***
Если бы когда-нибудь меня закинуло в личный ад, то это было именно оно. К-а-р-а-о-к-е. Акико, по-видимому, забыла, что я не умею петь. Не люблю. Не хочу. Все эти хиты наизусть знаю, мурлычу время от времени, но когда в руках оказывается микрофон, то начинается полноценный гребанный ступор. Семья встречает тепло и весело, собираются все, кроме Директора, снова выносится торт, но уже со свечами. Недоверчиво поглядываю на Дазая, который передает бережно выпечку со свечками в хрупкие руки Кёки. Та краснеет, подходит ближе и улыбается. Открыто и весело, глядя на маленький огонек на вершине. — Загадывай, — слышится с разных сторон. На меня смотрят все, вгоняя в знакомую краску. Пару секунд мысли летают в голове со скоростью света, выбирая более подходящее желание. Гениальные все почему-то забиваются в уголки черепной коробки, не выковырять. — Давай вместе? — предложение абсурдное, но Кёка, заворожено глядя на огонек, кивает. Предупреждаю, что загадывать надо про себя, наклоняюсь и выдуваю слегка воздух, одним глазком подглядывая за девочкой. Надеюсь, ее желание сбудется. А потом все происходит слишком быстро. Микрофон скользит в руки, но первый раз удается спихнуть его к Дазаю, второй достается Акико. Следом идут Наоми и Джуничиро, что-то романтичное про любовь навевает забытые воспоминания со школьной скамьи. Приносят напитки, закуски, увлеченная беседа с Рампо и Акико сменяется на глупые шутки с Ацуши, ему микрофон тоже, кстати, достается. Миядзава поет что-то национальное, пока Акико на пару с Дазаем впихивают мне в руки шампанское. — Я за рулем, — усмехаюсь уже пьяно, атмосфера позволяет. — Не сегодня, — Куникида кивает на сумочку, глядя из-под очков требовательно. Никаких возражений. Бросаю ключи через стол, делая первый глоток, а затем микрофон почему-то появляется в руке, а Акико толкает в спину следом за Дазаем. Песня звонкая, больше орется, чем поется, но свои восемьдесят баллов мы набиваем. К нам уже подходит новая официантка, приносит еще больше напитков и закусок, о чем-то быстро переговаривает с Дазаем, и я с конца другой комнаты понимаю, что официанты будут сегодня сменяться каруселью. Никто никак не хочет совершать суицид с Осаму. — Все в порядке? — Йосано цепко укладывает пальчики на мой локоток, заставляя отвлечься. Старательно делаю вид, что пью все предложенное, улыбаюсь и почему-то не могу сдержать слез, когда микрофон достается парочке Кёке и Ацуши. Она не знает песен, совсем никаких, но Тигренок упорно учит ее, даже с телефона проигрывает старую детскую песенку о мишках. — Как ты уговорила всех прийти? — сквозь смех интересуюсь у Акико, поглядывая в сторону поющих Рампо и Джуничиро. — Я предложила, Дазай разнес предложение, Куникида приказал. У всех своя миссия, — пожимает плечами Йосано, отпивая небольшой глоток вина. — Наслаждайся каждым днем. — Будто я завтра умру? Акико смеется и краснеет, сетуя на излишне выпитое. Спешит удалиться, правда, с телефоном в руке, но я тактично помалкиваю. Звонить мудакам-бывшим она точно не станет, таких просто нет. Хотя один мудак в ее бывшей жизни все-таки есть и… — Выглядишь поникшей. Хлопаю сонно глазами, чтобы точно сфокусироваться на Куникиде. Он по ту сторону стола потягивает водичку с лимоном, пиля взглядом. Пару секунд мы просто смотрим друг на друга, пока в нашем поле зрения не появляется Харуно, утягивая меня к караоке. — О, нет, нет, нет, — как молитву читаю, а не помогает. Что-то о любви к себе и любовных сценариях пропевается удивительно легко. Возвращаясь, вижу Йосано, весело болтающую с Рампо и Наоми, а еще третью по счету официантку, лицо которой не запоминаю. Все равно сменится. Отпиваю воду, стряхивая с себя песенное безумие, Харуно говорит о старых западных балладах, но там мы все плаваем топориком, и она гордо удаляется с Наоми тянуть Битлз. Оглядываюсь, пытаясь найти одного персонажа, который показался мне странным последних пару минут, но его как ветром сдувает. Что за? — Где Дазай? — обращаюсь строго к шефу, у него удивительная чуйка на неприятности. — Ушел, — коротко кидает Доппо. — Не волнуйся, с призраками все встречаются*. — Что? — Предлагаю тост, — перебивает меня Акико, поднимая свой бокал. О, сейчас начнется. Йосано бы оратором быть, ну или тамадой, когда она в настроении. На мое двадцатилетие Акико такой тост задвинула, я рыдала остаток вечера от эмоций. — За семью, — коротко выдает доктор. Слишком коротко и слишком емко, по-болезненному в сердце. Так выпивается второй бокал шампанского и Битлов мы допеваем всем женским составом, включая даже непьющую и незнающую слов Кёку.***
— Мы вызовем такси, — тут же отнекивается Акико, кажется, затыкая Рампо. Тот вроде упоминает, что логично было бы ехать всем вместе. Тем более функция «трезвый водитель» включена сегодня, спасибо Куникиде. — А мы еще не закончили, — предупреждает грозно Йосано. Пора бежать. Незаметно, как по мне, подмигиваю Куникиде, но он в упор не замечает сигнализации в моем лице. — Похоже, что у тебя приступ, — честно откликается на потуги Эдогава, закидывая чипсину в рот. — Куникида! Он реально здорово помогает. Выплываю в настроении продолжения банкета, да только сил нет, а работа завтра ждать не будет. Каблуки стучат по плитке, отдают эхом, потому приплясываю, отбивая ритм до боли знакомый. Что за песня? — Я же ее тут вроде парковала, — оглядываюсь, но свою малышку не вижу. — Разве не этажом ниже, — устало прилетает со спины от Куникиды и, краснея до корней волос, спешу следом. Доппо идет ровно и бодро, даже дверцу передо мной открывает, следя, чтобы я головой не ударилась. Наверно, считает, что пила я все предложенное. Самое время подтвердить. — Увезите меня к звездам, сэр, — максимально пьяно усмехаюсь. Не знаю толком, зачем мне все это, просто любопытно наблюдать, как у шефа дергается глаз с регулярной периодичностью. Либо от меня, либо от Дазая. Ох, повезло же ему с коллегами. — О, я тут училась неподалеку, — тыкаю пальцем прям в стекло, вспоминая стажировку в учебном центре. — У тебя разве специальность не в пиаре? — в голосе чувствуется легкое любопытство. — Ага, в дипломе так написано. Было интересно, знаешь, учиться и все такое. Еще интереснее закончить и посмотреть, что дальше. Усмехаюсь, понимая, что дальше привело меня прямо в ВДА. — Я не оканчивал, — коротко летит от Куникиды. У меня невольно шея хрустит, когда я поворачиваюсь к Доппо. Ну ничего себе, неожиданно. — А как ты тогда преподавал? — Хорошо владел математикой и общими науками. Директор увидел потенциал и взял. Потенциала в тебе, хоть отбавляй. Но спасать людей, быть героем у тебя получается лучше всего. Пару секунд верчу на языке невысказанное. Лучше оставить лишнее в себе, сдержаться, опять, снова и снова, чтобы лежа в кровати понимать, насколько ты идиот. — Из тебя бы получился хороший учитель, — заключаю, успешно подбирая до скрежета правильные слова. Остаток пути молчанием давит на плечи. Голову отпускает, а четкие мысли и желания, не выдуваемые в свечу, почему-то просятся наружу. Желание чтобы кого-то кто-то полюбил самое низкое, более подходящие жужжат настойчивее. Стать сильнее, настойчивее, мудрее. Быть лучше, чем ты был минуту назад, совершенствоваться, не останавливаться. Не складывать руки домиком и ждать, когда счастье само придет к тебе. — Не любишь дни рождения? — Доппо паркуется идеально, чуть дальше от подъезда, почти в безлюдной зоне. — Только свои, — честно вырывается, за что тут же прикусываю язык. Куникида усмехается, трет глаза и пальцем кивает на задние сидения. Пару секунд зависаю на нем, чтобы потом аккуратно подцепить небольшую простую коробочку. — Подарок? Глупый вопрос, ответ на который написан на лице. Разворачиваю прямо при коллеге, так, чтобы видеть реакцию. По серьезному выражению лица понимаю, что там будет не пустая упаковка. Стараюсь даже не улыбаться, вытаскивая чудо на свет. Обложка строго под цвет моих глаз, страниц, наверно, столько же, сколько и в блокноте Куникиды, а на нем ровными черными буквами пропечатано «100 и 1 способ». — Ого, — невольно вырывается, пока я вдыхаю аромат свежей типографии. — Не ожидала. — Если не нравится, могу сдать, взять что-то вроде кулона, Дазай советовал… — Он прекрасен, спасибо. Мне неловко смотреть Доппо прямо в глаза, но краем глаза цепляю облегчение на его лице. Быстрый ровный выдох, пока в руках нагревается нечто ценное моему сердцу. Нечто личное от него, вписавшееся в меня. — Знаешь, ты ведешь себя, как мой парень, то есть, прям как идеальный мужчина из какой-то корейской дорамы, — меня несет явно не туда. Стой, Харуко. — Вот я, обычная девушка без способностей, немного выпила, и ты по-джентельменски везешь меня домой… Заглатываю воздух, потому что явно пора. Затормозить точно. Пусть и не двигаемся. Пусть и увязли. — Я несу бред, — как идеальное заключение. Мой мозг болезненно пульсирует. Алкоголя же почти нет, чистый адреналин, выталкивающий все новый и новый поток слов. — Перестань быть таким, — фыркаю в заключение. Куникида хранит гробовое молчание. Это напрягает и заставляет повернуться к нему, взглянуть точно в лицо. До чего же он… — Лучше бы я не видела твои пункты. Доппо оборачивается, отчего приходиться тупить взор, всматриваться в свои руки, в новый блокнот. Пальцы подрагивают, пока мысли вырываются бесконечным чертовым потоком. — Слишком неидеальна. Как гвоздь в крышку гроба. Не могу заткнуться, а свежий воздух почему-то впервые обжигает лицо. Больно почти физически, хотя краем сознания понимаю, что хрень все это. Сдерживаться слишком долго и слишком резко пугающе неправильно, вот и выслушивает бедняга. Пора завязывать. Главное не промочить тут все слезами, хорошо еще, не идут. — Энамото. Его голос тихий, слышится удивительно неправильно. Отворачиваюсь к окну, ночной воздух мягко обволакивает, перестает жечь легкие. Спокойствие приятно разливается по рукам, но упорно игнорировать Доппо входит будто в привычку. Сейчас бы ее закрепить. По волосам скользит что-то теплое, замирает на макушке. С легким и детским ужасом ударяется то, что эта рука Куникиды и она упорно поворачивает мою голову в его сторону. — Посмотри на меня. Посмотри. Лишь разок, Харуко. Всего лишь разок. Серые глаза почти черные, отдают металлом. Хочется коснуться его лица, улыбнуться ему от всего сердца. Заверить, что все очень даже хорошо, что подарок лучший и что я больше никогда-никогда не стану жаловаться ему на него же, не стану надоедающей фанаткой, не стану тенью самой себя. Доппо покорно ждет моего взгляда, получает не сразу, кажется, даже слышит, как я переламываю себя. Главное, не сделать хуже. Главное… Тянусь вперед резко, чувствуя, как его пальцы на секунду скользят в волосах, проводят по ним ласково, невесомо. Хочется застыть, прощение попросить, вглядываясь в эти чертовы глаза. — Я никогда не говорил о том, что ты неидеальна или… Четко вижу, что его губы произносят слова. Смысл не долетает, застревает где-то посередине между моим вдохом и его выдохом. Между тем промежутком, когда его губы накрывают мои и мир рушится посреди Йокогамы. Доппо целует медленно, разительно иначе от того, что было вначале. Глубоко, нежно, вкусно, так, что пожары горят на щеках. Чертовски душно и хорошо. У него губы идеальны для поцелуев, сладкие, с привкусом цитруса. Хочется целовать еще и еще, пока этот вкус не проникнет ниже ребер, не охватит все тело. Пока не останется сомнений в том, что сейчас Куникида отстранится. Он не отстраняется, заставляет тянуться снова и снова, мягко касаться его лица, волос, линии челюсти. Удивительно гладкая кожа. Не думала, что у мужчины такое возможно. Слишком плавно его пальцы вплетаются в мои волосы, слишком плавно я оказываюсь на его коленях, неловко бью задом руль, усмехаясь прямо в чужой рот. Длинная юбка дополняет неловкость момента, но, кажется, никто из нас больше не отвлекается. Последнее, что мелькает в мыслях — не затормозить. Пусть бьется все внутри, подобно фарфоровым чашечкам, но заканчивать сейчас, именно сейчас, я больше не могу. Потому трясущиеся пальцы расстегивают пуговицы на чужой рубашке, потому цепляются за надоедливый ремень. Замираю на секунду, чтобы мазнуть губами по щеке Куникиды, спуститься ниже, оставляя мелкие поцелуи от челюсти до шеи. Пальцы проходятся по животу, чуть впиваюсь ногтями в ребра, даже не смотря, понимаю, что слажен он слишком хорошо. Чувствую, как чужие руки проходятся по бедрам, сжимают сначала аккуратно, будто проверяют уровень боли, чтобы потом стиснуть сильнее, прижать ближе. Поцелуй медленно переходит во французкий, все глубже и глубже, сменяется позиция, я остаюсь без блузки и без нижнего белья. При первом сексе было все быстро, спонтанно, немного хаотично, а сейчас мы оба наслаждаемся. Тянем момент и дразнимся, целуемся словно никогда этого не делали, касаемся, словно впервые пробуем секс, когда все интересно, любопытно. Когда тело другого человека — не поле битвы, а поле самых экзотичных цветов. Хочется дальше, сильнее, более открыто, так, чтобы кричать в голос, а не тихо постанывать, когда пальцы Куникиды проходятся по чувствительной точке. Хватаюсь сильнее за его плечи, впиваюсь ногтями до чужого раскаленного шипения в область шеи, возвращаюсь к ремню и сила, неожиданно появившаяся, заставляет расстегнуть чертов аксессуар и добраться до того, чего хотелось. Сбрасываю его руку, запуская свою, чувствуя доминирование, кроху власти, застрявшую где-то под ребрами и выше, в губах. Движение рукой верх-вниз совмещается с легким уколом-поцелуем, который тут же углубляю. Куникида держит крепко, сильно, но покорно предоставляет шею и другую часть тела, впивается горячими ладонями в ребра и впервые тихо и судорожно выдыхает на мои движения. Плавные и дразнящие, заставляющие целовать его шею, оставляя багровый несуразный след на бледной коже. — Энамото, — он почти рычит, когда моя рука чуть ускоряется и тут же замедляется, а усмешка змейкой скользит по губам. — Куникида, — в тон шефу выдыхаю рядом с ухом, целуя чувствительное место рядом. Терпение иссякает неизбежно. Я насаживаюсь сама, глядя ему глаза в глаза сверху. Меня ведет в сторону от полыхающего огнем взгляда, заставляет насадиться глубже, сильнее, вытолкнуть из сомкнутых губ стон. Пальцы запускаю в светлые волосы, стягиваю резинку с них, усмехаясь от того, до чего молодо и почти невинно может выглядеть Доппо. Он подается вперед, сильнее, пытается притянуть ближе, за что тут же получает по рукам. Маленькая сладкая месть стучится вместе с сердцем, когда я сама выбираю темп и скорость, сама касаюсь его в абсолютно недоступных ранее местах. Медленнее, быстрее, урывками целую, глажу, кусаюсь и тихо шепчу только его имя, слишком нужное сейчас, невероятно трепетное. Силы будто возрождаются из обломков, пепла, пыли. Губы Доппо сминают мои в едином порыве, руки прижимают до того близко, ни одного свободного миллиметра. Возбуждение доходит до того самого пика, почти разрывая органы изнутри. Меня чуть потряхивает, когда чужие руки буквально успевают снять меня с Куникиды и его тихий стон уже проходится по лицу, по губам. Воздуха в машине явно не хватает. Утыкаюсь носом в шею Доппо, вдыхая запах чужой кожи. Чувство, что все правильно, что так и должно быть не отпускает. Руки Куникиды все еще бережно прижимают к себе, больше не сжимают, но поглаживают открытые участки тела. Кажется, я могу даже услышать, как гулко бьется его сердце, стучит в самом горле. Отдышаться не получается, но запускать другой воздух, чуждый этому, пропитанному только нашими ароматами, совершенно не хочется. Навеки бы так: мы и тишина вокруг, чтобы только слышать, как чужое сердце бьется в такт твоему собственному. Касаюсь носом его шеи, невольно задевая мочку уха, отчего мой коллега слегка вздрагивает и прижимает чуть ближе. Видимо, чувствует, что я хочу разрушить тишину. — Будешь извиняться? Вопрос пустой и бессмысленный, пропитанный усмешками и укорами. Последний глупый вопрос, как я его обзываю, но ответа получать точно не хочу. Только еще один долгий и глубокий поцелуй. Не думая, тянусь к его губам, почти сразу получая ответ. Легкий и невесомый сначала, обжигающий через пару секунд, не хочется отрываться, не хочется думать. Куникида целует в кончик носа, пару секунд пытаясь прочитать мое лицо в темноте. Я тоже пытаюсь, честно-честно, но совершенно не хочется, когда тело уже все говорит само. — Не в этот раз. * Если кто-то читал мою работу "Незначительные", то это тот-самый-день. Работы пересекаются, да.