холодные руки

Комендантский час застает Феликса на улице. Ночной город вдыхает новые силы, как будто кормит тишиной и купает в обманчивой безмятежности, смывая раздражение трудного дня. Феликс слушает песню до припева, а потом, не сдержав переполняющей внезапно энергии, раскидывает руки и кружится в какой-то странной пародии на ритуальный танец и попытку улететь одновременно. Он не слышит звуков за гремящим в ушах гитарным соло, но каким-то шестым чувством все равно оборачивается, когда позади в ночных сумерках загораются неестественно-белые огоньки. Белки глаз, осознает парень запоздало. На дворовых качелях, которые видно из его окна, кто-то раскачивается, лениво отталкиваясь от земли длинной ногой в военном ботинке. Интуиция говорит, что надо гнать отсюда так быстро, как он только может, но Феликс зачарованно смотрит, как достаточно раскачавшись, — человек? — чуть отталкивается и мягко, на полусогнутых, приземляется в полуметре от него. «Красиво», — думает Феликс, и чуть поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с незнакомцем. Эти глаза теперь горят красным. Мысли метаются в голове, как напуганные птицы, но все тело как будто одеревенело и не дает совершить лишнее движение, дернуться, ведет себя, будто напротив не существо, принявшее человеческую форму, а агрессивный хищник, ждущий лишь одного неверного шага. Феликс шаг не делает. — Чего молчишь? — с равнодушным любопытством интересуется гуль, склонив голову набок. — Думаю. — Над чем же думаешь? — Что я могу такого сказать или сделать, чтобы выйти из этого знакомства живым, — честно отвечает Феликс, и наблюдает, как радужки пугающих глаз темнеют. Гуль хихикает. — С чего ты взял, что это вообще возможно? Разве не понял, кто я? — Понял, — осторожно отвечает он. — Но исходя из всего, что я знаю о гулях, если бы ты хотел меня съесть, я был бы уже разделан и обглодан, а не смотрел вместо этого, как ты драматично прыгаешь с качелей. То есть логично, либо ты сыт, либо тебе скучно, либо оба варианта. И если быть честным, я скорее предпочту тебя развлечь, чем накормить. Светящиеся глаза напротив становятся совсем человеческими, гуль издает еще один смешок, а Феликс надеется, что его облегченный вздох не настолько заметен, как показалось ему самому. — Надо же, и правда думаешь, — говорит гуль, будто бы удивленно. — Нечасто я за таким людей застаю. Что слушаешь? — My Chemical Romance, — Феликс не то, чтобы расслабляется, но уже не чувствует себя так, будто за любое движение ему перегрызут глотку просто потому что могут. — Ну, понимаешь. Ночь, улица, фонарь, драма. — Понимаю, — задумчиво тянет незнакомец. — Пойдем, посидим со мной? Я тоже в настроении драматизировать, а саундтрека не хватает. — Может я лучше пойду? — пытается Феликс без особой надежды, но гуль только издевательски вскидывает бровь и смешливо прыскает, качая головой. Лавочка на детской площадке холодная, но гулю, наверное, пофиг, а о состоянии жопы Феликса он не особо заботится, но в остальном это даже вполне… неплохо? Они сидят так весь черный парад, практически в тишине, и если быть честным с самим собой, это один из самых комфортных способов взаимодействия, которые Феликс встречал в своей жизни. Он смотрит на светящиеся окна высотки напротив, отмечает мелкие детали — люстры, горшки с цветами, дурацкие занавесочки, гирлянды кое-где, и думает, что жизнь каждого из этих людей может оборваться в глубокой старости, а может завтра, если его новый знакомый решит, что проголодался. От этой мысли прохлада двора ощущается сильнее, но Феликс не жалуется, сидит, пока глаза не начинают закрываться, а пошедший на повторе альбом не доходит снова до песни «Sleep». Гуль, замерший рядом будто в глубокой задумчивости, дергает плечом, заставляя встрепенуться. — До пневмонии домеланхолизируешься, — фыркает он, тянет наушник из уха и встает. В своем длинном темном пальто он кажется просто ужасно высоким, уходящим в небо, хотя если Феликс сам поднимется, вряд ли между ними наберется больше десяти сантиметров разницы. — Все еще лучше, чем откушенная рука, — философски отвечает Феликс, повыше подтягивая воротник куртки. — Или перекушенная шея. — Ты чего, самый умный? — В смысле, из присутствующих? — шутка вылетает сама собой. Гуль скептически качает головой, но агрессивным не кажется, тянет за рукав обойти дом, туда, где подъезды. — Может и стоило тебе голову откусить, а теперь уже жалко, столько эмо-песен разделили, — досадливо цокает он языком и продолжает без перехода, — но ты прикольный. Пойдешь со мной на свидание? Феликс, опешив, тормозит, и оказывается, что они уже успели пройти те сто метров до его подъезда. — Неа, не пойду, — качает он головой. Парень напротив кажется искренне обиженным. — Это потому что я гуль, да? — надувает он и без того пухлые губы. — Ну… Да, — разводит руками Феликс, подтверждая и без того очевидное. — Ты людей ешь. — Тебя-то не съел, — бурчит тот в ответ, умудряясь смотреть исподлобья несмотря на то, что все еще возвышается над ним. — Что за предрассудки? — Продиктованные инстинктом самосохранения, — закатывает глаза Феликс и передразнивает. — А ты что, думаешь, что все на свете захотят с тобой встречаться, потому что ты красавчик? Что за предрассудки? На это гуль только самодовольно ухмыляется. — Ну вот видишь, ты уже заметил. Так и до «долго и счастливо» недалеко. — Если я не буду возражать, мне уже можно будет валить греться домой? — миролюбиво интересуется Феликс. — Да кто тебя тут держит-то? — раздается невинное в ответ. — Но если поймаю в следующий раз — это точно будет свидание. Феликс только головой качает, ныряя в теплый желтый свет подъезда. «Маме о таком, наверное, лучше не рассказывать».