходил туда-сюда, то и дело блестел своими глазами больной собаки, вился вокруг, того гляди начал бы руки лизать. Виктор и по жизни выглядел до невероятия живым, но только на лицо. Внутри он умер уже настолько давно, что вряд ли вспомнил бы, как звали его родителей. Пытаться распознать, что он задумал, было всё равно, что расшифровывать записку от похитителя, нарезанную из разных частей газеты. Пока Зсасз цвёл бодростью, со смаком пожирая мой завтрак, сам я сидел, пристально пялясь в крохотную чашку эспрессо с лицом человека, которому удалили часть мозга. Я думал о том, куда пропадают мои перчатки и мыло из ванной. Кто-то плёл заговор против меня. Они хотели, чтобы я заразился чём-то ужасным и умер, как чумной больной. Ты уже больной. Голова дико болела, несмотря на то, что из-за всех этих нервов с заговором, я даже перестал пить на пару недель. По всем законам природы, мне должно было стать лучше, но становилось всё хуже и хуже с каждым днем, как будто кто-то намеренно портил мою жизнь. — Вы сегодня прям неотразимы, босс! — пролаял вдруг Зсасз невпопад, вырывая меня из рассуждений, и оскалился. Бессонные ночи мало кого красят, так что попахивало пиздежом, но комплимент нужно принять. — Ну должников нужно резать при параде, правильно? — я встрепенутся с деланным энтузиазмом. — Да. — Отлично, тогда едем скорее мочить этих бомжей! — хлопнул я в ладони. Дом был настолько старым, что, казалось, развалится, как только мы зайдём внутрь. Половина жильцов, видимо, считала так же и уже давно покинула эту богадельню, потому как никаких признаков жизни тут не наблюдалось. Только решётки на окнах нижних этажей и никем не охраняемые подъезды. У нас, как обычно, всё было схвачено. Нужные нам ребята обосновались тут совсем недавно, так что в силу должен был вступить эффект неожиданности. К слову, один и моих любимых эффектов. Глазка не было, и Виктор нажал на кнопку звонка. — Кто там? — по голосу казалось, в гости никого не ждали. — Девочек заказывали? — успел среагировать я. Дверь открылась, и наши клиенты были как на ладони. — А где девочки? Виктор уложил всех тремя пулями. Любимый эффект сработал просто чудесно. — Они не смогли сегодня. — я вошёл, осматриваясь. Меня это впечатлило: никто даже пискнуть не успел. Иногда очень хочется, чтобы всё прошло так чисто — без лишних воплей и драк. А в такое тоскливо-серое утро этого хотелось особенно сильно. Для Готэма Виктор был даже слишком хорош. — Ювелирно. — оценил я. Зсасз прошёлся, убеждаясь, что все мертвы, для верности всадив третьему пулю в лоб и убрал пистолет в обойму. Он отвернулся, отойдя подальше, куда-то к окну, и достал из внутреннего кармана нож. Я понял, что Виктор собирается зафиксировать убийства и подумал, что хватит уже откладывать мое участие в этом. — Может быть… — я постарался улыбнуться как можно милее, — …на это раз я могу помочь тебе? — Да! — согласился Зсасз чуть ли не раньше, чем я закончил предложение. Почти прокричал даже, можно сказать. И было похоже, что осекся. Видимо, я не один давно этого ждал. Правильно говорят, красота — страшная сила. А ведь именно после таких вот мордашек родители в детстве и покупали мне автомобили, крохотных пони, яхты, любую херню, которую я только мог попросить. Когда я вырос, некоторые бизнес-партнёры соглашались на всё, что угодно, а в клубах наливали за счёт заведения. В общем, весь мир вращался вокруг этого милого личика. Надо бы почаще вспоминать об этом, когда снова станет грустно. Мне всё это настолько польстило, что рот растянулся в широкой и, вероятно, не самой доброй ухмылке, после чего он, кажется совсем приуныл. Я в три скачка преодолел разделяющее нас пространство и неловко потрепал его за плечи. Зсасз протянул свой нож, тот самый, который касался только его кожи, и после характерного щелчка всё стало прекрасно, как сладкий сон. Он повёл плечами, и я решил, что на шее будет в самый раз — видное место, которым я смогу любоваться в любое время. Помнить о том, что это мои убийства на моём Викторе, и даже снял перчатку ради такого случая. Зсасз, видимо, старался держать лицо кирпичом, я попытался сделать так же. Насколько у меня это получилось, остаётся загадкой, потому что после он издал странный, короткий звук. Какой-то собачий выдох, причину и происхождение которого я не знал. А потом так сверкнул глазами, что захотелось погладить его и купить пищащих игрушек. Со мной, кажется, происходил катарсис. Тогда-то я и понял — если потребую сейчас, чтобы он выпал из окна — он выпадет. Или скинет кого-нибудь ещё, к примеру, меня. Несмотря на это, мысль была настолько воодушевляющей, что я оторопел. Виктор выдохнул мне в шею — именно на таком уровне находился его нос, и меня как будто обожгло. Я понял, того гляди что-то начнётся, и меня понесёт, а сдерживаться мне нравилось в самую последнюю очередь. Судя по лицу Виктора, что-то уже давно началось, просто я, видимо, не догонял. Крошечная струйка крови устремилась за воротник, я уставился в стену и сунул ему свой платок. Всё это не слишком-то гигиенично, но Виктору, казалось, было плевать. А я тем временем снова задумался о том, куда пропал антисептик из машины. — Пошли, мне здесь не нравится. — это было правдой. Я брезгливо глянул на тела убитых напоследок и двинулся к лифту. Виктор нехотя поплёлся за мной. Стоило нам проехать пару этажей, как свет замигал, слово в каком-нибудь фильме ужасов. Это жуткое чудовище заскрипело, будто мы сейчас полетим вниз, но вниз, вернее, в пятки полетело только мое сердце. — Что это? — у меня неожиданно подкосились колени. Несколько секунд лифт ещё дёргался так, что я верил: свет зажжется, и мы снова поедем. Но потом он встал окончательно и бесповоротно. Ужасно. Виктор, нашарив рукой кнопки, потыкал их. «Видимо, вырубилось электричество.» — озвучил он. — Мы что, щас застряли?! — задал я самый глупый вопрос, который вообще возможен в этой ситуации. В ушах вдруг зашумело, и я даже отвлёкся от головной боли на секунду. Кажется на меня надвигался мой первый в жизни приступ клаустрофобии. Причём скорее не надвигался, а летел со скоростью падающей лавины. Даже не верилось, что подобная ерунда может так повлиять на меня, но пульс выбивал в ушах чечетку, а из-за кромешной тьмы ощущение реальности пропадало и вовсе. Я почему-то подумал, что нет ничего хуже, чем быть здесь и сейчас. — Да не волнуйтесь вы так, босс. — Виктор оказался гораздо ближе, чем мне казалось, и его голос прозвучал прямо над ухом. Я вздрогнул. Захотелось вцепиться в него, чтобы почувствовать, что я ещё жив, но тут меня резко впечатало спиной в стену, потому что, видимо, Виктор тоже был не прочь в меня вцепиться. Лично у меня желание это сразу пропало. Не успел я об этом подумать, как он попытался поцеловать меня, вернее, разбить мне губы своими зубами. Не знаю, сделал он это из-за того, что плохо ориентировался в темноте, как и я, или специально, а может потому, что просто сбрендил и оборзел уже в конец. Но меня от этого повело ещё больше, так что разобрать было невозможно: ужас это, волнение, возбуждение, бивший в мозг спермотоксикоз, надвигающийся инфаркт или чёрт ещё знает что. Я схватился за его шею, будто это была единственная опора из всех возможных, и постарался выдохнуть не так судорожно, как хотелось. Его кожа была горячей на грани лихорадки, и тогда-то я начал понимать всю необратимость ситуации. Потому что вместо того, чтобы пообниматься со мной, как приличный джентльмен на первом свидании, Виктор только сильнее вжался в меня пахом, переплетая наши ноги. Судя по стояку, его ещё не отпускало с того момента, как я оставил ему отметины, и мне показалось, что обстоятельства были готовы повернуться против меня. Как если твой милый питомец просыпается с утра у тебя в постели, и, зевая, демонстрирует оба ряда острых, как бритва и не очень чистых зубов. Твой любимый Майло, Бадди или Малыш, или чёрт ещё знает кто — твоя маленькая прелесть, в которой ты души не чаял. Так вот бывает, если идти на поводу у собственного любопытства, мотайте на ус, ребята. Я, конечно, оценил такое повышенное внимание к моей персоне и то, что возбудился он с полпинка, но слишком уж всё это было некстати. Не самое подходящее занятие в не самом подходящем месте. Ощупывая пачку сигарет в его нагрудном кармане, я почувствовал себя как-то почти обречённо. Будто отказываюсь от свалившегося на меня с небес дара. Дара, который чуть не проломил мне башку. — Ну знаете, кто не застревал в лифтах, тот не жил. Так говорят. — Кто, кто этого говорит? — шиплю я, слишком уж злобно. — Покажи мне этого придурка. Виктор хохочет и пожимает плечами, почему-то думая, что я распознаю этот жест в темноте. Я понимаю всё только потому, что он до сих пор дышит мне в шею. Отлично, я заперт в стальной коробке с психопатом. Что ещё? А может, он прикончит меня здесь, и я стану очередным новым шрамом в его коллекции. Ему и стараться не нужно будет, чтобы сделать это. Без сожаления. Да нет, бред какой-то. — Ну, всё бывает в первый раз, правильно? — я его не видел, но понял, что он улыбается одним из своих самых гнусных оскалов, и мигом понял, что всё это означало. Думает взять меня на слабо. Да что этот уродец себе позволяет? Казалось, этот детский сад закончился, ещё когда мне было двадцать пять, но каждый раз одно блять и ёбаное то же. — Да. — я попытался засмеяться, но ничего не вышло, и похлопал его по предплечью, — Но только не тут. — И, ты можешь отпустить меня, знаешь… — язык еле ворочался, не желая произносить ни слова, — Я никуда не убегу… Тут. Издевательство. Конечно. Беги, босс! От себя не убежишь. — Вы что, темноты испугались? — Нет, конечно, я думал, это тебе страшно! — выпалил я, заёрзав и попытавшись вырваться из его хватки. На самом деле, я испугался не темноты, а самого Виктора, но ему об этом говорить не собирался. Как и о том, что больше всего меня пугала эта грязная стена, в которую он вжимал меня, этот грязный пол, потолок — всё, начиная путь от двери подъезда и заканчивая здесь и сейчас. Вся грязь и кровь, которую мы собрали в эти незамысловатые минут сорок. Это было не то что «иу», это был пиздец просто какой-то. Хуже не придумаешь, но, кажется, меня ещё и трясти начинало. — Как вы, босс? — он вдруг начал шептать, будто кто-то мог нас услышать, даже если бы мы орали что есть мочи. — Нормально. — я передернул плечами, силясь снова ощутить своё тело. Ложь. Мерзкая, как и всё остальное. Как весь этот ёбаный день, начиная с кислого кофе и набившего оскомину персонала клуба, как этот обоссанный лифт, как Виктор, решивший вдруг притворяться дрянной девчонкой, и как я сам среди всего этого дерьма. Захотелось помыться. — Знаешь что, сладенький, будет лучше, если ты выпустишь меня из своих нежных объятий. — собравшись, я пытался звучать как можно оптимистичнее, — Мистер Зсасз, что вы делаете? — интонация резко ушла вниз. Возникла надежда, что если так к нему обратиться, он тут же отпустит меня, отойдёт на возможное расстояние, уложит член в штанах строго вниз и сухо, как и обычно, проговорит: «Ничего, босс, прошу прощения». — Лапаю вашу задницу. — но не тут-то было… Виктор, уже окончательно избавившийся от совести и остатков мозга ещё с утра, произнёс это каким-то не своим, звенящим голосом. И тогда я расхохотался! Так лживо и неестественно, что голова разболелась с новой силой, и я чуть не заплакал от ужаса. В последнюю секунду я вдруг понадеялся, будто он подумает, что я так и веду себя обычно во время секса — просто рыдаю, обливаясь потом. А самым чудовищным было то, что, начни он этот цирк в любой другой момент, до или после, я бы и сам был не прочь его трахнуть. Если бы сутки назад мне сказали, что я буду отказываться от такого, тем более бесплатно, я бы рассмеялся. Но потом Виктор сказал: «Позвольте вам помочь», — и попытался стянуть с меня перчатку. Ага, ну конечно, последнее, что у меня в этой жизни осталось, давай, добей меня. Я подумал, что драться с Зсасзом — это совсем уж крайний вариант того, что стоило бы делать, и позволил ему. Сначала перчатку снять, поцеловать руки, облапать со всех сторон и во всех местах, вылизать мой рот, вылизать моё лицо, обтереться об меня своим проклятым стояком, потом залезть в штаны, а после этого уже неизвестно, что ещё позволил бы, потому что дальше всё уплыло. Он держал мою ладонь у своего лица, тыкаясь, как провинившийся пёс, ищущий одобрения. Я уже перестал понимать, что всё это значит, но погладил его лоб и торчащие волосы. Молодец, хороший мальчик. Всё, что угодно скажу, только не отгрызай мне руку. Виктор был весь шершавый и ребристый от шрамов, примерно как я себе и представлял. Я попытался утешить себя мыслью, что хоть это в реальности совпало с моими иллюзиями. Но уже было не так важно. Иначе я никогда так и не узнаю, как стонут убийцы, почему им так рвёт крышу от боли, откуда этот шрам слева на груди, закрученный и так не похожий на другие, чем заканчиваются такие вот инциденты, кроме того, вполне очевидного, что наглядно показывали в колледже, и зачем он делает это со мной здесь и сейчас, какой ему толк от моей душонки, ведь я всё готов отдать был ещё пару часов назад, только попроси. Зсасз снова шумно выдохнул, и тогда-то я отчетливо понял, что означал тот странный звук. Вернее, ощутил: это был звук твердеющего стояка, который он вжимал в меня, пытаясь продавить мною стену. Вот оно. Виктор Зсасз загнал меня в злачное место, прямо между молотом и наковальней. Он дразнит, доводя до исступления, мое проклятое тело, которое ломило ещё с утра, а потом ещё спрашивает, можно ли ему трогать мой член. Ну конечно, нельзя, ты же уже почти залез ко мне в трусы и облапал мой зад, а я мечтаю об этом последний месяц, к тому же, я твой босс, и мы в грязном лифте, вставшем посреди самого стрёмного дома, в самом криминальном районе во всем, мать его, Готэме. — Нет, блять! — прошипел я, — Давай уже, быстрее. Только не лижи мое лицо. Прозвучало почти ранено. Даже как-то умоляюще. Не на такое я рассчитывал. Но всё это было приятно на грани отчаяния, а Виктор никак не унимался. Он влажно потёрся об меня, наконец-то, без одежды, и от этого меня начало размазывать по стене так, что держаться на ногах уже с трудом удавалось. Больно уж хорошо у него получалось, будто он этим всю жизнь занимался, а не резал людей пачками. Пока меня кололо, резало, обжигало и расшибало об Виктора, он умудрился кончить куда-то в сторону, и от этого я чуть на куски не рассыпался, будто вытряхнули последние остатки духа. На отшибе подсознания маячила мысль о том, как это омерзительно, и захотелось уже не стонать, а рыдать в голос. Я уже даже не понимал, делаю ли это на самом деле, всё происходящее стало восприниматься, будто со стороны. Не без паники я подумал, что вышло бы довольно неловко, если бы электричество вдруг включили, лифт бы поехал, открылся, и кто-то увидел бы, как Роман Сайонис трётся эрегированным членом об собственного ассасина. Меня это всегда бесило. Простые люди как хотят, так и трахаются, а если кто-то богатый и знаменитый, то это сразу становится грязной и пошлой распущенностью. Хотя всегда можно поджечь на них одежду, к чёрту. К чёрту всё. И всех. И Виктора, в первую очередь, Виктора, мать его, Зсасза. Этот ублюдок растоптал мои последние надежды на счастливую жизнь. Неясно, как ему это удалось, будто он заканчивал какие-то специальные курсы по профессиональной дрочке своему боссу в обоссанном лифе, но всё закончилось довольно быстро. — Ладно, это было неплохо. — говорю, хотя для Виктора не секрет, что из меня сейчас можно свить всё, что ему заблагорассудится. Он уже это сделал. Сердце тикает в висках так, будто собирается перестать биться вовсе. Я путаюсь в брюках, чуть ли не падая, пытаюсь собрать себя по частям, разбросанным по всему лифту и уже даже радуюсь, что тут нет света. Неплохо. Это можно было назвать как угодно, только не «неплохо». Охренительно, чудовищно, психологическая травма на всю жизнь, что угодно, кроме «неплохо». Всё для того, чтобы Виктор особо не расслаблялся в будущем, так что это было не совсем уж и враньё. Я слышу, как он шелестит бумажными платками, и уже уверен, что это те самые платки, которые он стащил из моей машины. Я теперь знаю всё о его маленьких и очень грязных играх. Так мне тогда казалось. — Сейчас убил бы кого-нибудь за горячую ванну. — озвучил я. — С удовольствием убью кого-нибудь для вас. — в голосе скользила улыбка.