100 и 1 способ соблазнить блокнот

Двадцать тысяч сто шестьдесят минут. Триста тридцать шесть часов. Четырнадцать суток. Две чертовы недели. Тишины. Сердце постепенно успокаивается, душа не пытается покинуть тело, а дышать становится как-то привычнее. Работа, правда, кажется сплошной рутиной, но ночные посиделки то с Йосано, то с Дазаем удивительно спасают. Последний уверяет, что у меня эмоциональное выгорание. Так и говорит, улыбаясь проказливо, когда мы в последний раз сидели в его кухне и пили чай. — Сомневаюсь, что ты так быстро разлюбила, — причмокивает губами Осаму, обжигаясь об горячий напиток. — Я просто устала. — Понимаю, — кивает он со знанием дела и каким-то чудом вытаскивает припрятанную бутылку крепкого саке. После мы сходили за бутылкой вина, потом пива. Помню, как Дазай прятал от меня телефон, чтоб я, не дай святые тигры, не позвонила Куникиде. Еще помню, что мы обсуждали мой предстоящий день рождение, но ни к чему хорошему не пришли. Наутро меня ждали идеальное похмелье и провалы в памяти. Осаму заверил, что и пальцем меня не трогал, а то, что я проснулась в его постели чуть ли не в обнимку с ведром да в мужской футболке целиком и полностью моя вина. В офисе мы надышали перегаром, и Акико благополучно прятала нас от начальства в течение всего дня. На этом приключение недельной давности было окончено. — Куда завтра? — Йосано появляется неожиданно и громко. Обнимает за плечи, наваливаясь всем весом, отчего невольно вырывается сиплый хрип. Девушка давит на плечи, и когда остается пара сантиметров до столкновения компьютерной клавиатуры с моей головой, ласково отпускает. — Никуда, — выдыхаю, откидываясь на удобном кресле. — Настроения нет. — Отставить депрессию, — звучит командный голос доктора, отчего даже дремлющий на диване Дазай подскакивает. — Дело в деньгах, дорогая. Очень прозаично, — пожимаю плечами, встречая хмурую улыбку на лице собеседницы. — Посмотрим-посмотрим, ничего тогда не планируй. И не думала. День рождения, лично для меня, уже представляет праздник зрелости. Пора задумываться о дальнейшем: карьера, семья, новое жилье и вообще, старость так и дышит в затылок. Потому на старательный ажиотаж со стороны ненаглядного доктора не реагирую. Ровно как и на невероятно навязчивого Дазая, который норовит вытащит хоть куда-нибудь, его идею поддерживают парочка Танидзаки и даже тигр таскает печеньки ко мне на стол. Малышка Изуми заинтересовано поглядывает на меня, искренне не понимая причины хоть как-то отвлечься от рутины, Харуно подозрительно шушукается с Акико и Наоми, а мне остается только погрузиться в работу с большим рвением. Пожалуй, единственные, кто игнорировали этот несуразный подъем были директор, Рампо и Куникида. К сожалению, любое рвение временно. Особенно такое фанатичное. За пять часов разгрести почти половину бумажек кажется просто невероятным, особенно перенести их в электронную среду. Но справляюсь. Голова упорно начинает гудеть, когда офис плавно пустеет. Становится тихо и прохладно, кто-то забывает выключить кондиционер, а стоит встать со своего насиженного места, как каждая косточка в спине неприятно пощелкивает. А вот и она — старость. Щелкаю шеей, выключая все приборы, часы показывают начало десятого. Дома меня ждут спагетти с сыром и недосмотренная серия дорамы. Мысли о том, чтобы завести питомца не кажется больше бредовой. Лифт ждать не пришлось, противная штуковина снова сломана. Ожидаемо, что на парковке было тихо и пусто, на секунду мелькает мысль даже позвать кого-то, окликнуть, вдруг маньяк прячется за вон той колонной рядом с моей машинкой. Но маньяка там не было. Не посмел бы. Потому, когда дверцу пассажирского сидения резко распахивают, душа моя делает сальто и аривидерчи одновременно. Каким-то священным чудом удается сдержать крик внутри себя, и тут же рукой попытаться достать до приборной доски, где покоится мой пневматический друг. Правда, по ней я получаю не сильно, но весомо. Мысли орут нажать на газ, сдать назад и переехать психа, который, все-таки, караулил меня на парковке. — Энамото, ты медленно соображаешь, — раздается знакомый голос, и в салоне тут же показывается светлая голова. — Куникида? Ты смерти моей хочешь? — нет, он явно хочет, я уверена. — Зачем так подкрадываться? — Зачем мне нужна твоя смерть? Да еще и на территории агентства? — Доппо садится в машину, поправляет очки и глядит прямо в глаза. — Я заходил в офис, но, видимо, мы по дороге разминулись. — Такое возможно? — Я на лифте поехал, — огорошивает коллега, из-за чего даже смешок невольный вырывается. — Так он же не работает? Куникида пожимает плечами, мол, впервые о таком слышу. Тусклый фонарь все же отлично освещает его лицо, нахмуренные брови и слишком суровую решительность на лице. Будто я враг, с которым ему вот-вот предстоит биться. — В любом случае, это не повод так меня пугать, — вцепляюсь в руль перед собой. — Что ты там вообще делал? Затянувшаяся пауза после вопроса заставляет скосить глаза на Доппо. Тот продолжает источать угрожающую ауру, аж страшно. Может, стоит другой вопрос задать? Наверно, домой отвезти? Конечно, я то еще такси, точнее, вообще не такси, но не отпускать же… — … тебя сейчас на такси. — Не стоит, — спокойный тон прерывает поток бессвязных мыслей, половину из которых я, оказывается, озвучиваю. — Что случилось? — сдаюсь. Честно и отважно, потому что не понимаю, даже не особо хочу. Просто смотрю на него, ровно как и он. От пристального внимания что-то шевелится, но слишком глубоко, царапается неприятно, вроде как отвести глаза надо, отступить, но у Доппо действительно красивые глаза. Даже в полутемном помещении они кристально-чистые, вот только сам взгляд мне не особо нравится. — Я искал тебя, — всё таким же ровным тоном выдает мой визави, отводя взгляд первым. Неожиданно. Обезьянка с тарелками начинает бить быстрее и громче прямо по ушам. Если бы такие слова, да при первой встрече… — Тебе надо уйти из агентства. БАМ. Мне? Надо? Уйти? Из агентства? Не похоже на шутку, уж больно серьезный взгляд и ровно поджатые губы. Куникида серьезен как никогда, даже смотреть на него страшно, потому впираю взгляд в руль перед собой. — Почему? — голос предательски низкий, испуганный. — Ты не подходишь, — незамедлительно и ясно выговаривает Куникида. Не подхожу? Вопросов все больше и больше, но все они такие детские, жалостливые. Хочется сказать: не выгоняй меня. Я ведь хорошая, я ведь сделала всё, смогла, научилась, и пережили мы столько, ну же, Куникида. — Ты не директор, чтобы принимать такие решения, — но меня топит другое чувство. Злость взрывается ярким алым. Расходится из сердца, с каждым стуком, гонит по венам огонь и невероятную обиду. — Поэтому и говорю уйти тебе самой, — его голос тушит все обидные слова на кончике языка. Заставляет вытолкнуть из себя короткое и емкое НЕТ. Куникида оборачивается на это слово. Впирается взглядом, ровно как и я в него и вот она, битва. — Энамото… — Пошел ты, Куникида, — все-таки срывается с языка. — Я не трогала тебя эти две недели, я работала, усердно работала, и ни слова тебе не говорила. — Энамото… — Я столько пережила, боже, я пережила всё, что можно и не жаловалась. Справилась, понятно? — Энамото… — Агентство — моя семья. Мой дом. Я не хочу уходить, не уйду, понятно? Только если директор сам попросит, даже если он попросит… — Харуко. Слова комом застревают посреди горла. Злость все-таки лопнула, как мыльный пузырь, но как он смеет? Как Куникида может такое говорить? На его лице и мускул не дрогнул, пока я изливала душу, а мне плакать хочется. Сильно. — Я не понимаю, Куникида, — собственные слова режут слишком сильно. — Почему? Он молчит дольше положенного. Откидывается головой на мягкую обивку, сжимает челюсть крепче, отчего проступают желваки и просто молчит. — Куникида? Не время играть в молчанку. Потому что мое состояние сейчас слишком нестабильно и любое слово будет лучше убивающей тишины. Что угодно, как угодно, но это слишком. — Эта работа сопряжена с риском, — голос Доппо, наконец, доходит до ушей. Прямо, резко, остро, но впитать приходится. — Ты справилась тогда, с Гильдией. Но можешь пострадать в дальнейшем. — Ты не знаешь наверняка… — И не хочу узнать. Он шутит? Эта забота такая? С глаз долой — из сердца вон? Хотя о каком сердце идет речь? — Если у тебя проблемы с твоими страхами, ровно как и идеалами, то это все у тебя в голове. Вижу, как Куникида открывает глаза и чуть поворачивает голову в мою сторону. Смотрит прямо, долго, отчего приходится развернуться и уткнуться снова взглядом в руль. Тот круглый, ровный, мягкий, кожаный. И не играет со мной в эмоциональные качели. — Если ты думаешь, что за пределами агентства безопаснее, то ты ошибаешься. Я могу за себя постоять. Я беру уроки самообороны, учусь стрелять, бегаю по утрам. В конце концов, здесь есть люди, которые меня защитят, которых я сама хочу оберегать. А то, что у меня нет денег — не вина агентства, я потратила все на курсы, такое бывает… — В этом вся проблема, Харуко, в защите кого-то. У меня трясутся руки и колени, а глаза щипают так, что становится больно держать их открытыми. А когда закрываю — катятся глупые горячие слезы. — Я не обуза. Слишком по-взрослому, ага. Ребенок придумал бы лучше. — Я не это сказал. — Думаешь, я не понимаю… — Думаю, что нет. Вот и столкнулись два барана. Не хочу смотреть на него, не могу, потому что он увидит слабость. И мысли только подтвердятся. — Знаешь, что вчера произошло в кафе? Знаю, конечно. Все знают. Нападение, пытки, и, в конце концов, мы вычислили плохих ребят и ликвидировали их. Меня на операции не было, все-таки я не эспер, но Акико умеет красочно передавать подробности и вопли тех ублюдков, которые посмели причинить боль невинному человеку. — Знаешь, кто дал наводку? — Дазай высказал предположение. — Мы сталкивались с ним раньше. Если это он — шутки кончились. Этот человек опасен и непредсказуем, из-за него пару лет назад погиб один из наших, он не был действующим эспером. И то, что этот человек сделал с… — Ты боишься за меня или за агентство? Вопрос повисает в воздухе. Не нужно складывать два и два. Федор Достоевский мелькал в информации из флешки Дазая. Информации почти нет, кроме имени и глупой приветственной записки от него. А еще герба. Крыса. Ненавижу крыс. — Я опасаюсь, — подбирает слова Доппо, отчего я плотнее зажмуриваюсь, — что он вернулся не ради игры. И агентство в опасности. В серьезной опасности. — Тогда мы все будем бороться, — упрямо повторяю, словно это может как-то помочь. Я не крыса, чтобы бежать с погибающего корабля. Я не буду забиваться в нору, наблюдая со стороны. Не буду лезть и в пекло, если нет необходимости. — Энамото, — голос Куникиды меняется, становится чуточку теплее. Почти обычный, если бы не приказные нотки. Вдох-выдох, открываю глаза, украдкой вытирая слезы, и перевожу взгляд точно на замершего напротив Доппо. Тот смотрит испытующе, твердо, но с долей любопытства: его светлые брови чуть вздернуты, а губы также поджаты. — Слушай то, что тебе говорят. Скажут бежать — беги, сидеть — сиди. И не лезь никуда. Я не смогу всегда быть рядом и… — Я сама себя спасу, если будет нужно. Тебе не придется делать выбор. Да, я поняла. Куникида волнуется, это трогает, конечно, но и невероятно унижает. Я не дама, попавшая в беду. Меня спасать не надо, я смогу спастись сама. Уверена, он бы закатил глаза и громко цыкнул языком. Назвал бы идиоткой или непроходимым оптимистом, но, на удивление, его пальцы касаются моей влажной щеки, смахивая застывшие слезы. — Слишком жестко, — будто сам себе тихо-тихо выдыхает под нос Доппо. Прикрываю на секунду глаза, выдыхая лишь, что, скорее, он поступает жестоко. Слишком жестоко. Для меня уж точно. Но пока его пальцы все еще на моей коже уверенно и тепло выводят неведомые узоры, становится спокойнее. Не по безразличному спокойно, а просто. — Неужели даже если бы я ушла с ВДА, ты бы не попытался меня спасти? Этот вопрос жужжал в голове с самого начала, кололся и молил о выходе. Встречаясь взглядами с Куникидой, приходит осознание, что вопрос глупый. Он бы не пытался. Спас. Возможно, пожертвовав собой, возможно, даже пожертвовав несколькими принципами. И этого он боится. Куникида молчит, лишь отрывисто кивает головой. Теперь уже мне невероятно хочется прикоснуться к его теплой руке и на этот раз не отпускать. Сжимаю сильнее чужие пальцы, прикрывая глаза, чтобы в полной мере насладиться теплом и ароматом свежести и кофе. — Харуко, — отрезает от теплоты Доппо, чуть сжимая руку в ответ. — Обещание. — Я буду тебя слушать, — киваю уверенно. — Только то, что касается работы. Ну не могу я слушаться его во всем. Он же… Куникида. Проще заставить дерево жениться на тебе, чем Куникиду на один разговор раскрутить. День войдет в историю, честное слово. Он кривит губы, ему исход не по вкусу. А мне вот да. Хотя бы так, хотя бы с ним. Мы еще сидим в молчании, меня смущает не тишина, а то, что Доппо отчего-то не торопится вернуться в свой привычный график. Стрелки показывают половину двенадцатого, когда удается все-таки отъехать с парковки и направиться по широким улицам. Йокогама привычно моргает всеми цветами ночной жизни, сейчас бы засесть в каком-нибудь баре да надраться в честь дня рождения. Кстати, о нем. — Что ты мне подаришь? Вопрос выглядит невинным, но я точно знаю, у него нет для меня подарка. Куникида пару секунд бездумно моргает, вспоминает, наверно, собирался ли вообще что-то дарить. Или хотя бы помнил, в честь чего подарочки. — Что ты хочешь? Очень по-мужски. Самое ценное, что может подарить человек другому человеку — время. Мне хочется забрать все это время, собрать его в мозаику и наслаждаться минутами, которые были бы часами рядом с Доппо. Но подарок этот слишком ценный. Я не заслужила. — Есть какое-то любимое место в Йокогаме? Доппо чуть поворачивается ко мне, боковым зрением вижу, что ему не терпится сказать «Офис, Энамото», но вместо этого он достает телефон и вбивает координаты. Голосовой помощник уверяет, что ехать всего-то пятнадцать минут и что свернуть налево прямо сейчас. Радио играет тихо-тихо, мешая мне уснуть и даже немного взбодриться, когда одна из любимых песен в красках рассказывает про фейковую любовь, символично просто. Когда мы подъезжаем к указанной точке, я немного зависаю. Перед нами дома, высокие и крепкие, в них четырехэтажная школа со светлым фасадом и арочной закрытой дверью. Пару секунд я искренне не понимаю, что мы тут делаем. Доходит медленно, но верно. Не по прямой, но все же. Выхожу из машины синхронно с моим учителем, тот ровной походкой идет мимо закрытой двери на задний двор. Обычный, непримечательный, в моей школе был точно такой же. Куникида замирает у края поля, прячет руки в карманы и смотрит куда-то в свое прошлое. Мешать такому — грех. Потому мимикрирую под газон, устало опуская свои кости на мягкую ровную траву. Звезд не видно, слишком светло, но удивительно тихо. — Ты преподавал тут? Вопрос вырывается сам собой. Закусываю губу, ждать ответа приходится недолго. — Нет, практику проходил, — Доппо вдруг возвышается надо мной в свой полный рост. — Здесь всегда было полно народу. Ученики научили играть в бейсбол, помню, первый мяч словил лбом. Невольно улыбаюсь, представляя, как гоготали его школьники. Мы замолкаем, наслаждаясь приятными воспоминаниями. Невольно вспоминается школьная жизнь, первые маскировки прыщей и списывание под партой. — Когда я была в младших классах, меня называли пирожком, — делюсь еще одной постыдной историей. — Я весила, как маленький мамонт. — Это невозможно, — тут же опровергает Куникида, а мне остается только закатить глаза и протянуть руку. Нужна помощь, чтобы встать. После тренировок тело ломит нещадно, к сожалению, еще ни одной не пропускала. Да и умом (и пятой точкой) как-то понимается, что если я хочу дальше жить, то лучше этого не делать. — Я же образно, — укоризненно шиплю, пока теплая ладонь Доппо уверенно поднимает меня. — Я была маленькой и полной, очки не носила, но потом был период брекетов и, знаешь, прыщей. А потом вдруг стала… такой. Невольно смотрю вниз, на тело. Да, сейчас оно в неплохой форме, горжусь им. И собой. Как только перестала гоняться за диетами и плакать от каждой черной точки, оно само как-то выровнялось. Поднимаю взгляд на Куникиду, тот тоже его поднимает, но то, откуда он его поднимает, немного выбивает меня из колеи. — Ты что, на грудь мою пялился? — это выходит скорее удивленно, чем обиженно. — Нет, Энамото… Щеки Куникиды на секунду, на миллисекунду, вспыхивают бледно-розовым. Нет, ага, как же. — Да неужели? — Нам не пора по домам? — вопросом на вопрос колит Доппо, делая от меня шаг назад. — Если покажешь дорогу назад, — усмехаюсь слишком довольно. Куникида хмыкает, идет вперед, пока я беззастенчиво пялюсь на зад учителя. Хороший зад, кстати говоря, прямо как… — Прекращай пялиться, — выдыхает устало Доппо. — Мне нельзя, а тебе можно? — Я не… — он резко оборачивается, я даже вздрагиваю на секунду, но тут же натягиваю довольную улыбку. — Что не? Он щурится, вздыхает и, бог ты мой, глаза закатывает. Кажется, блокнот оживать начинает. — Я хотел сказать, что у тебя хорошая фигура, — фыркает Куникида, оборачиваясь и продолжая путь. — Это ты меня еще голой не видел, — подначиваю, ведь смотреть, как начальник потихоньку выходит из себя воистину удовольствие. Довольная, уже шагаю уверенно к своей припаркованной крошке, немного обходя Куникидушку, когда мне в спину, очень близко, прилетает тихое: — Не дразни. Кажется, мое сконфуженное выражение лица не остается без внимания, потому-то Доппо тихо хмыкает и садится первым в машину. И, кажется, впервые его «не дразни» звучало уж слишком… предупреждающе. Потому остаток пути мы провели в молчании.