Добивай добивай и канаты рвутся В этот край в этот рай будет не вернуться Как закончится ночь буду предан дважды Но сейчас мне не дай умереть от жажды
NЮ — Веснушки
***
Вы, конечно, любили. Окрыляющей, вдохновляющей, непонятной любовью, которая двигала и двигала вас вперед. Вы хотели и становились тем, кем не были еще никогда прежде. И все ради того, кого беспрестанно хотелось касаться, тонуть в глазах, чувствовать опаляющее дыхание в морозный вечер. Вас не было двое, вы были одно целое. И Антон свою любовь к Арсению в дневниках описывал именно так. Одно целое. Как бриллиант. Первые месяцы он ненавидел его. Редко появлялся хоть где-то кроме своей комнаты и туалета. Мэри переехала из особняка в хилую квартирку в тот же день, когда Арса арестовали. Женщина слезно упрашивала Антона пойти поесть или сходить погулять. Но ответом всегда служила тишина, либо короткое, но ясное «нет». В день оглашения приговора в квартиру к Антону приехали абсолютно все. Тогда даже сам парень все же вышел из комнаты. Худой, бледный, с впалыми глазами и растрепанными волосами. Рубен и Йен не стали шутить, а уселись на диван и включили новости. Сережа встал поодаль, оперевшись о дверной косяк. — Решением Парижского суда от 10 июля 2019 года мистер Арсений Попов приговаривается… Антон затаил дыхание ровно на конец фразы и тут же встретился взглядом с Сережей. — …к 7 годам лишения свободы в колонии строгого режима.***
Прошло два года. Антон стал спокойнее, иногда приглашал Матвиенко в гости. Взялся за учебу, какие-то проекты, даже успел найти подработку. Мэри все так же помогала ему по хозяйству как могла. Особняк Попова и вся земля, что ему принадлежала, передали в собственность государства, а ворованные вещи так и не нашли. Латур спрятала их в бункере Рубена, сжечь великие картины и деньги рука так и не поднялась. — Спасибо, это я возьму с собой, — Шастун собирался на работу и прихватил со стола пакетик с сэндвичем. — Сегодня я встречаюсь с Арсением, передать ему что-нибудь? — робко поинтересовалась женщина, а Антон застыл в дверном проеме и посмотрел на Мэри через плечо. — Ничего. Дверь хлопнула, а Мэри раздосадованно выдохнула. В тюрьме Арсению разрешалось дольше всех разговаривать с посетителями, которые к нему приходили. Причесывая свою слегка отросшую бороду, Попов смотрел на свое безжизненное лицо в зеркало и повторял как мантру: пусть это будет Антон. Но парень к нему за эти два года так и не пришел, а бесконечные дни ожидания превратились в настоящую муку. — Я принесла вам печенье, имбирное, к Новому году, — Мэри своей улыбкой сразу осветила все помещение. — Вот, в корзинке. Арс любил визиты Мэри. Серые стены переставали раздражать его, погода не навевала тоску, а в душе появлялось желание жить дальше. — Как малец? — спросил тихо Арсений, когда Мэри закончила рассказ о том, как ведет хозяйство. — Упорно работает и учится. Иногда пьет с Сережей, но тут уж я бессильна, — посетовала Латур, и взгляд ее погрустнел. Арсений хмыкнул. М-да, что же будет, когда Попов выйдет из тюрьмы? Они еще долго (сколько возможно) разговаривали обо всем на свете. О планах, о мечтах. С этим визитом Мэри спокойствие поселилось внутри тревожного сердца вора и мошенника. — Молитесь за меня, хорошо? — напоследок кивнул Арсений, пока его обратно заковывали в наручники. Латур улыбнулась и вышла.***
Пятый год прошел безмятежно. Антон попытался завести отношения, но каждый раз все заканчивалось провалом. Из головы так и не выходил образ Арсения. Злость парня совсем поутихла, а когда он вспоминал, что осталось два года, сердце замирало, а руки так и тянулись открыть дневники, в которых он на каждой чертовой строчке писал, как сильно он любит Арсения и как скучает. Антон шел на свидания с одной целью — найти того, кто был бы похож на Попова. Чтобы не сойти с ума, чтобы не отчаяться. И чтобы обманывать себя и свои чувства. Все эти пять лет Шастун страдал. Выл от отчаяния и одиночества и осознания: Арсений может и не вернуться из тюрьмы. Сережа стал его учителем, он перестал бубнеть на Шастуна и даже привязался к нему.***
10 июля 2026 года. На удивление прохладный июльский день. — Доброе утро, — на кухне как всегда была Мэри. Она сияла. И Антон знал почему. — Доброе, — Шастун улыбнулся впервые за столь долгое время. И Латур знала почему. Ближе к двенадцати дня в квартиру подтянулась вся компания. Рубен, Йен, Сережа, даже Уинстон пожаловал с лучшим виски во всей Франции. Все собрались вокруг стола со стаканами, а Мэри отложила чётки. — Я поднимаю этот стакан лучшего виски за человека, чьим именем мы назовем своих детей, внуков и правнуков, — начал Рубен. — Человека безумного, азартного, того, кто не знает предела своим возможностям. Арсений вернется в этот прежний мир, но для нас этот мир изменился навсегда благодаря ему. А? Сколько раз он спасал наши задницы, сколько афер мы с ним провернули! А ты, Антон, — мужчина впервые обратился к Шастуну, тот стал прятать взгляд. — Он не позволил никому даже на миллиметр приблизиться к тебе. Поверь мне, он бы умер за тебя, если бы это было нужно. Сережа подхватил речь Рубена: — Когда он впервые сел ко мне в машину в Берлине, я был напуган до усрачки, — поделился парень. — А потом, когда я взглянул на него, то понял что никогда в жизни не видел человека более уверенного в себе, с ним рядом ощущалась такая сила, — эмоционально заключил Матвиенко. — И теперь, друзья, запомните эту дату, — Рубен поднял стакан выше. — День, когда главный ублюдок всего чертового мира наконец на свободе! Все стали чокаться, даже Мэри, которая рискнула сделать глоток из стакана Антона. Чем ближе был час, когда нога Арсения переступит территорию тюрьмы, тем больше Шастун волновался. Что скажет ему? — Антон, — парень обернулся на голос Сережи, а тот кивнул в сторону комнаты, где никого не было. — Арс просил передать это тебе, в день его выхода на свободу, — Матвиенко достал бархатный мешочек, а следом включил свет. — Доставай. Антон трясущимися руками развязал золотой узелок и достал из мешка браслет из черных веревочек с достаточно большими камнями между ними. Желтовато-белые, очень холодные и безумно блестящие. — Это часть бриллианта «Санси», часть, которая должна была быть у Арсения, когда мы бы вернулись с задания, — Матвиенко видел, как парень осознавал все за долю секунды и готов был, кажется, упасть на пол. — Я встретился с ним в тюрьме в день оглашения приговора, и он попросил сделать это. Сказал, если решит, что веревка и мыло это вы… — Хватит, — надломленный и шокированный голос. Арсений задумал и украл «Санси» ради Антона.***
Глубокий вдох. Так пахнет свобода. Запах сырости, свежей травы и холодного ветра. Попов поправил черный костюм, тот самый, в котором с гордо поднятой головой возвращался в тюрьму, что хранила все предыдущие одиннадцать лет его страданий. Один вдох и Арсений открывает глаза, вперед по коридору, в дали которого виднеется свет, его толкает охранник и бурчит. Двадцать один шаг до свободы. Арсений считал их, когда других заключенных выводили прочь. Он слышал, как стук туфель эхом отдавался от противных стен, которые Арсений предпочел не видеть больше никогда. Сердце стало стучать чаще, будто еще секунда — и его застрелят. Прямо в спину. Арсений шел и верил. Наконец он встретит Антона. Солнечный свет слепил глаза. Вдох. Да, сырость, свежая трава. И наконец свободные от наручников руки. Арс так и замер с закрытыми глазами. Даже когда охранник закрыл за собой треклятый забор. Боялся открыть глаза и не увидеть его, как боялся… — Арс! — крик Сережи, самые теплые на свете объятия, свист и аплодисменты позади всех ребят. Арсений распахнул глаза, и взгляд сфокусировался только на нем. Вот он, стоит в метре, сияет ярче, чем звезды самых темных ночей, которые пришлось пережить в одиночной холодной камере. И после Сережи к Попову наконец подошел Антон. В простой рубашке, совершенно счастливый и с тем самым браслетом. Матвиенко сдержал слово. — Нравится? — с ухмылкой спросил Арс, держа за руку и смотря прямо в глаза. — Конечно, — Шастун приблизился к шее Попова и оставил легкий поцелуй. И затем прошептал: — Наша любовь в одиннадцать тысяч карат.