Смех колокольчиков

Обито думал провести этот вечер, как всегда, телепортивавшись в Долину Завершения. Он любил пофилософствовать, подумать о своей жизни, сидя на статуе Учиха Мадары. Но все оказалось не так просто: Обито отбросило куда-то далеко за пределы Конохи и он оказался в совершенно другом селении. Должно быть, ошибся с координатами, подумал он и решил снова применить технику телепортации. Но в этот же миг он узнал селение, в котором он очутился и... решил остаться здесь. Селение Травы, находящееся на юге Конохи. Весьма своеобразное название: простой смертный приглянется, да ничего не увидит, а вот посвященный в темные дела селения... Дело в том, что эта деревня, нет, даже город — таким большим было это место — являлся центром досуга для богачей мира шиноби. Секс, наркотики, рок-н-ролл, как говорится. Поэтому и в названии фигурирует «Трава». Простые ниндзя даже не знали о существовании этого селения, за исключением Анбу. Трава исправно платила взятки другим странам, чтобы их существование не разглашали, потому что творящееся здесь выходит за все рамки закона и морали. Обито засмеялся, подумав, что он чисто подсознательно выбрал это место. На кой черт ему Коноха? Зачем ещё один вечер в одиночестве? В городе намечалась очередная «закрытая вечеринка», куда приглашали даже не столь богатых людей, сколько талантливых, так сказать. Обито имел там знакомых, и в любой момент мог нанести визит в Траву. Организаторам этого празднества нужны были писатели, поэты, художники, композиторы, да и вообще творцы, дабы внести в массы некоторые свои идеи. Эта суета, шум, наблюдение за тем, как другие люди морально опускаются, вытворяя в пьянстве ужасные вещи, — вот что нужно было Обито, чтобы укрепить свою теорию о том, что «человечеству не стоит больше развиваться, разумный выбор — уснуть в вечной иллюзии». Ну и конечно усладить собственную гордыню. Психологическое состояние лидера Акацки не было устойчивым. Сегодня он мог считать себя последним ничтожеством и, выворачивая себя наизнанку, искать ответ на некий неразрешимый вопрос, хотя ответ на него знал, но не желал осознавать — оттого и мучился. А завтра Обито готов был мнить себя самым прогрессивным и милосердным человеком на свете, на плечах которых лежит великая миссия — спасти человечество от самоуничтожения. Учиха зашел в огромный развлекательный центр — самое высокое здание в городе. Сплошные этажи, уходящие в ночное небо, наполненные развратом и оглушающими криками людей, готовых сходить с ума от растлевающего веселья. Архитекторы сконструировали здание так, что в его самом центральном этаже находилась сцена, на которой что бы ни происходило, было видно всем нижним и высшим этажам — здесь не обошлось без знания специальных дзюцу. Перемещались люди с первого по самый последний этаж чуть ли не по воздуху — все благодаря необычным техникам организаторов этого праздника. «Такаюки бы рвал на себе волосы, оказавшись здесь, — подумал Обито, ухмыляясь. — Его жалкая пародия на эту космическую вакханалию не достойна никакого внимания». Действительно, космическая вакханалия — как только наступала ночь, луна оказывалась прямо над развлекательным центром. И это звездное полотно, испещренное миллионом космических светил, вызывало какой-то величественный ужас и мистическое сладострастие. Обито на сей раз оказался без маски, но на всякий случай понадежнее укутался в плащ. Здесь всем было наплевать кто он, потому что самые именитые преступники мира тоже развлекались в этом городе. Учиха «пролетел по воздуху», оказавшись на одном из центральных этажей, упал на одну из кушеток, которую ему тотчас же предоставили и наконец расслабился. Итак, среди опьяневших гостей, старающихся двигаться в такт музыке, на сцене появилась танцовщица в ярко-алом одеянии прикрывающем минимум приличного. Все её движения сначала вызвали у людей необычайное удовольствие, которое постепенно разрасталось в желание, жажду утолить низменный инстинкт. Обито чувствовал это, одним посылом воли подавив внутри себя вожделение. Он тотчас же догадался, кто был на сцене и каким образом она вызывала у людей такие чувства. Танцовщица закончила своё выступление и в этот же мгновение всех людей притянуло друг к другу, словно к магниту. Ими полностью овладело вожделение, они уже не контролировали себя и весь центр превратился в некоторое капище сексуального удовольствия. Обито прошелся по людским телам, которые в экстазе засасывали руками его к себе, словно трясина в болоте. Он с ухмылкой подумал, что люди как никогда уязвимы и в такой момент любого из них можно легко обезвредить. И он оказался прав. Внутри центра началась паника, давка, раздались тревожные крики. Люди заметались, словно загнанные звери и Обито увидел, как кто-то коварно медленно убивает людей какими-то ядовитыми снарядами. Вдруг он почувствовал, что в зале ещё и стало необычайно душно, легкие начало щипать, и Обито догадался, что всех решили отравить газом. Он сразу же попытался телепортироваться, но у него ничего не получилось — кто-то поставил «глушитель» любых течений чакры. Учиха стал протискиваться через толпу людей, но тщетно: он никак не мог потолкаться к выходу. Обито вдруг вновь почувствовал себя последним подонком и что вот она, его смерть, все-таки добралась до Учихи, и что он вполне заслуживает такой участи. Но ему не дали с этим смириться. Кто-то протянул к нему изящные белые руки, и не дожидаясь согласия со стороны Обито, вытащил его из толпы с неожиданной силой. Яркий свет ослепил Обито, он зажмурился и почувствовал, как ему стало легче дышать. Учиха ещё попытался разглядеть своего спасителя или же губителя, но потерял сознание. Когда Обито пришел в себя, то увидел перед собой того, кто вытащил его из лап смерти. Такая маленькая, белокурая, похожая на хорошенькую куколку девушка с огромными, необыкновенными глазами черного цвета. Это была та самая танцовщица, его старая знакомая. Действительно старая, много времени прошло с того момента, как они знали друг друга, и черт ведал, сколько этой женщине лет, но выглядела она сногсшибательно. Её звали Кураи. Искусная куноичи, специализирующая на так называемых «техниках суккуба» могла любого человека не просто затащить в постель, а довести его до безумия с помощью вожделения, манипулировать им, как угодно. Ещё будучи с Мадарой, Обито познакомился с этой женщиной. Она какое-то время пробыла информатором Акацки. По правде, она и сейчас им является, но услуги её больше так не интересуют Обито после того, как он поймал почти всех джинчурики. — Отчего же ты не предупредил меня, что придешь? — спросила у пробуждающегося Обито Кураи. Она уже переоделась в милый домашний халатик. — Ещё бы чуть-чуть и.. — Кураи скорчила гримассу. — Ну ты понял. Учиха все не мог окончательно придти в себя, и Кураи протянула ему какой-то бокал. Обито не глядя осушил его, и тотчас же к нему вернулись силы. Это было специальное зелье, если его можно так назвать, приготовленное Кураи, крепче любого алкоголя и приводящее в тонус за несколько мгновений. Если соблюдена доза. Выпей чуть больше — заработаешь отравление с летальным исходом. Обито приподнялся с дивана, огляделся и узнал дом Кураи. Простая обстановка, никакой вычурности, — это дом был перевалочным пунктом между странствиями куноичи. Не обнаружил вновь Обито никакой сентиментальности в жилище Кураи, когда женщины хранят множество ненужных, но близких сердцу вещей, вызывающих приятные воспоминания. Нет, ничего такого не было. Может, Кураи казалась хрупкой снаружи, но внутри представляла собой безжалостную машину для убийств. — Так зачем я тебе понадобилась? — спросила Кураи, хотя уже знала ответ на вопрос. Ей хотелось оттянуть удовольствие до последнего. Обито на миг разозлился, подумав, к чему эти формальности Кураи. Но потом, пораскинув мозгами, понял, что ему необходимо выговориться, прежде чем выплеснуть всё своё напряжение. — Мне кажется, что я пошел не тем путем, — сказал он, вздохнув. — Меня мучает совесть от того, что на моих руках кровь. Стольких людей я приобщил к своей идее, пообещав им рай на земле. И как я им отплатил? Смертью? Черт, я не понимаю этот мир! Даже если принять какую-то одну из сторон за условного злодея: меня или мир шиноби, все равно будут погибать люди! Где же справедливость? — Ты абсолютист, — засмеялась Кураи. — Хочешь достичь мирового господства, минуя человеческие жертвы. Ты странный человек. Разве тебе не знаком тезис, что «за всё в этой жизни нужно платить»? — Порой эта цена непосильна, — Обито замотал головой. — Но вот послушай меня: для чего мне Вечная Иллюзия? Чтобы осчастливить каждого из людей, воплотить все их мечты. Но они сопротивляются мне, следовательно, мой план для них несет не счастье, а горечь. А мне бы хотелось, чтобы они просто сдались мне и всё! Без войн, без жертв! Кураи ещё сильнее рассмеялась. — Ты кое-что утаиваешь от меня, Обито. Не всеобщего счастья ты хочешь, а своего собственного. Так и скажи: я желаю мирового господства, чтобы все люди негласно подчинились мне и плевать мне на чужие ценности! — Это как раз-таки и мучает меня. Мне стыдно. Мне ужасно стыдно перед Рин... Я обещал ей спасти человечество, а сам, получается, хочу его поработить! — Значит, ты боишься, что весь твой пройденный путь окажется ошибочным, — заключила Кураи. Обито показался ей таким банальным нытиком. Хочешь что-то заполучить?! Так бери, чего ты ждёшь. — Меня разрывают противоречия... — Обито распалился, воспоминание о Рин придало ему каких-то новых сил и Кураи, эта падшая женщина, вмиг стала ему противна. Он решил уйти, однако такое поведение Обито не входило в планы Кураи. Она, с небывалой для женщины силой, оттолкнула Обито к стене. Ему не понравился этот ход, и Обито решил отбиться от Кураи, несмотря на их давнее знакомство. Но не успел Обито и подумать о сопротивлении, как Кураи запечатлела на его губах долгий, возбуждающий желание поцелуй, и он вмиг позабыл о своем недовольстве, чувствуя, как внутри начинается невиданный пожар, который разгораясь всё больше и больше, требовал ещё более внушительных масштабов. Вот он, типичный августовский вечер прежних лет. Обито уверен в своей теории, пусть и противоречивой, и проклиная летнюю духоту, идет к Кураи, дабы она вселила ещё большую уверенность Учихе в его деяниях, вдохновила на дальнейший тернистый пусть к подчинению мира. Кураи ждет его, зная Обито придет за тем, чтобы забыться, развеять последние сомнения в своей, как казалось, безусловной правоте в порабощении людей. Эту шаткую уверенность приобретал Обито у неё наравне с чувством, что страшный грех тяготеет над его душой. Обито схватил Кураи на руки, поднялся с ней по лестнице. Затем они зашли в спальню, Обито жадно поцеловал Кураи, словно желая выпить её душу, и как только Учиха ослабил хватку, Кураи толкнула его на кровать. Одним легким движением она скинула с себя халатик, под которым ничего не было, продолжила одаривать Обито иссушающими ласками, попутно снимая с него одежду. Кураи, внутри которой не осталось ничего святого, по сути дела демон, прикидывалась в руках Обито невинной девочкой. Ему нравился этот обман, кощунственная пародия на те светлые чувства, что он испытывал к Рин. Ему нравилось испытывать это моральное падение, позволяя техникам суккуба высасывать из него все силы без остатка. Пусть обманщица Рин, позволившая себе умереть, увидит, как каждую ночь он будет падать все глубже и глубже, в пучины ненависти, лжи и разврата, путем подмены образа любимой на суккуба. Пусть обманщице Рин будет больно как никогда сегодня ночью. Так думал Обито. Кураи, питаясь любовными, в частности сексуальными переживаниями людей — она умела преобразовывать эту энергию в собственную чакру. С ней бесполезно спорить, подумал Обито с ухмылкой. Она мучила его, снова и снова оттягивая пик наслаждения, достигая который, Обито будто чувствовал, что все его внутренности сжимались раскаленным металлическим шнуром. Кураи тем самым ещё более затягивала Учиху в пучину страсти. Время перестало для них идти. Учиха почувствовал, как силы постепенно покидают его — проклятая Кураи вытащила из него почти всё. Вместе с бессилием он вдруг ощутил, как будто бы упал в бездну и не может пошевелиться. В глазах потемнело. — А вот и мой главный приз, которую я ожидала всю ночь, — рассмеялась Кураи. — Мальчики, теперь он ваш! «Вот стерва! — пронеслась мысль в угасающем сознании Обито. — Предала меня!» Учиха провалился в небытие и последнее, что он услышал, как будто кто-то заплакал.