15 мая, 1912 год.
Пока представители высшего сословия, то есть аристократы, предпочитают нежиться в постели, прислуга встаёт ни свет ни заря. У них много работы, особенно в таком большом поместье, как Митра. Здесь для каждого слуги есть работа. Все они занимают свое место, исполняя исправно свою работу. Кушель, как экономка, и Ривай, ее сын и дворецкий Митры, вставали точно также, как и остальные в пять утра, а порой прежде, чем запоют птицы. Можно было полагать, что миссис и мистер Аккерман — сиблинги или супруги, но все, кто имел честь посетить семейство Рейссов-Йегеров, знали, что это мать и сын. Это, несомненно, было весьма неочевидно на первый взгляд — эти скромные евреи были очень молоды и выглядели ровесниками, однако все просто заключалось в небольшом секрете миссис Аккерман. Ривай родился рано. В этом не было ничего зазорного для обычной девушки, не имеющий ни денег, ни крова. Естественно, вставали камердинеры и камеристки, горничные и лакеи, садовники и конюхи — проще говоря, все, кроме власть имущих. Каждое утро крыло слуг и, как это было принято называть, «низ» превращались в муравейник. Кушель спустилась вниз, быстро сбегая по ступеням. Настроение оказалось просто замечательным, в конце концов, весна чудесное время! Здесь, где правила прислуга, уже кипела жизнь. Когда экономка спускалась в первый раз — тут никого не было. Общая комната, она же столовая, была забита. Однако никто не ел — у них нет права на завтрак до того, как поедят господа. — Бертольд, где же газеты? Застегни пуговку, солнышко! — Она всплеснула руками. Экономок принято представлять строгими женщинами, но Кушель Аккерман представляла собой очень светлую женщину, ласковую ко всем своим подчинённым. Однако в то же время она могла быть строгой при необходимости и очень рассудительной. Смышлёная она, в общем. — Ещё не привезли, миссис Аккерман, — дрожащим голосом отозвался долговязый юноша, ставший тут же застёгивать пуговицу. — Кенни, убери ноги со стола! Что это? — У Его Сиятельства оторвалась пуговица от жилетки, — мужчина, Кенни Аккерман, старший брат экономки и камердинер одного из совладельцев Митры, стянул ноги со стола. Он выделил «Его Сиятельство» голосом так, что большинство в комнате не постеснялись скривиться. — Пускай кто-нибудь пришьет. Он хотел бы надеть его сегодня. — И не кури здесь по утрам, — Кушель забрала у него вещь и передала светловолосой девушке, что тут же встала, забрала с одной из полок шкатулочку и вернулась на место. Леонхарт не была многословна, как по утрам, так и весь день. Что же до курения, то экономка и сама этим грешила, но делала это исключительно на улице — и лишь вечером, когда семья ляжет спать, она позволяла себе делать это в общей комнате. — Да где же соль?! Саша, яйца неси! Мне нужно делать омлет! — Бегу-бегу, сэр! Это их жизнь. Можно сказать, что они все живут среди роскоши, но тут ничего им не принадлежит. Однако им повезло — их хозяева, семейство Рейссов-Йегеров относились к ним более, чем хорошо. Даже чудаковатой помощнице повара, Саше, давали выходной, чтобы она могла навестить семью в деревне неподалеку. Вот, сюда подтягивались и гувернеры, живущие с ними же. Так что до семьи? Семейство Рейссов-Йегеров (так их было принято величать — по одной простой и неважной причине) не было безызвестным, а наоборот, было на слуху. Неудивительно, они же графы. Эти земли принадлежали им, а называли их таким же образом, как и поместье — Митра, пускай на самом деле они назывались в соответствии с их титулом, то есть, Парадизом. Они были богаты настолько же, насколько гнилы изнутри. А были они чертовски богаты. Фрида Рейсс, наследница совладельца, Ури, была очень завидной невестой, а Зик, наследник второго совладельца, Григория, был очень завидным женихом. Статус и деньги. Григорий Йегер, граф Парадиз, был изначально человеком скромным, которому очень повезло в жизни. А вот у Ури Рейсса, тоже графа Парадиза, с самого рождения было все. Пускай он и был младшим — все досталось ему, а не Роду. Были они друг другу противопоставлены, но в этом не было ничего такого — так бывает часто.***
Прозвенел звоночек, а значит, пора было выносить блюда. Сейчас хозяева изволят явиться на завтрак, а поэтому все лакеи и Ривай, дворецкий, кухню поспешили покинуть, вынося блюда под чутким руководством последнего. Фарлан, повар, сегодня постарался на славу, но вообще-то он всегда отлично работает. В столовой было очень светло. Во-первых, открытые окна, а во-вторых, чудо света, электричество было в этом доме. Нужда в свечах пропала. Серебро мирно лязгало о дорогую посуду и другие приборы, ведь все семейство собралось за большим столом и завтракало. — Мистер Аккерман, — отрываясь от обыденного разговора, обратился к дворецкому Гриша. — Пускай Дрейс отнесет завтрак в спальню графини. — Как пожелаете, сэр, — своим ровным, абсолютно будничным тоном отозвался Ривай. Он жестом подозвал к себе лакея, Марко. — Передай мисс Дрейс. Юноша, лицо которого было усыпано веснушками круглый год, кивнул и покинул столовую. — Какое же счастье, что Захариасы отправились в США несколько лет назад, а не месяц, — тяжело вздохнул Ури, прикрыв свои огромные светлые глаза. Он отпил чай. — Иначе бы потонули с этим «Титаником». — Говорили, что он непотопляемый, дядя, — отозвалась Хистория, вдруг опустившая печальный взгляд. Тарелка, конечно, выглядела очень интересной. — Непотопляемых кораблей не бывает, дорогая, — Фрида улыбнулась сестре мягко. Она погладила ее по плечу, молча прося вернуться к еде. — Какие у нас планы на день, папа? Род, толстый мужчина, с обычно красноватым лицом, склонил голову на бок, окидывая всех присутствующих взглядом. Он вспоминал. Задержав недовольный взгляд на Григории, он выдохнул: — Пока никаких. Нас, конечно, ждут бумаги, а вас гувернеры. Фрида из-за такого заявления только озадачилась. Она нахмурилась, опустила голову. Молчание девушка хранила недолго, но в свою реплику она вложила всю возможную язвительность: — От них можно научиться только манерам и французскому.***
Хитч постучалась, а после приоткрыла дверь. Обнаружив, что Карла уже не спит, девушка вошла в спальню и прикрыла за собой дверь. Она держала поднос с великолепнейшим завтраком, который ели и остальные в столовой. — Доброе утро, миссис Йегер, — прощебетала девица, передав поднос Карле. Последняя устроила его как надо, а горничная передала ей газету и поправила ей подушку, подложенную под спину. — Вот, прошу. Позволите? — Конечно, присаживайся. — Карла не была зазнавшейся женщиной. Она не происходила из баснословно богатой семьи, пускай ее приданное было очень приличным. Миссис Йегер была такой же светлой, как и их экономка (именно поэтому они нашли общий язык), женщиной. И немкой. — Какие новости, Дрейс? — Ничего особенного. Все скорбят по «Титанику». Все же ваши знакомые, что отправлялись в Америку, целы и невредимы. — Как замечательно, — графиня отложила газету, принимаясь за завтрак. — Фарлан, как и всегда, постарался, я погляжу. — Конечно! Он же отменный повар, миссис Йегер. Извините, у меня есть одна просьба… — Хитч выразительно взглянула на нее. Хозяйка ничего не сказали, но все и так было понятно. Горничной было дозволено говорить. — Могу ли я сегодня отправиться в город, Ваше Сиятельство? Я– — Не можешь дождаться выходного? — Боюсь, его купят… — Можешь сходить, Дрейс. Передашь миссис Аккерман записку от меня.***
В общей комнате слуг снова шумно. Все вопросы с хозяевами были пока улажены, поэтому теперь им можно было позавтракать. Кушель прикрыла глаза, отпивая чай, так любезно заваренный Риваем. Все они собрались за большим длинным столом — кто-то просто завтракал, кто-то занимался какой-то мелочью. — Браун, ты должен завтракать в своем домике, — сухо отчеканил дворецкий, выдыхая струйку дыма. — Не могу отказать себе в обществе остальных, сэр. Мистер Аккерман-младший только цыкнул, на что Кенни хохотнул. Он снова сидел, закинув ноги на стол, но уже разложил на них газету. Не сказать, что Аккерман-старший любил прессу — он вообще ни черта не любил. Только немного сестру и племянника. — Какие новости? — Пик, старшая горничная, заглянула через плечо мужчины, всматриваясь в газетный текст. — Ничего нового, — лениво отозвался Кенни. — Фто, фофсем-фофсем? — Громко поинтересовалась Саша, жуя свою булку с сахаром. — Фообфе нифего? А кофда яфмафка-а? — Саша, дожуй сперва и проглоти… — А нофости?! Нофости?! Но новостям было несуждено стать озвученными голосом Кенни Аккермана. В их общую комнату ввалилась одна из горничных, Изабель. Она что-то прижимала своими маленькими ручками к своему животу, а в волосах у нее была листва. — Бо-оже правый! Изабель! — Что там? Девушка отмахнулась, мол, дайте отдышаться, добрые австралийские люди. На это кто-то хохотнул, а кто-то –все мы знаем кто — разочарованно покачал головой, подходя к горничной. — Показывай. — Вот, смотри! Я его от кошки спасла, братец! — С гордостью произнесла Изабель, показывая птенчика. Она только не восстановила дыхание, поэтому чуть прерывалась. — Он один был, совсем один… — Ты пол запачкала. — Н-ничего! Отмоем! Кстати, Конни, Его Сиятельство, мистер Йегер-младший, просит подготовить лошадь. Конюх хмыкнул: — Какой именно? — Эрен! — А-а, бедный Изумруд! Совсем его загоняет… — Скрипя зубами, Спрингер вышел из-за стола и снял с вешалки шляпу. — Ничего ему больше ни нужно? — Ничего. Таким образом забот у слуг стало ещё больше. Отбирать птенчика они не стали, все равно это существо безобидно. Конюх оставил остальных, окруживших птенца, выпущенного на стол, выйдя через заднюю дверь.