Чёрный орёл

Как смеет он издеваться над ней и её горем? Как ему не стыдно своим грязным ртом произносить имя мёртвого ребёнка, порочить его, осквернять? Как его не сгрызают угрызения совести насмерть? Почему он продолжает намеренно издеваться над ней и мучить её душу? Наверняка, чтобы насмехаться. Ему нравится смотреть на её боль. Её страдания и скорбь приносят ему моральное удовольствие. Именно так. Серьёзно, как этот русский негодяй осмелился сказать столь ошеломительные слова? Даже Бога не постеснялся! Как он может так поступать! Тревожить покойную детскую душу и живую материнскую для него кажется нравственным и гуманным! Казахское ханство выбежала из дворца в дурном настроении и неистовой обиде. Действительно, РИ повёл себя чрезвычайно странно, как псих. Прибежал в её комнату сломя голову, стал ломиться в дверь, её чуть с ног не сбил, начал бредить и безбоязненно вливать ей в уши всякую погонь, а потом, прекрасно видя её смятение и страх, ещё и погнался за ней. Либо он получил солнечный удар и сошёл с ума либо... А что ещё может быть? Он больной. И повёл себя хуже, чем шизофреник. Бесспорно, это необоснованное поведение вызвало в женщине бурный вихрь внутренних противопоставлений. Ей было не только ничего неясно, и она злилась – ей также стало очень страшно. Страх сковал глотку. Ей казалось, что ещё немного, и жалкие слёзы прыснут из напуганных глаз. Вот она и сбежала. Убежала она уже несколько часов назад. Сейчас вечереет. Начал смеркаться тёмный вечер. Её не было дома целый день. Россия вернулся под утро, ханша под утро убежала – а сейчас глубокий затянутый вечер. Скоро совсем ночь. И она всё не появлялась дома. И не знает, как и когда объявиться во дворец вновь. Завтра? Или прямо сейчас? Может, ей вообще погулять где-нибудь несколько дней? Или её поймают и силой притащат обратно? Жив. Казахстан жив. Вот ещё, глупости! Сам же его убил, сам же и чокнулся. Как ему не было совестливо оказаться столь омерзительным? Произнести вот такие громкие слова. Ворваться в её личное пространство и в лоб бросить эти колкие фразочки. Он точно не в порядке. Он не в себе. Он повёл себя необъяснимо. Нелогично, абсурдно и низко. Очень подло с его стороны. Сначала убить маленькую душу, а потом травить байки. Ненормальный. Пока сбежавшая женщина бездумно шаталась по городу, по всем центральным площадям, обняв себя за локти, максимально закрываясь одеждой и замкнутыми позами, ей казалось, что она находится в самом очаге мира. То и дело ей мерещилось, что или кто-то нагло шпионит за ней, или все люди на неё оборачиваются. По крайней мере, второе оказалось верным. На улице было достаточное количество людей, и когда она проходила мимо них, они все смотрели на неё. Женщины с ужасом, сожалением и стыдом, мужчины – с едкими насмешками, издёвкой и грубым осуждением. Это было очень странно. Непонятно. И, конечно, неприятно. Весь народ оборачивался ей вслед. Перед ней все замалкивали и натянуто улыбались, а после её прохода – будоражились, шушукались и перешёптывались, незаметно указывая на неё пальцем, шипели, как змеиный коллектив. Она не могла понять, к чему такое общественное внимание. Одета она нормально, как обычно, ведёт себя тихо, просто прогуливается. В общем, выглядит адекватно. Но на неё в наглую пялились, обсуждали, посмеивались и даже крестили, как окровавленную нечисть. Что бы это значило? Непонятно. Пары глаз буквально пожрали её, откровенно таращась. Как будто она – маньяк какой-то, или убийца, которого необходимо опасаться. Помимо этой «сладкой сказки», ей вдобавок ещё и виделось краем зрения, будто кто-то шпионит за ней. То есть, не тычут пальцем прямо в глаз и дискутируют, как остальной народ, а тщательно скрываются, прячутся, изредка выглядывают из-под убежища и крадутся. Её шестое чувство никогда не ошибается. Оно с детства превратилось в её иммунитет, пожизненный, биологический. Когда ей что-то кажется – ей не кажется. Интуиция мало когда подводила её за всю её историю. К ней стоит прислушиваться. Ненапрасно она ощущает себя не в безопасности и дискомфорте. Здесь скрестилось два мира воедино, создав точку скрепа. Первый мир – никто не стесняется смотреть на неё и разговаривать о ней, они сделали её каким-то общественным достоянием. Второй мир – кто-то делает то же самое в тени. И это оказывает двойную нагрузку на психику. Она ничего не может понять. Все взоры обращены на неё, как будто она клоун в цирке, рекламирующий представление, а не обыкновенный человек. - Эй, ну и как же тебя не задавило, когда ты находилась меж двух стен? - всё ж таки выкрикнул ей вслед один странный мужик из окна, потом громко рассмеявшись со своей же «шутки». Всё, что смогла сделать кочевница – это просто обернуться и возмущённо посмотреть. Но она промолчала, так как элементарно не ведала, что ответить. Она даже значение предложения не поняла и соответственно, не имела никакого остроумного ответа. Поэтому, почуяв неладное, она пожала плечами и продолжила свою бессмысленную ходьбу, пытаясь укрыться от ехидного смеха того мужика. А пара любопытных глаз всё следила и следила за своей жертвой, вынюхивая подходящий момент. И кажись, он вот-вот наступит. Главное, чтобы наступила мерклая ночь, и его любимая красавица-жертва самолично, добровольно заманила себя в ловушку. В медвежий капкан, откуда уже никогда не будет выхода. А даже если выход и будет, то шагать ей придётся на переломаных, истерзанных в кровавые нити ногах. Наступила ночь. Со сменой времени суток сменился и социум. Куда-то подевались вежливые, галантные, воспитанные люди, скрылись за тёмными занавесками своих домов, и повылазали душные пьяницы, страшные наркоманы, потенциальные маньяки и ночной патруль порядка. Тёмно-атласный халат небосвода навис над пламенем города, своим появлением вызвав и подобных граждан из их тени в другую тень. Одна лишь Казахское ханство является единственным живым светлым лучиком среди ямы людских пороков, яркой непотухаемой искринкой в демонической бездне разрухи и несчастья. Стало прохладнее. Холоднее. Многочисленные завитки колючего ветра щиплют кожу, остужают тёплую ткань одежды и заставляют пальцы рук окаменеть, застыть в вылитом, отлитом цементе. Так хочется закурить. Но сигарет поблизости нет. А это так расслабляет. - Аллах, - молилась она полушёпотом, безнадёжно, с вечной преданной верой смотря наверх, на Него, искренне надеясь, что Он с ней. В её душе. У неё в сердце. Видит её, слышит и поддерживает. Бок о бок. Что у Него есть свой собственный план на неё, её жизнь, её судьбу. Что он знает, что делает. Что всё идёт так, как надо, как положено. Жаль только, что она не имеет возможности подглянуть в Его ежедневник, где по пунктам записаны его планы на её распятие. Вот бы взглянуть. Хоть одним глазком. - Аллах, помоги. Что мне делать? Она сидела на скамейке в самом тихом, потаённом, укромном местечке. Мельком провожала прохожих своим высушенным, умоляющим, по-прежнему невинным и покорным взглядом. - Аллах, направь на путь истинный. Прошу тебя. Помоги найти дорогу. Куда мне идти? Что делать? Улицы опустели. Ведь представители низкого социального слоя не показываются в эпицентре, а шныряют по углам, ползают по стенам, сливаются со своими же тенями. Женщина обречённо вздохнула, поёжившись от холода. Она опять сбежала. Просто не смогла вынести этого бесконечного обмана, противной лжи, нескончаемого предательства и сбежала. Она поступила по-здоровому и сделала правильный выбор в свою пользу, чтобы защитить себя? Или прослыла обычной трусихой, которая привыкла убегать от проблем? Какой вариант из этих двух имеет отношение конкретно к ней, к её личности? Фонари везде разбитые, перегоревшие, висящие на одном волоске. На центре площади они только более-менее живые, а в остальных окраинах – выдохшиеся, ни живы ни мертвы. Казахская страна нехотя плелась в уповающей надежде, уже почти предрассудке, найти хоть какой-нибудь тёплый ночлег на одну ночь. Чтобы обогреться там, поспать и потом... вернуться во дворец снова. Ибо делать нечего. Ей некуда идти. Она связана по рукам и ногам с Россией на веки вечные. Тиран, деспот, диктатор! Вот, кто он такой! Вполне новые, но поношенные сапоги делали медленные, короткие шаги, ступали по каменным плитам земли. Она смотрела только вниз, не поднимая головы. Вот, на её сапоги, а затем и, по мере её движения вперёд, ноги, легла плоская, горизонтальная полоса тусклого тошнотно-жёлтого цвета, издающегося откуда-то сверху и побокам. Это были фонари. Она оглянулась кругом. Да, это были фонари. Фонари не жадно освещали... уличный переулок. Ночной переулок. «Пол» этого переулка как будто был высечен камнями, как обычно сложены мистические замки каких-нибудь злодеев в мультфильмах. «Стены» были такими же. Вся эта архитектура в совокупности составляла широкий, длинный противно освещённый каменный коридор. Точно уличный переулок. Теперь же, свет от фонарей осветил женщину всю, поглотив в свою пасть. Она остановилась в замешательстве, нервно взглотнув. Всем известно, что происходит в таких подозрительных переулках по ночам. Женщина в таких местах – законная мишень для легального, безнаказанного насилия. Попав в это место случайно и однажды, выхода отсюда не будет. Она не выйдет отсюда живой уже никогда. И понятно, почему именно. Но осмотревшись вдали, кочевница увидела, что поблизости никого нет. Здесь нет никаких наркоманов, пьяниц, или насильников. Ход свободный. Хочется пройти здесь. Просто обходить не хочется. Если она выберет обойти этот зловонный переулок, то придётся идти очень длинным, долгим путём, сложной и закрученной дорогой... А так не хочется усложнять себе жизнь. Так не хочется. Ничего же страшного не случится, если она будет предельно осторожной и бдительной? К тому же, тут никого нет. Совсем никого. Всё будет хорошо. Она начала идти дальше. Ох уж этот закоулок. Невероятно страшно. Сразу возникают соответствующие ассоциации и мысли, из-за которых хочется скулить и бежать как можно дальше. Собственная фантазия оказалась креативнее реальности. Здесь и вправду безопасно. Всё хорошо. Она прошла четверть пути, ни на что не напоролась. Всё в порядке. Зря только переживала и боялась. Можно успокоиться и идти дальше. - Эй, малышка, - вдруг послышался угрюмый, низкий голос из темноты. У Казахского ханства свело мышцы в теле. Сердце учащённо забилось в бешеной пульсации. Она остановилась на месте, повернулась назад и принялась оглядываться кругами. Но никого рядом не было. Ни одного мужчины. Словно ей послышалось. Или этот кто-то невидимый. А может, всё-таки, послышалось? - Эй, красавица. Я к тебе обращаюсь. Нет. Не послышалось. Какая досада. Дыхание сорвалось на более прерывистое. Но странно то, что голос показался ей знакомым. Очень знакомым. Немного изменённым. Но очень знакомым. - Денег заработать хочешь? Засада. Так она и знала. Предлагают, навязывают грязные услуги. Её всю передёрнуло от мерзости. В этой местности никого не было минуту назад. Никого! Откуда свалился этот чёрт?! Его нигде не видно даже! Кто это вообще?! - Я тебе вопрос задаю, - не русский акцент. Тембр погрубел в агрессии. - Нет, не хочу, - равнодушно прыснула азиатка и решая больше не оставаться в этих узах, отвернулась, закуталась плотнее и быстрым шагом помчалась вдоль по переулку. Поскорее выходить отсюда. Как можно скорее. Убегать. Опасность. Код красный. Повышенная зона риска. Пути назад нет, причём буквально. Наверняка, этот негодяй находится где-то сзади неё, поэтому уж лучше продолжать свою дорогу вперёд, дальше, чтобы выйти на белую поверхность. - Эй, ну куда ты побежала, красавица? - вместе с неприятным флиртующим голосом стали слышаться отчётливые шаги, словно этот кто-то резко двинулся по направлению за ней. - Не отказывайся. Тебе, наверное, деньги нужны? Ну, так давай услугу за услугу! Это заставило её только ускорить шаг и идти полубегом, мотая головой на семьсот двадцать градусов, везде осматриваться, дабы скрыться от невидимого преследователя. Вечно она попадает в такие неказистые ситуации. Надо было в обход идти. Да, удлинила бы дорогу, прошла бы больше, чем хотелось, но вышла бы оттуда живой. А вот сейчас неизвестно – выйдет ли она вообще отсюда? Оборачиваясь назад, усиленно и громко дыша, она почти бежала, с опаской смотря назад, на пустые закоулки, и как вдруг, со всей скорости столкнулась во что-то. Вернее, в кого-то. Ударившись головой, она отпрянула чуть назад, схватившись за лоб, пытаясь наладить координацию и восстановить равновесие. Этот кто-то. Объявился. Перед ней. Вот он. Этот кто-то. У неё перед носом. - О, нет, - слёзно прошептала девушка, автоматически отходя назад. Опять её мучитель. Самый главный, основной, ключевой мучитель её жизни. Он нашёл её. От одного вида его... Да что там – от одного воспоминания, одного имени его становится жутко страшно. Невыносимо. Кошмарно. И вот, этот ходячий кошмар, этот одушевлённый ужас здесь. Джунгария, победоносно улыбаясь, пошёл прямо на женщину. Это всё был он. Вот, что за знакомый голос. И почему она его сразу не узнала? - Сайн байна уу. Яагаад ийм газар ганцаараа, аа, гоо сайхан? (здравствуй. Чего одна, а, красавица? Ещё и в таком месте?) Казахское ханство молчала, во все очи таращась на мужчину. Она абсолютно не ожидала увидеть его здесь и сейчас. Она и ведать не ведала, что, сделав один неуклюжий шажок в сторону – она уже труп в гробу. Вечно, как только она убегает от одного обидчика, попадает к другому, такому же. Хочет свободы и покоя, но она застряла в лабиринте. Навеки погрязла в толстых живых лианах этих зарослей джунглей. И отсюда нет выхода. Она продолжала молчать. Весь организм зажала безмолвная паника. Она стояла и в глубочайшем, неперевариваемом шоке пялилась на джунгара, аккуратно дыша. - Чи яагаад над руу ингэж харж байгаа юм бэ? (чего так смотришь на меня?) - он подошёл к ней вплотную и, прижав к мокрой пыльной стене, сжал кисти своих рук в кулак, расставив их по обе стороны от своей жертвы. - Ядаж сайн уу гэж хэлнэ. Чимээгүй байхаа боль, чи галзуу. (хоть бы здравия пожелала. Перестань молчать, ненормальная) Набравшись воли и действуя на основе кочевых инстинктов, кочевница одним махом выпуталась из стеснённой, удушающей ловушки и хотела было ринуться бегом, прочь от этой преисподней, но не получилось. Монгол силой схватил её за локти в бегу и вывернул их, этим путём разворачивая свою любимую жертву к себе и запрещая убегать. По рукам женщины прошёлся дикий паралич. Она не сдержала губы, не смогла стерпеть, стиснув зубы, и негромко, кратко воскликнула от пронзительной боли, сгибаясь наполовину. Лишь только после этого ойрат* перестал сворачивать наизнанку чужие конечности и ослабил хватку. Ханша, побеждённая, скорченная от боли, победимая внутренним сумасшедшим страхом, для джунгара выглядела очень жалко и ничтожно. Хотя для него она всегда таковой являлась. Низшее существо, не достойное ничего. Пустое место. Ноль. С этими предвзятыми мыслями мужчина наклонился, схватил женщину за плечи и приставил к стене, заглянув в чужие глаза. - Би тантай ер нь ярилцахыг хүссэн юм, (я с тобой нормально хотел поговорить) - прошипел он от скопившейся агрессии. - Юуны тухай? Би та нартай ярих юу ч байхгүй! (о чём? Мне с тобой не о чем разговаривать!) - после этого дерзкого вскрика казашка получила рьяный удар по лицу. Не лёгкую пощёчину, а самый настоящий крупный громкий удар кулаком. Со всей дури. Со всего размаху. Все скулы и мышцы лица оцепенило невыносимой судорогой, вплоть до трещин и растяжений. Кровь брызнула из носа и губ, как прорвавшийся летний фонтан. - Та яагаад надтай зөрчилдөх эрхтэй гэж бодож байна вэ? Чи хэн гэдгээ, хэн гэдгээ надад мартчихсан уу? Би тантай ийм удаан хугацаанд ярилцахыг хүсч байсан. Би үүнийг маш удаан хүлээж байсан. Мөн та! (ты почему думаешь, что имеешь право мне перечить? Ты что, забыла, кто ты такая и кем мне являешься? Я такое долгое время хотел с тобой поговорить. Так долго ждал этого. А ты!) - Так это ты, - прохрипела она, еле держась на ногах, чтобы не скатиться на землю от чудовищных болей и не менее чудовищной паники. - Би тэгж бодоогүй. Би галзуу биш... Энэ нь та бүх байсан. (это всё был ты. Мне не казалось. Я не сумасшедшая... Это всё был ты) Джунгар усмехнулся. Всё это время Казахскому ханству далеко не мерещилась слежка. Джунгария правда следил за ней. Это он шпионил за ней из каждого уголка, с каждого кустика каждый день. Он следил за ней всегда и везде. Когда она упала с обрыва, он никуда не исчез. Он всё ещё оставался рядом с ней. Он намеренно выследил её, вычислил местоположение и играл роль снайпера весь этот период. Ей не казалось. Не зря она вела себя, будто параноик: Джунгария за ней специально следил. Всегда и везде. Опасения подтвердились. Он всё это время пытался подкраться к ней, подойти, завлечь за собой, но все его попытки не обвенчались успехом, а оканчивались провалом. И вот сейчас – успех в его кармане. Он стоит на финишной чертой перед осуществлением своего заветного желания. У него получилось добиться своего. Все старания напрасно не прошли. - Чамайг ямар тэнэг гэдгийг би үргэлж мэддэг байсан. (всегда знал, какая ты глупая) - Би явъя, (пусти меня) - она вцепилась в его плечи и напрягшись каждой тканью тела, оттолкнула от себя, вытирая струйки крови с губ. Голова невыносимо кружилась, гудела и бомбила. Всё плыло от такого мощного удара. Только она хотела побежать, монгол вновь зажал её. Опять не дал этого сделать. У него на эту даму свои планы. Понятно, какие. Пока он со своей жертвой вдоволь не наиграется – о свободе пусть только мечтает. - Тэгээд чи хаашаа явах вэ? Энэ орос руу, тийм үү? Чи түүнгүйгээр амьдарч чадахгүй гэж үү? Та нарын дээр ичгүүр! Та танихгүй байна, та нар хүнтэй нэг гэрт амьдарч байна! Шударга бус эмэгтэй! Энэ нь зохистой охин хэрхэн ажилладаг вэ?! А дутуу садар эм! (а куда ты пойдёшь? К этому русскому, да? Жить без него не можешь? Как тебе не стыдно! Вы же чужие люди, а ты живёшь в одном доме с мужчиной! Непорядочная женщина! Разве так ведёт себя приличная девушка?! Недоношенная шлюха!) - Энэ хангалттай! Чи миний тухай ингэж бодож зүрхлэхгүй байна уу! Энэ нь таны бизнесийн аль нь ч биш! Мөн энэ нь танд санаа зовохгүй байна! (хватит! Не смей думать обо мне такого! Это не твоё дело! И тебя не касается!) Ненормальная ревность, нездоровый эгоизм, гиперболизированная мания власти и чувство собственного достоинства вскружили всегда горячий разум мужчины. Он озверел. Эти смелые слова, прозвучавшие в его адрес, заставили его одичать. Уволокли в палеолитную пещеру, отбросили назад, на века, на тысячелетия, на миллионы назад. Он нанёс ей ещё один лютый удар. Даже не стал разбираться, куда бьёт: по лицу, по голове, в виски, по рукам, в плечи, в грудь, в рёбра, в ключицу, в живот, в спину, в поясницу, по ногам – неважно. Для него вся Казахское ханство – просто боксёрская груша, по которой можно стукать в любом месте. Он нанёс ей ещё некоторое количество ударов. Зверски. Прямо так, как он и умеет делать: кулаками, замахиваясь так, будто он метает гранату, не щадя ни один живой участок, не жалея. Он беспощаден. Нечеловечен. И он давно хочет отомстить этой женщине. Настал этот час мести. Она обязана понести заслуженное наказание за своё криминальное прошлое и за то, что она сделала ему. Она обязана получить свою долю. И он обеспечит её таковой. Из-за серии изуверских побоев, которые жестоко громили восстанавливающийся организм, разваливая оттуда все построения, она не выдержала и скатилась по стене вниз. Лучше бы она оставалась во дворце. Из её приоткрытых уст мёртво вылетал сдавленный хрип, застрявший тошнотой в горле. Очи заплыли в крови, багряная липкая жидкость струилась из разбитых губ, а те шрамы, которые так долго затягивались продолжительное время, возобновились и также стали кровоточить. Поясница ныла. Позвонки изнутри зудились нездоровой болью. Джунгария, наслаждаясь больным, подорванным состоянием своей любимой женщины, сел перед ней на землю. Последняя боялась дать сдачи. Очень боялась. Ойрат сильнее неё в тысячи раз. Он превосходит её по физической силе и телосложению. Гораздо превосходит. Выигрывает в этом. Казашка на фоне джунгара – маленькая пешка. Мучитель с остервенением схватил её за лицо и развернул к себе. - Та хууран мэхлэхээс ичдэггүй гэж үү? Та хоер тэнд оросоор юу хийж байна аа?! (как тебе не стыдно изменять направо-налево? Чем вы там с русским вдвоём занимаетесь, а?!) - Юу ч биш! (ничем!) - вскрикнула она нечёткой дикцией, подавившись, потому что начала захлёбываться и плеваться собственной кровью, ведром скопившейся во рту. - Чи худлаа ярьж байна. Чи надад дандаа худлаа ярьдаг. Хуурч. Та бүх эрчүүд дээр үсэрч, алхах нь хэвийн зүйл гэж бодож байна, тийм үү?! Чи минийх гэдгээ мартсан уу!? Та үүрд мөнхөд минийх. Үүрд мөнх. Чи минийх байсан. Чи минийх. Үхтэл чинь минийх болно биз дээ? (врёшь. Ты мне всё врёшь. Изменщица. Предательница. Ты считаешь нормальным – прыгать по всем мужикам и гулять, да?! Забыла, что ты – моя!? Ты моя навеки вечные. Навсегда. Ты была моей. Ты моя. И ты будешь моей до тех пор, пока не сдохнешь, ясно?) - Амаа тат! Чи намайг гүтгэх эрхгүй! Би чамд хамааралгүй биз дээ?! Би чиний хувийн өмч биш! Би чиний тоглоом биш! (заткнись! Ты не имеешь право клеветать на меня! Я тебе не принадлежу, ясно?! Я не твоя частная собственность! Я тебе не игрушка!) Эти храбрые слова, веящие героической атмосферой, заставили монгола сначала ошарашить от такой неукротимости, а потом злобно улыбнуться. Эти фразочки хорошо провоцируют пламенный котёл гнева в жилах и венах. Замечательно сказано. Провоцирующе. Как демонстративная провокация. Азиатская девушка, хорошенько истрёпанная и ослабленная, сидела на земле, вдавливаясь в стену, желая просочиться сквозь неё и попасть в безопасное место. На лице уже начали своё первоначальное проявление цветные синяки, шрамы, царапины и вмятины на коже. Её продолжают активно украшать, как новогоднюю ёлку. Самая настоящая облава. - Та сайхан ярьж байна. Харин та яагаад бие сул байна вэ? (говоришь красиво. Но почему же ты в теле ослабла?) - подчеркнул монгол, имея ввиду её физическую силу. На слове «тело» он скользнул своим невесомым взглядом по, собственно, и самому телу женщины, прикусив нижнюю губу. К счастью, хотя бы этого ханша не заметила. Прикрыв глаза, она сделала разорванный вдох, сразу же ощутив ломкие острые боли в рёбрах и грудной клетке. Он сказал правду. Раньше, в детстве, она была очень бойкой активной девчонкой, ввязывалась в любую драку, могла на каждого, кто её или её подруг обижал, налететь с кулаками и подраться. Очень озорным и шубутным ребёнком была. Чуть что – она уже готова пойти на стрелку. Была самоотверженной и бесстрашной. В период взрослой жизни, когда она была ещё правящей руководительницей, она также была воинственной и храброй. Никого не боялась. А если боялась, то любой ценой старалась побороть свой страх и яростно скрывала его. А сейчас что? Какой хрупкой она стала. Ей было нечего ответить. Он прав. Она слаба. Но не совсем слаба. Только лишь перед ним. Потому что боится его, если честно признаться. Никого в жизни она не боится. За исключением Джунгарского ханства. Он же может не только избить, а и полезть куда дальше. А страшнее этого ничего быть не может. - Яагаад энэ галзуу оростой холбогдмогцоо чи ийм сул дорой болсон юм бэ? Тэр танд хэрхэн нөлөөлсөн бэ? Чи түүнтэй хамт алхах дуртай биз дээ? (почему, как только ты связалась с этим чокнутым русским, то стала такой слабой? Каким образом он повлиял на тебя? Нравится с ним гулять, да?) - Амаа тат! Энэ бүхэн гүтгэлэг! Энэ нь танд ямар ялгаатай вэ?! Бидний хооронд үнэхээр юу ч байхгүй байсан, байхгүй, хэзээ ч байх болно! (замолчи! Это всё клевета! Какая тебе разница?! Между нами совершенно ничего не было, нет и никогда не будет!) - последним предложением она надеялась успокоить бойкую мужскую ревность. Засохшие куски запёкшейся крови, застрявшие в горле, выплёвывались на землю. Звон в ушах сохранялся статично. - Би та хоерыг хамт харсан. Та түүнтэй хамт байсан хэр аз жаргалтай. Тэр чамд ямар дотноор ханддаг вэ, (я видел вас вдвоём. Какой счастливой ты была рядом с ним. Как ласково он с тобой обращается) - вспомнив всё это, джунгара захлестнула волна чехоточной ярости. И скорбная обида на эту падшую душу, на живого человека, на живую женщину, которую он присвоил себе как частную собственность. Которую воспринимает в качестве имущества. В качестве скота. В качестве неживого предмета, товара, который можно продать и купить. - Авлигач гичий. Хямдхан янхан. (продажная стерва. Дешёвая проститутка) - Би чамтай юу ч ярихгүй, (я не собираюсь с тобой ни о чём разговаривать) - глупо поверя в правосудие, Казахское ханство с наркотической ломкой поднялась на трясущихся ногах, которые могли с лёгкостью изогнуться в обратную сторону и переломаться к чёрту. Ничего не соображая, будучи сконцентрированной исключительно на своих болях и паталогиях, она развернулась боком, чтобы тихонько уйти. Как будто это возможно. Конечно, невозможно. Джунгария поднялся вслед за ней. Не желал отпускать её на свободу. Не желал дарить ей волю. Он тяжело дышал, словно задыхался. И это так. Он тонул в своей собственной желчи. Оторва. Как эта сволочь смеет не повиноваться ему? - Би одоохондоо чамтай хийгээгүй байна, чи новш, (я с тобой ещё не закончил, скотина) - с этими словами, думая о гораздо большем, ойрат замахнулся кулаком и со всей своей гигантской силы хлестнул девушку прямо по её повреждённому, и без того переломаному позвоночнику. Боль. Эта свирепая нечеловеческая боль. Она пронзила всё тело, каждую ниточку, снабдила каждую клеточку организма. Она нанесла баснословный урон по здоровью. Её как будто выпороли металлическим кнутом прямо по оголённым разодранным в кровь нервным окончаниям – так она себя чувствовала. Именно таким образом можно описать ничтожную четвертинку этой боли. Такое ощущение, будто все конечности оторвало, разорвало. Спина заскрипела по швам. Из горла вылетел хриплый сдавленный звук. Перед глазами посыпались звёздочки и искорки. Она, соответственно, как и можно было уже понять, свалилась на землю. Не так, как обычно падают люди. А рухнула, как тряпичная кукла без скелета. Этот хруст был услышан даже мужчиной невооружённым ухом. Хорошенько он зарядил железным кулаком. Причём, намеренно. Специально. Ханше нельзя перенапрягаться. Спина, ноги, поясница – её слабые места. Места, которые джунгар сейчас добил нещадно, зверски, люто. Боль сводила её с ума. Она сворачивала её наизнанку, пыталась вывернуть на левую сторону. Хотелось закричать, но крик не выходил из уст. Он застрял. Окаменел. Он растёкся плёнкой по мимике лица, где запечатлелся наивысший болевой шок. Ошеломление, оглушение тем, что сейчас случилось. Она поняла, что не чувствует ног. Она бездумно лежит на холодной и мокрой земле, её тело сводит безжалостная судорога, мышцы всего организма забились в лихорадочной дрожи. Всё тело пробило неописуемое, неподатливое разъяснению, чувство непобедимой боли. Судорога. Выворачивающая кости по кругу. Это невозможно объяснить. Это адская пытка. Дьявольские страдания. Она ничего не видела. Словно ей в глаза намазали мыло. Везде только какие-то пузыри, воздушная пенка, мутные круги, расплывчатое марево. Ей казалось, что её глазные яблоки вытекут на поверхность, как вязкая лужа. А толстые кости сверлят буром. Её опять потревожили. Схватили, грубо развернули на спину, опустились рядом. В Джунгарии нет пощады. Никакой жалости. Ни малейшей капли сочувствия. Он беспощаден. Он кровожаден. - Чи энэ замбараагүй байдалд орох есгүй байсан. Хэрвээ чи тэр оросоор намайг хуураагүй байсан бол би чамд илүү зөөлөн хандах байсан, (зря ты ввязалась в эту историю. Если бы ты мне не изменила с этим русским, я бы к тебе относился мягче) - Чи намайг өөртөө авах эрхгүй! Би чиний өмч биш! Би чиний тоглоом биш! Би бараа биш л дээ, за?! (ты не имеешь права присваивать меня себе! Я не твоя собственность! Я тебе не игрушка! Я не предмет, я не товар, ясно?!) Монгол молчал. Он был зол, но его губы подрагивали в лёгкой издевательской улыбке. Эта мужская комбинация ярости с похотью – самая ужасающая вещь. - Та энэ талаар итгэлтэй байна уу? Байраа мартсан уу? Надад сануулаач?(уверена в этом? Забыла своё место? Напомнить?) Не раздумывая более ни момента, мужчина поднялся и, схватив девушку за руки, которые и без того были покалечены болезненной судорогой, поволок её за собой. Как убийца, который тащит мёртвый труп в мешке, чтобы закопать его на заднем дворе. Поволок за собой, как какой-то объект, волоча по земле. - Би явъя! (Отпусти меня!) - казашка не могла выпутаться из этого плена, как только ни старалась. Приступ скованности и огорошения от мощнейшего повреждения позвоночника не проходили. Ей было больно от любых прикосновений. Чувствительность увеличилась, а мужчина проворачивает с ней кошмарные муки. Таким образом, он может её и инвалидкой сделать. Приковать к коляске, и это только в лучшем случае. Он же ей почти все кости и органы чувств отбил! - Та юу вэ? Би чамайг маш удаан дагаж байсан, Би чамтай маш их ярихыг хүсч байсан, Чи намайг зөвшөөрөхгүй хэвээр байсан. Одоо би чамайг тийм амархан хаашаа ч явуулахгүй. Та хууран мэхэлж, та төлөх естой. (ты что? Я так долго тебя выслеживал, так мечтал поговорить с тобой, а ты всё не давалась мне. Теперь я так просто тебя никуда не отпущу. Ты должна отплатить мне за измену) Монгол сам сознался в своих подлых проступках. У него на свою любимую жертву есть особые цели. Неподалёку находился какой-то домик. Маленький, но чистый и ухоженный домик. Перед входом – три ступеньки, чтобы войти в помещение. - Явъя! (пусти!) - силилась освободиться бедная, заточённая в лапы насильника, жертва, рыпаясь, как жалкая рыбёшка в сети у рыбака. Она кашляла. Давилась. Кровь ей ослепляла зрение, мозолила очи. - Чи зөвхөн минийх байх естой, (ты должна быть только моей) - джунгар насильно поднял кочевницу на ноги и, открыв двери домика, втолкнул гостью туда. Вторая, не удержавшись на сломанном опорно-двигательном аппарате, споткнулась о ступени, запнулась о порог и упала прямо в прихожей, вновь получив неприятные ранения. Следом же зашёл и хозяин дома, плотно захлопнул дверь, закрыл её на ключ. За всё это время Казахское ханство пыталась оклематься, хотела встать на ноги, уползти, но ничего из этого не получалось – она не чувствует ног. Она пробовала передвинуться на руках, но как тонкие слабые ладони, измазанные кровью и грязью, способны выдержать на себе вес взрослого человека? - Зогс! Чи хаашаа мөлхөж байна, миний хайр? Чи надаас зугтмаар байгаа биз дээ? (стоять! Куда ползёшь, любимая? Хочешь убежать от меня, да?) - он наклонился и опять развернул её на спину, заставляя прислониться к полу. Следом прилетела смачная звонкая пощёчина, разрезавшая тишину воздуха, как визг стали. Из её глаз предательски текли непослушные слёзы. Жертва прекрасно осознаёт, к чему тут идёт дело. Лучше бы он просто бил её, но не... - Надтай хамт ирээрэй, (пойдём за мной) - он взял её своей крепкой, грубой хваткой и снова потащил. В спальню. - Үгүй ээ! Явъя! Та яагаад энэ бүхнийг хийж байгаа юм бэ? Та яагаад надад хэрэгтэй вэ? Би явъя! Явъя! (нет! Пусти! Зачем ты всё это делаешь? Зачем я тебе нужна? Отпусти меня! Отпусти!) - Та байраа мартчихаж. Энэ хэвийн бус Оросод дурласан болохоор чамайг хэзээ ч танихгүй. Би залуу байхдаа чамд илүү таалагдсан. Чи дуулгавартай байсан, (забыла своё место. Как полюбила этого ненормального Россию, так тебя и не узнать. В юности ты мне больше нравилась. Ты была послушной) - беседовал он сам с собой, отпинывая дверь ногой и затаскивая полуживую-полумёртвую тушу вовнутрь, буквально бросая её туда. Истерика уже душила азиатку. Но она стиснула зубы, чтобы не показывать слабость. Со всех сил старалась молчать и терпеть, не кричать и не плакать, не умолять и не сдаваться. Она должна быть сильной. Пусть это последний день её жизни. Но она погибнет смертью храбрых и не сорвётся. Джунгария отвлёкся ненадолго. Казахское ханство предприняла попытку подняться, пошевелить ногами, и немного у неё это получилось. Дверь открыта. Нужно просто напрячься и убежать. - Чи яагаад үргэлж надаас зугтаах гээд байгаа юм бэ? (чего это ты вечно пытаешься от меня сбежать?) - монгол, закрыв занавески на окне и ликвидировав лунный свет, подбежал к, пытающейся убежать, жертве, захлопнув дверь. Вторая обрывисто дышала. Она дрожала от истязающего страха и исказившегося испуга. Так страшно ей было находиться рядом с насильником, будучи запертой с ним в одной комнате. Без шанса спасти обречённую себя. Она царапала ногтями пол, всаживая занозы, туго сжав губы. Но не могла сдержать на цепи тяжёлое дыхание. Ещё чуть-чуть, и она сорвётся на плач. Всё нутро скрутило воронкой, одарив немыслимые, отвратительные чувства тошноты и сердечных сокращений. Тело вспотело, спина обмякла в густом, обильном холодном поту. Вся одежда промокла. - Та орос руу зугтмаар байна, тийм үү?(ты хочешь сбежать от меня к русскому, да?) - Джунгария силой поставил её на хрупкие ноги и обозлившись, вновь ударил по лицу, заставив вскрикнуть от пронзительного хлеста и упасть на пол. Всё-таки не сдержалась. Сорвалась. - Та түүнтэй хамт бүх шөнийг дахин өнгөрөөх болно. Чи түүнд хайртай. Чи Түүний өмнө ичдэггүй биз дээ? (опять будешь с ним все ночи проводить. Любишь его. Не стыдишься перед ним, да?) - он повторно поднял её и одарив одной пощёчиной, силой толкнул в сторону, ударив о стену. Это чуть не убило её. Едва раздавило в плоскую лепёшку. Та не чувствовала себя. Уже боли не испытывала, хотя она была, и была она непосильной. Боль оказалась сильнее её. Боль пересилила её. - Намайг гүтгэхээ боль! Энэ бүхэн бол бүрэн худал юм! Худлаа! (хватит на меня клеветать! Всё, что ты думаешь и говоришь про меня – сущая ложь! Ложь!) - вскрикнула она надорванным голосом. Её организм скрутило в тесный зажим. Джунгар не унимался. Он подошёл к ней вновь, пнул ногой, заставив её лечь животом на пол и наступил на спину. Не полностью, к счастью. Просто прижал сапогом поясницу, где позвоночник может скоро совсем сломаться и раскрошиться на мелкие детали, если он продолжит над ней издеваться. - Үгүй ээ! Болохгүй! (нет! Не надо!) - в истеричном припадке воскликнула кочевница, почуяв, как ойрат слегка надавил ей на спину. Он может и наступить. Тогда ей точно конец. Кровь текла с губ, с носа. Не останавливаясь. Беспрерывно. - Хуурч. Чи бас Надтай маргалдаж байна. Орой болгон энэ бохир заваан Орос залууг та нар таалж байна даа. А ямар ч үнэ цэнэгүй. Бохир зүйл, (изменщица. Ещё и споришь со мной. Каждую ночь, небось, ублажаешь этого поганого русского мужика. Потаскуха ничтожная. Тварь недобитая) - прорычав последние оскорбления с рычанием в горле, монгол убрал ногу с бедной девушки и, замахнувшись, силой пнул по животу. Всю последнюю опять сдавило. И звуки она издавала такие осипшие. Ведь из неё буквально выкачивали воздух, весь оставшийся кислород. Она перевернулась на спину, посмотрев на светлый потолок. Всё кружилось и порхало. Краем глаза увидела персикового цвета обои на стенах. Но в темноте они светились более потемнёнными бликами, синевой. И этот потолок плыл. Ещё один кровавый удар на поражение. Мужчина снова пнул её, отбивая последние косточки. Казахское ханство не смогла этого вытерпеть. Её губы приоткрыты, организм пытался жадно, скороспешно, но безнадёжно обогатить себя кислородом. Из открытого рта вышел выдохшийся стон, как из выхлопной трубы, вперемешку с удручённым возгласом. Слёзы потекли гуще, хлеще. Они прыснули от досады. От невыносимой боли. Женщина умывалась в крови. Ещё один крупный удар. Очи ослепились яркими искрами. Будто в глаза насыпали гвозди. Так она может описать эту боль. Ещё удар. Её крик отражается эхом. Приглушённым эхом для неё самой. Опять невообразимый удар бесчеловечной аморальности. Всё вокруг постепенно погружается во тьму и меркнет в тени. Она издала крик с очередным ударом. Но не слышала, что это был за крик. Не поняла. Всё кругом слышится и воспринимается в качестве купола, который заглушает звуки. Опять удар. Снова сдавленный крик. Снова мерцания и усиление шума в ушах. Пинок. Удар. Она начала медленно и верно угасать. Вянуть. Потухать. Как никому не нужный цветок, который выдернули с клумбы, пару раз понюхали и бросили на асфальт, оставив задыхаться от отсутствия воды и просто погибать. Цветочек хотя бы скоро помрёт, избавится от страданий. Но только монгол никогда не оставит девушку умирать так легко. - Битгий унтаарай! Та хамгийн сонирхолтой санаж гэж байна! Мөн энэ нь өмнө хэвээр байна! (ты чего это отключаешься? Ты же самое интересное пропустишь! А оно ещё впереди!) - джунгар насильно поднял казашку с пола, заставив встать на ноги. Это вынудило её очнуться и отложить беспамятство на потом. Конечно, стоять спокойно она не могла, минимум потому, что ничего не могла осознать, но Джунгария, прижав едва бездыханную тушку к себе, повёл её куда-то. Отвёл он её к зеркалу с приставкой, стоящему в углу комнаты. Силой выпрямляя азиатку, что то и дело желала упасть вниз, он тесно прижался к ней и хорошенько потряс, дабы привести в чувства. Он распрямился с ней и заставил посмотреть в зеркало. Она, еле дыша, бившись в полусмертных конвульсиях, находясь на тонкой грани, увидела своё отражение. Оно оказалось... Дьявольским. Побитая, избитая, истекающая кровью. Это не нужно никому описывать. Это зрелище очень тяжело для восприятия. Оно отвратительно. Оно не для слабонервных. Но одно можно сказать – она выглядит, как живой мертвец, кожа которого истерзана в клочья. - Биднийг хар л даа. Цэх зогс. Хараач, алив! Биднийг хараач! (посмотри на нас. Встань прямо. Посмотри, ну же! Взгляни на нас!) - мужчина сам заглянул в зеркало, крепко держа ханшу, не давая ей и согнуться. И вёл он себя так спокойно, как будто бы они – счастливая семья, делающая счастливое семейное фото на память. - Би чамд хайртай гэдгийг чи ойлгохгүй байна уу? (неужели, ты не понимаешь, что я тебя люблю?) - он приобнял свою любимую за талию, бережно оглаживая область таза, хищно ухмыляясь. - Би чамд хайртай. Би чамд үргэлж хайртай байсан. Анх танилцсан өдрөөсөө л би чамд дурласан, чи тэнэг, үүнийг ойлгохгүй байна. Та үүнийг хэзээ ч ойлгож байгаагүй. Чи зугтах гэсэн оролдлогоороо миний зүрхийг хугалсан. Чи намайг их зовоогоод байна шүү дээ. Тэгээд би чамд хайртай! Одоо та нар миний амсаж байгаа зовлон шаналлыг амсах естой. (я же люблю тебя. Я любил тебя всегда. Со дня нашей первой встречи я полюбил тебя, а ты, дура, этого не понимаешь. Ты никогда этого не понимала. Ты разбивала мне сердце своими попытками сбежать. Ты делала мне очень больно. А я любил тебя! Теперь же, ты обязана отведать те мучительные страдания, которые отведал я) - Үгүй ээ, би байхгүй байна... Би чамд тохирох тоглоом биш л дээ, за? Мөн та... Чи Намайг дахиж андуурахгүй! Энэ бол хайр биш! Чи надад хайргүй! Чи л намайг нэг зүйлээр тэнцүүлж байна... (нет, не обязана... Я тебе не игрушка, которую можно присвоить, ясно? И ты... Ты меня больше не запутаешь! Это не любовь! Ты не любишь меня! Ты просто приравниваешь меня к вещи...) - напыженно выплёскивала она из себя. - Чи намайг андуурахгүй. Хүчирхийлэл бол хайр гэдэгт би итгэхээ болино. Чи миний сэтгэлийг дахиж эмзэглүүлж чадахгүй. Энэ нь тодорхой байна уу?! Залуудаа байсан болохоор Дахин хэзээ ч тэгэхгүй. Хэзээ ч үгүй. Хэзээ ч миний амьдралд. Энэ нь таны хүсч буй арга биш байх болно. (ты меня не запутаешь. Я больше не буду верить в то, что насилие – это любовь. Тебе больше не запудрить мой разум. Ясно?! Как было в юности, больше не будет никогда. Никогда. Никогда в жизни. Не будет так, как ты хочешь) Джунгар молчал, сминая губы. Его взгляд был задумчивым. Размеренным. Даже каким-то спокойным, озадаченным. Он вспоминал то, что их двоих объединяет. Какая связь сдерживается между ними. Что их объединяет. Что уходит корнями в юность. Он обо всём этом думал и вспоминал. Их совместная юность была сногшибательной. Тогда всё было так, как должно было быть. Но когда эта оторва возомнила себя независимой и свободной, она всё разрушила. - Чи миний өмч биш гэж хэлж байна уу? (не моя собственность, говоришь?) - процитировав этот риторический вопрос, ойрат серьёзно сконцентрировался. Его рука остановилась на верхней части женского бедра. - Хэн гэдгээ мартчихсан гэсэн үг үү? Та жинхэнэ газраа мартсан уу? За яахав. Хэрэв та одоо ч гэсэн өөрийгөө минийх гэж үзэхгүй байгаа бол би танд үүнийг сануулахдаа баяртай байх болно. (то есть, ты забыла, кем являешься? Забыла своё истинное место? Что ж. Если ты всё ещё не считаешь себя моей, то я с удовольствием напомню тебе об этом) Не медля ни мгновением, мужчина толкнул женщину. Та свалилась на пол беспомощной тряпкой. Он заново поднял её. Больно хватал, сжимал кожу, надавливал на самые больные места специально. И направлялся он с ней точно по направлению к постели. Казахское ханство увидела своё будущее местоположение. - Үгүй... Үгүй!.. (нет... Нет!..) - мгновенно запричитала она. Это её оживило. Полностью взбудоражило. Послужило стимулом. Но поздно – она уже слишком слаба, чтобы сопротивляться. Но такого не должно быть! Так не должно быть! Нельзя дать произойти этому снова! - Жоқ, жоқ, жоқ, керек емес! Би тэгмээргүй байна! Би тэгмээргүй байна! Үгүй! Жоңғария, не істеп жатырсың? (нет-нет-нет, не надо! Я не хочу! Не хочу! Не надо! Джунгария, что ты делаешь?) - зря мямлила она что-то, перейдя на два языка. Напрасно. Надо было раньше думать, когда ещё были ресурсы и силы. - Одоо би чамд хэнийх гэдгийг чинь сануулъя, (сейчас напомню тебе о том, кому ты принадлежишь) - мужчина подошёл к кровати и кинул свою жертву на мягкую постель. Та всё поняла. Джунгария специально решил её вначале хорошенько избить перед процессом, чтобы ослабить и сломить, а потом воспользоваться. Ведь у неё теперь нет физических сил сопротивляться. И это ему на выгоду. Это его старая, фирменная фишка. Стереть защитный слой. Идти в атаку. - Битгий, үгүй ээ! Би үүнийг хүсэхгүй байна! (не надо! Я не хочу!) - задрожала она, уже представляя, какой ад её ожидает. Опять. Опять насилие. Снова боль. Унижения. Нет-нет, она этого не хочет, она не хочет переживать всё это снова, она не хочет восстанавливаться вновь, она не хочет приходит в себя заново, она не хочет переживать эту боль и ежедневные кровотечения опять, нет, она не хочет вернуться на нулевую точку и начинать свой путь выздоровления по-новой, с чистого листа, нет! - Керек емес! (не надо!) - но джунгару плевать. Он залез на неё верхом, вдавливая в кровать. Спустился пальцами к ремешку брюк. Избавился от всего, что тесно сжимало его и приносило дискомфорт. За время избиений он уже изрядно возбудился. Ему нравится боль. Удовольствие равняется боли и насилию. Снял с себя штаны. Спустил нижнее бельё. Прожигал жертву похотливым взором. По-охотничьи облизнул сухие, налившиеся кровью, губы. - Болохгүй! Үгүй, би гуйх! Зунгариа, сэрээрэй! Би энэ бүхнийг хүсэхгүй байна... Би хүсэхгүй байна... Үүнийг зогсоо! Энэ хангалттай! Үгүй ээ! (не надо! Прошу тебя! Джунгария, пожалуйста, очнись! Я не хочу всего этого... Не хочу... Остановись! Хватит! Нет!) - Яагаад зогсоох, хүүхэд? (какой «хватит», малышка?) - мужчина наклонился к женщине, лежащей снизу, прижав её руки, вдавливая в матрас, полностью обездвиживая. - Би ч гэсэн хараахан эхлээгүй байна. Тийм л дээ, амаа тат, үйл явцыг бүү тасалдуул. (я ещё даже не начал. Всё, заткнись, не обрывай процесс) После этого монгол стал откровенно лезть к казашке. Приставать к ней. Домогаться. Вцепился губами в шею, принимаясь одаривать её ненужными поцелуями, мерзкими «ласками», принудительной «любовью», спускаясь ниже по мере большего раздевания жертвы. Возбуждённо он стал облюбовывать остальные части тела. Залез рукой под подол платья, нащупывая там нижнюю одежду, чтобы стянуть её вниз. Кочевница вся скривилась от омерзения. Гадость. Какая паршивая гадость. Она вцепилась своими пальцами в плечи насильника. Тот не слушал её слабые попытки сопротивления. Согнул её ноги в коленях. Раздвинул их. Расположился между. Придвинулся ближе, вплотную, начиная активно тереться своим органом, возбуждая себя больше, стимулируя сознание. Какая мерзость. - Үгүй ээ! Би хүсэхгүй байна! Битгий, намайг ганцааранг минь орхи! Надаас буу! Би хүсэхгүй байна! (нет! Я не хочу! Не надо, отстань! Отстань! Не хочу!) - Амаа тат, (помолчи) - Джунгария учащённо дышал, выглядел одновременно и серьёзно, и пошло улыбался. Он намеренно издавал непристойные звуки у девушки прямо возле уха, от чего вторая кривилась сильнее и плакала больше. Специально. Чтобы ей не нравилось. Чтобы ей было плохо от того, что она слышит. Чтобы себя развеселить. Он раздел её. Снял тёплые чулки. Переместился на бёдра. - Я не хочу... - Өө, ямар? Та үнэхээр орос хүний өмнө ийм зохимжгүй хувцас өмсөөд явж байна уу? (оу, что за разврат? Неужели, ты расхаживаешь в столь неприличной одежде перед русским?) - отозвался он о чулках. Но чулки – самая обычная вещь. Просто элемент одежды. Ей комфортно в них. Удобно. Но он сексуализирует абсолютно всё. - Одоо тэр чамайг яагаад тэгж их үнэлдэг нь тодорхой боллоо. Та түүнийг үргэлж баярлуулаарай! (теперь понятно, почему он так дорожит тобою. Ты же ублажаешь его по всем фронтам!) - Нет... - слёзно прошептала она, сквозь силу и нежелание глядя в горячие глаза сверху. - Энэ бол алдаа. Би түүнтэй юу ч байхгүй. Юу ч биш. Үгүй ээ. Та буруу байна. Бидний хооронд юу ч байхгүй, Би тангараглая! Зүгээр л явуул, битгий ингэ, тэг... (это ошибка. У меня с ним ничего нет. Ничего. Нет. Ты ошибаешься. Между нами ничего нет, клянусь! Только отпусти, не делай этого, прошу...) - Хонгор минь, би чамайг явуулъя, гэхдээ чи мэднэ, (детка, я бы тебя и отпустил, но знаешь) - он глянул на неё, полураздетую. - Би та нарт энэ арга нь илүү сайн дуртай. Чи илүү хөөрхөн харагдаж байна. Чи яагаад ийм завхарсан хувцастай шөнө гарав аа гэж гайхаж байна уу? Бусад эрчүүд дээр үсрэх үү? Та мөнгө хүсч байсан гэдэгт итгэлтэй байна уу, (ты мне такой больше нравишься. Выглядишь красивее. Интересно, зачем ты в такой развратной одежде вышла на улицу ночью? По другим мужикам прыгать? Ещё и в такой переулок зашла. Точно заработать хотела) -Үгүй ээ! Гүтгэхээ боль! Энэ бол үнэн биш! (нет! Хватит клеветать! Это неправда!) - Найдваргүй янхан, (безнадёжная блудница) - полностью оголив её ноги, он переключился на одежду верху пояса, одновременно и вцепившись ей в обнажённое плечо. - Чи биеэ үнэлэгч шиг хувцасла. Энэ бол таны өөрийн буруу! Чи намайг эргүүлээд гичий минь. Одоо битгий уйл. (одеваешься, как проститутка. Сама виновата! Ты меня спровоцировала, сучка. Теперь не реви) Дрожащий плач трясущейся волной разбавлял звуки неприличия, въедаясь в атмосферу комнаты. Она всё ещё пыталась оттолкнуть его, била по плечам, изо всех сил старалась увернуться от назойливых гадких поцелуев, но все её попытки были немощны и неэффективны. Мужские стоны, тяжёлые дыхания и унижения. Женский плач, тихие мольбы о пощаде, судорожный шёпот, просьбы остановиться и мелкие бои. Он снял с неё верхнюю одежду. Снял нижнее бельё, открыв грудь. Та сразу постаралась прикрыться, щедро и богато залившись раскалённым пламенем алого грязного смущения и мучительного стеснения. Насильник раздел свою жертву догола и осмотрел. - М-тиймэ, (м-да) - разочарованно вздохнул джунгар, глянув на живот казашки. - Та төрөхөөсөө өмнө туранхай байсан. Мөн төрсний дараа Тэр бүрэн муудсан. (до родов ты была стройнее. А после родов совсем испортилась) С отвращением и огорчённостью он созерцал на рубцы, оставленные на коже живота девушки после родов. На прибавленное количества жира. На образованные жировые складки. На то, как немного свисает её живот из-под пояса нижней одежды. На растяжки и комочки, оставшиеся в коже и не уходящие никуда. Весь тот букет, который подарили ей последствия родов. Ханша прикрыла глаза, нахмурившись в грусти. Если она так перестала привлекать его телом, то тогда, может быть, ему лучше отстать от неё? Коль уж она так «некрасива» и «уродлива»? Но нет. Он будет лезть дальше. - Нет-нет, пожалуйста, не надо, - стойко прошептала она, когда ойрат вновь лёг на неё, принимаясь лапать, домогаться, трогать все, заводящие его, части тела. Страстно целовал и больно кусал кожу по всей области голой жертвы, которая была полностью избавлена от одежды. - Не надо, - противилась она, зажмурив глаза от неприязни и отвращения. Опять боль. Опять эти унижения. Оскорбления. Смешивание с грязью и лужой. Опять эти ментальные травмы. Растяжения. Разрывы. Рваные раны. Кровотечения. Зуд. Воспаление. Панические атаки. Истерики. Самообвинение. Бессонница. Истерические приступы. Дрожь. Схватки. Тошнота. Общественное осуждение. Ненависть. Молчание. Опять её заставят молчать. Заклеют рот скотчем. Свяжут руки. Кинут в тюрьму на растерзание одиночества. Ей никто не поможет. Все будут обсуждать только её одну. Она жертва. Сама, дура, виновата. Сама спровоцировала. А насильник не виноват. Не надо его ненавидеть. Он не виноват. Душераздирающий крик. Лютый крик от боли, что мгновенно пронизала весь её организм насквозь острым колом. - Чимээгүй, (тише) - джунгар накрыл её рот своей ладонью, зажимая скулы её лица и сдавливая губы. Звуки ошеломления и дичайшего страха утихомирились в силу затыкания. Но они не остановились. Они не могут прекратиться. Казахское ханство ничего не могла увидеть. Её взор замылен. Нечёткий. Мутный. Из-за слёз и головокружения. Опять. Опять чувствовать это внутри себя. Опять впитывать это в свой организм. Опять терпеть нераздельные часы жёстких ядовитый мучений. Опять быть чужой собственностью. Насильник приступил к делу, своими действиями и движениями добиваясь всё более интенсивных криков, мычаний, рычаний, более усиленных плачей и дрожи. - Яг л чиний өмч биш, чиний тоглоом биш, миний эрх! Та ямар эрхтэй байж болох вэ? Хэрэв та миний өмч гэдгийг мартсан бол одоо би үүнийг танд нотлох болно. Би үүнийг буцааж нотлох болно, мөн та нар хэний ойлгох болно, хэн үнэхээр чамд хайртай, за!? (мол, не твоя собственность, не твоя игрушка, мои права! Да какие у тебя могут быть права? Ежели забыла, что являешься моей собственностью, то сейчас я тебе всё это докажу. Докажу обратно, и ты поймёшь, чьей являешься, и кто по-настоящему тебя любит, ясно!?) Все говорят, что душевная боль сильнее физической. Якобы физическая боль по сравнению с ментальными порезами – ничто. Так вот, это – глупости. Полнейшая ерунда! Когда насилуют, больно не только морально. Далеко не только. Это невыносимо-тягостная телесная боль. И эти физические ощущения не менее колкие. Они чертовские. Не надо обесценивать физические мучения. Не надо. Не смейте лицемерить. Боль равноценна. - Чи яагаад ийм их хашгираад байгаа юм бэ?! (ну чего ты так сильно орёшь?!) - взвыл от досады монгол, который физиологически прийти к концу может, но эмоционально – нет, и всё из-за того, что его жертва «обламывает кайф». - Энэ нь гомддог уу? Орос хүний өмнө хөлөө дэлгэхэд өвддөггүй биз дээ? Мөн миний өмнө, та гэнэт өвдөлт мэдэрсэн! Чи Намайг хуурах есгүй байсан! (что, больно что ли? А перед русским ноги раздвигать тебе не больно, да? А передо мной вдруг резко стало больно! Неча было изменять мне!) Боль. Только одно слово. Она покоряет её. Заставляет склонить голову. Порицает. Издевается. Пронзает всё изнутри. Она ужасная. Она невыносимая. Невозможная. Это больше нельзя терпеть. Это отвратительно. Её будто бы сшивают нитями. От низа до верха. Зашивают. Вместе. И чувствует она себя снова... грязной. Паскудной. Паршивой. Он вновь осквернил её достоинство. Обесчестил. Приравнял к рабыне, у которой нет права голоса. Нет права на отказ. Нет права выбора. Нет личных границ. Нет права на самозащиту. Нет защиты. Нет законов. Нет свободы. Она просто безделушка. Ничтожная, использованная. Игрушка. Всего лишь объект чьей-то безудержной похоти. Как же отмыться от этого позора?! И почему отмываться должна она, а не тот, кто насилует? Почему? Почему общество будет осуждать её, а не преступника? Потому, что для общества преступница – она, а не он. - Мм, чи мэдэж байгаа... Янхан болж ажиллахгүй байгаа нь харамсалтай, (мм, знаешь... Жалко, что ты не работаешь проституткой) - от Джунгарии пошли словесные извращения. - Хэрэв та янхан байсан бол би таны байнгын үйлчлүүлэгч байх болно. Би таны мэргэжлийн үйлчилгээг сайн танд төлөх болно. Та үүнд сайн. Магадгүй энэ нь таны бүх амьдралын ажил юм? (если бы ты была проституткой, я был бы твоим постоянным клиентом. Я хорошо платил бы тебе за твои профессиональные услуги. У тебя это хорошо получается. Может, это и есть призвание всей твоей жизни?) После своей же фразы джунгар громко рассмеялся. Смешно ему показалось. Очень смешно. И к тому же, весьма остроумно. Ханше стало кошмарно стыдно. И плохо. Она хотела закричать в бешеном остервенении, запротестовать, но всё, что она сумела сделать – только отрицательно замычать в мужскую грубую ладонь, которая сжимала её рот вплоть до выпирания вен и артерий на запястьях. Слёзы катились обильнее. Окропили всё кругом. Подушку. Простынь. Которую страдающая женщина сейчас со всех сил, со всей агрессии сжимала пальцами, выворачивала, рвала, впивалась ногтями от тяжелейшей, сумасшедшей боли и жгучего дискомфорта. Её лицо. Оно начало щипать от передоза солевой жидкости. Она кричала. Кричала и истекала кровью. Она вопила. Вопила о помощи, чтобы кто-нибудь услышал, пришёл и положил этому безобразию конец. Она рыдала. Рыдала завыванием. И не могла до конца выразить всю свою боль. Её затыкали. И агрессия осаждала в груди, скапливалась там липким мусором. - Би ч гэсэн чамд "шар тасалбар" авахад чинь туслах болно. Мөн би үргэлж төлөх болно, шударгаар. (я бы даже помог тебе оформить «жёлтый билет». И всегда платил бы, честное слово) «Остановись», «хватит», «не надо», «я не хочу», «я не могу больше», «мне очень больно», «пожалуйста», «нет» - жаждала жертва выкрикнуть это. И она кричала. Надрывала горло. Надсаживала голос. Но её не слышали. Ей затыкали рот. Лишь только по нечётким приглушённым звукам можно было едва расслышать размытые контуры этих просьб и мольб о пощаде, о жалости. - Үүнийг зогсоо! (остановись!) - сумела вскрикнуть кочевница, когда монгол, сильно увлёкшись своим любимым делом, случайно ослабил хватку её лица. - Энэ бол зөвхөн эхлэл, (это только самое начало) - он расположился перед ней, заглянув прямо и строго в глаза. Их взоры воссоединились. - Гэхдээ танд таалагдаж байна! (но тебе же нравится!) - с саркастичной издёвкой язвил Джунгарское ханство, ухмыляясь и смеясь. - Та бүгдийг дуртай, үүнийг хүлээн зөвшөөрөх! (тебе же всё это нравится, признайся!) - Үгүй! (нет!) - Тийм ээ! Та хөгжилтэй байх болно. Би таны амьтны мөн чанарыг мэднэ. Та жигшүүрт байна. Та өвдөлт, хүчирхийлэлд дуртай. (да! Ты получаешь удовольствие. Я знаю твою животную натуру. Ты паскудна. Тебе нравятся боль и насилие) - Үгүй!.. (нет!..) - Дүр эсгэх хэрэггүй, нар, (не надо притворяться, солнце) - со лба мужчины катились горячие капли пота. Его губы были увеличены, налиты кровью, везде обкусаны от сладостной страсти, приоткрыты. Зрачки расширены, а пылкое дыхание обжигало женскую кожу, как дымное пламя огнедышащего дракона. Ей было невыносимо. Невыносимо смотреть на его удовольствие. На то, как все признаки его психофизического удовлетворения вылезают наружу, на лицо. Мерзко. И гадко. - Та хөгжилтэй байх болно. Илүү ихийг хүсч байгааг чинь би нүдээрээ харж чадна. Та дуртай юу? (ты же получаешь удовольствие. По глазам вижу, что хочешь большего. Тебе нравится?) - Үгүй! (нет!) - Та дуртай, (тебе нравится) - утвердительно ответил джунгар сам за девушку. - Бохир амьтан бүх зүйлд дуртай. (грязному животному всё нравится) - Үгүй... (нет...) - она плакала. Совсем как маленький ребёнок. Маленькая малышка, что потеряла маму в торговом центре. Была взрослой женщиной, полноценным зрелым человеком, а стала маленькой и глупой. - За, нулимсаа арчина, хонгор минь, (ну, вытри слёзки, детка) - смазливо, намеренно, наигранно пролепетал Джунгария, выдавливая из себя ласковый голос. - Би чамд хайртай, (я же люблю тебя) - пальцами он вытер мокрую дорожку слёз с чужого лица, от которого не мог оторвать взор. - Би чамайг ганцаараа минийх байгаасай гэж хүсч байна. Би чамтай хамт байхыг хүсч байна. Би та Орос-тай хамт байхыг хүсэхгүй байна, Харин надтай хамт, та яагаад мэдэх, учир нь. Би чамд хайртай, чамайг хүсэж байгаа учраас л энэ бүхнийг хийж байна, Харин та нарын газар танд сануулах. (я хочу, чтобы ты была только моей. Я хочу быть с тобой. Я хочу, чтобы ты была не с Россией, а со мной, потому что сама знаешь, почему. Я всё это делаю не только потому, что я тебя люблю и хочу, а чтобы напомнить тебе твоё место) Отличная практика. Изнасилуй девушку – она твоя. Она будет твоей вещью, частной собственностью, имуществом без права голоса. Ведь женщина – вещь, а не человек. Изнасиловав её, мужчина может показать ей свою власть, своё превосходство над ней и купить себе, как товар. Казахское ханство знает об этом. Знает и о том, как же распространена эта практика. Ведь всё, что определяет личность женщины – её сексуальность, её вагина, эта несчастная плёнка внутри. Не личность женщины как человека. Джунгария хочет присвоить её себе как объект. Именно таким способом. Очень действенным, эффективным. Он знает, что делает. Ему нужен трофей на полке. Ему нужно отобрать у РИ награду. Ему нужна шкура его добычи, чтобы повешать её на стену. Ведь азиатка не сможет уйти от него уже больше никогда. Ибо теперь всю жизнь будет являться его штучкой. - Би чамайг ганцаараа минийх байгаасай гэж хүсч байна. (я хочу, чтобы ты была моей) - Би хэн нэгний байх зүйл биш шүү дээ, за?! (я не вещь, чтобы быть чьей-то, ясно?!) Мужчина опять злобно рассмеялся. Странно, что это не разозлило его, не взбесило и не спровоцировало на агрессию. Его просто позабавило это неугомонное женское рвение. - Амаа тат, а, (заткнись, а) - джунгар не дал ей и звука вымолвить, вновь накрыв рот ладонью. Казашка почувствовала, как боль резко стала гораздо сильнее, ухудшилась в один молниеносный миг, а дьявольский орган стал неожиданно проникать глубже и жёстче. Джунгария ускорился. Он специально усилил темп в один момент, чтобы подарить своей любимой девушке новый букет колючих ощущений, лютого дискомфорта и разрывных болей. Не зря он и заткнул её. Крики увеличили свой ультразвук и полурычание в глотке следом же за смертоносными действиями мужчины. Но последнему это безумно нравилось. Это доносило безупречные волны райского блаженства, пока женщина варилась в раскалённом котле, молясь всем возможным существующим богам на свете о прекращении этой каторги. Эти мучения. Они невыносимы. Они ужасны. Они отвратительны. Её пытают. Это пытка. Это как казнь на электрическом стуле. - Хөгжилтэй хүртэл унтаж байгаагаар ч бичээд зогсоо! (хватит обламывать удовольствие!) - рассердился монгол уже не на шутку, а на полном серьёзе. Но как можно успокоиться, когда изнутри тебя перемалывают, как зерно, кромсают ножницами, как бумажную аппликацию, протыкают ножами, как пакетик с водой ради фокуса? - Та хэзээ нэгэн цагт аль хэдийн хүртэл хаах болно?! (да заткнёшься ли ты когда-нибудь уже?!) Ойрат не мог подойти к концу. Сегодня он не в духе. Обычно, он всегда может управиться и за пару минут, получить максимум удовольствия, а от криков, плача и мольб жертвы будоражится сильнее, но почему-то, только не сегодня. Это его и гневало. Вплоть до побледнения костяшек в кулаках и хруста в костях пальцев. - Амаа хамхи! (да завали свою пасть!) - жестокий удар локтём по голове. У Казахского ханства перед глазами вся жизнь пролистнулась за секунду. Мгновенная боль. Резкая вспышка молнии. И всё померкло в темноте. Мигом же потонуло во мраке. Все звуки исчезли. Этот удар оказался чересчур динамичным. Мужчина переборщил. Женщина лишилась сознания.

[...]

Тихие шорохи помаленьку проникают в сознание, куда напустились ядовитые пары беспамятства. Она медленно раскрыла веки глаз, взмахнув, такими тяжёлыми и упругими сейчас, ресницами. Её горло зудилось изнутри, словно в нём застрял громадный шершавый ком. Хотелось смочить рот освежающей водой, сделать хотя бы один драгоценный вдох, но не получалось. Она не могла ничего увидеть перед собой. Только очень-очень размытый, мутный силуэт чьего-то плотного, крупного тела, которое нависает над ней и делает весьма странные, извращенские движения взад-вперёд и вверх-вниз, закрывая её собой полностью, издавая характерные звуки, которые отражались эхом от её ушей. Она сразу принялась вяло, слабо, хило протестовать. Хотела прошептать что-то наподобие «прошу, пожалуйста», но не могла открыть уста. Что-то склеивало их. Повязка зажала всю область её рта, обмотавшись ещё и сзади, с затылочной доли. Она попыталась пошевелить руками, но не могла воссоединить с ними прерванный контакт. Те самые непристойные мужские звуки превратились в разгневанные рычания и, видимо, какие-то угрозы. Он ещё зол. Он замахнулся на неё. Опять удар по голове, как будто её цапнул медведь своими когтищами. Прогибаясь под натиском побоев, её голова повернулась в правую сторону. И прежде, чем повторно погаснуть в бездыханном состоянии и потерять рассудок, она увидела, как запястье её правой руки накрепко привязано к изголовью кровати. Вторая тоже. Вот, почему она не чувствовала конечностей. Её связали и ей закрыли рот. Вновь беспросветная мгла.

[...]

Просыпается от того же самого. Те же самые толчки в теле. Прижигающее ощущение щипания и колкости в промежности. Автоматическое чувство отвращения от того, что её бесстыдно трогают и увлечённо лапают в различных местах. Не стесняются залезать в самые потаённые зоны. Довольствуются, как золотым трофеем. Очень больно сжимают грудь, вплоть до отёка в плечах. Насильно целуют и кусают. Она раскрыла опьянённые варварским дымом глаза. Заклеен рот. Связаны руки. Она старается пошевелить ногами, но теперь нет контакта и с ними. Дёрнув ногой, она ощутила, как будто какая-то очередная верёвка сковывает её щиколотки. От этого она не может пошевелиться. Ей связали ещё и ноги. Но такое предчувствие, будто это не верёвка, а что-то тяжелее. Какая-то металлическая проволока. Она жутко натирает кожу на ногах, образует прорези, кровяные полоски, буквально режет всю окружность ног своими острыми концами. С конечностей сочится стройная линия крови. Руки затекли. Циркуляция кровообращения разрушена в крах. Лишь только боль. Она цепляет её. Она не останавливается. И тёмная широкая тень от массивного тела сверху. Снова всё погасло.

[...]

Вновь открывает глаза. Так мутно. Она слышит мычания, болезненные стоны и молчаливые вскрики. Это делала она. Невзначай. И очнулась она от своего же собственного шума, которое сама не понимала, каким образом издавала. Но она не ручалась за себя. Не контролировала свой мозг. Она вроде кричит, но вроде же спит. Ничего не ясно. Всё слышно эхом. Заглушённо. И боль. Та самая боль. Она и не думала уходить. Зловещие руки Джунгарии метнулись к горлу. Костливые, как у смерти, но мощные, как у батыра, пальцы вцепились в артерии на шее, начиная стискиваться вместе. Стало экстренно не хватать кислорода. Чья-то коварная игривая ухмылка, счастливый шаловливый взгляд. Мир вновь отключил её от своей системы.

[...]

- Что происходит? - ни с того ни с сего спросила она, ещё не очнувшись. Её рот наконец-то был освобождён. Руки и ноги – в свободе. Единственное – было очень холодно. И сильно болели колени. Она стоит на коленях прямо сейчас. Но ничего не видит. Кажись, повязка со рта переметнулась на глаза. Она обрывисто всхлипывает, оглядываясь по сторонам в поисках невидимой опасности. Колени ноют дикими схватками, изнемогают от страшного онемения. Её, голую, раздетую, поставили и без того изуродованными коленями на твёрдый деревянный пол. Что же дальше будут делать? Какая-то тёплая ладонь прикоснулась к её затылку, потом больно схватив за шиворот. И потянула вперёд, на себя. От инерции она чуть не упала и была вынуждена облокотиться руками о кровать, находящуюся прямо у неё под носом, перед ней. Пытки ещё не закончились. Но к счастью, истёк её лимит временного осязания. Чувствуется, как постепенно мозг опять отключается, падает в небытие. Травма головы оказалась чудовищной, едва довела до сотрясения головного мозга. Джунгария осуществлял какую-то новую практику. Всё снова пало в ненасытной чёрной дрёме.

[...]

Отрывки реальной жизни не составляют никакого логически обоснованного контекста. Вспышка света бьёт в окно. Она раскрывает чугунные очи. Так долбит железная голова. По лицу текут всякие жидкости. Пот, слёзы, кровь, всё липко, грязно, непривычно, неприятно. Она валяется мёртвым телом на кровати и ничего не делает. И снова этот джунгар. Он ещё не нажрался. Продолжает делать своё. Ему ещё не наскучило долбить это безжизненное бревно и радоваться. Желанно воздыхать над куском мяса, которое мертвятиной лежит под ним. Он всё ещё здесь. С ней. Над ней. И делает своё дело. Она тихо вздохнула, жаждав закричать на весь дом от страха и боли. Хотя, всего этого она уже не могла различить. Она потеряла связь со своей физической внешностью, лишилась телесной автономии. Не может понять, что происходит с её телом. Да как-то и не надо уже. Организм потянуло в спячку. Виски всё ещё раскалывались отбойными молотками от серии мощнейших ударов и изуверских побоев. Травма пищит и визжит в ушах высоким порывом гула. Происходит что-то новое.

[...]

«Я дома?» Свежее испытание. Приходит в себя. Игольчатое онемение. Не сползает змеиной чешуёй с нутра. У неё не осталось совершенно никаких сил. Ни малейшей капли сознания. Голова гудела белым шумом. Как будто внутри самой черепной коробки проводятся дорожные ремонты, где долбят, бурят, сверлят, пилят, режут, ездят. Всё изнутри крошится на соринки. Такие же мучения метеоритными волнами раскатывались и по всему параметру тела. Абсолютно каждая часть организма испытывает непосильные адовые издевательства. Всё сводит судорогой. Чертовской лихорадкой. Её выворачивало наизнанку, как пушечное мясо на скотобойне. Она цеплялась пальцами за простынь, небрежно ломая ногти, думая, что этими усердиями просто вывихнет свою кисть в другую сторону. Она изгибалась в позвоночнике. Он хрустел и ломался. Она крупно дрожала и неконтролируемо билась, дёргалась в аффектном припадке, как буйная психбольная, привязанная к больничной койке за нарушение порядка, и которую пичкали непонятного содержания различными препаратами и втыкали уколы. Только вот, в её распоряжении есть лишь один укол, который мучает её в данную минуту. Интенсивные круги расходятся от центра лба равномерно в стороны, уходя в неизвестность. Головная боль, тошнотное головокружение. Сводит желудок. Предсмертное состояние.

[...]

Теперь уже совсем ничего не было ни слышно, ни видно. Белый грязный фон. Заклеен рот. Закрыты глаза. Связаны руки. Обездвижены ноги. Она – голая мишень. Кусок мяса, брошенный в стаю одичавших от голода гиен. Набрасывайся – не хочу. На кровожадное растерзание любому маньяку. Но вожак стаи – Джунгария, своей добычей ни с кем не поделится. Он разделит наслаждение в одиночку, сам с собой. Это самое страшное. Мало того, что насилие, так ещё и будучи абсолютно изолированной, ни видя, ни слыша, ни имея возможности пошевелиться – шашлык на палочке над раскалённым костром. Уровень стресса у женщины зашкаливает до невозможности. Он достиг апогеи, он бьёт тревогу, клокочет во все колокола, извергается расплавленной магмой. Организм плачет и кричит в неумолимом, истошном вопле от передоза вреда, травм и болей, полученных сегодня. Рыдающий скулёж не была способна прекратить даже завязка. Всё оборвалось внезапно. Ровно так же, как и началось. Кровавый водопад хлещет яростным фонтаном.

[...]

Это продолжается уже неограниченное количество времени

[...]

***

- Энэ нь Оростой таныг гомдоохгүй, гэхдээ надтай гэнэт өвддөг. Чи жүжиглэж байсан. (вот с Россией тебе не больно, а со мной вдруг больно. Ты больше притворялась) Наконец-то окружающая среда начала подавать звуки живности. Постепенно оборванная связь с конечностями принялась восстанавливаться и стабилизироваться. Казахское ханство, на последних нитях сопротивляясь силе гравитации, раскрыла одурманенные очи. Писк в висках потихоньку уменьшался, утихомириваясь. Возвращался слух. Она сумела сделать резкий и глубокий вдох. Но этот вдох сделала не она, а её лёгкие сами за себя. Тело отделилось от души и начинает жить самостоятельно, по своим собственным принципам, чтобы выжить и зачем-то существовать дальше. Сумасшедшая ломка изворачивалась кругами. Но на фоне того, что женщине предстояло пережить мгновениями ранее, это казалось обыденностью, бытом. Какие-то шуршания и спокойная ходьба разбавляли атмосферу утреннего сонного блаженства. - Би та нарын төлөө хамгийн сайн шийтгэлийг мэднэ. Хайртдаа оч, тэр ч бүү хэл өөрөө чамтай хамт байгаарай. Чи ямар ч байсан удахгүй өөрийгөө живүүлнэ, зөв зүйл хийнэ, чи ямар ч үнэ цэнэгүй новш. (я знаю лучшее для тебя наказание. Иди к своему любовнику, пусть расквитается с тобой сам. Ты всё равно скоро утопишься и правильно сделаешь, мерзавка никчёмная) Джунгария находился где-то далеко. Поодаль от кровати. Судя по его многозначительным движениям, он одевался и поправлялся у зеркала. Она моргнула и перевела усохший взгляд на окно. Занавески были чутка приоткрыты, и сквозь образовавшуюся полосочку мерцали первые лучи раннего рассвета. Утро ещё не наступило. Затяжная ночь уходить и не думала. Темно и сыро. Надо встать и что-нибудь сделать. Переживая лютые страдания и ломки, ханша умудрилась подняться и сесть на кровать. Где-то с десятого раза. Прежние девять оказались неудачными, потому что всё время тянули её вниз, силясь уложить на заветное место. Она взглянула на себя помутневше и маревно. Нормально одета. Одежда вычищена и выглажена. Остались только телесные гематомы, но судя по выцветанию их интенсивности, ей оказали какую-то медицинскую помощь, чтобы шибко её похождения в глаза не бросались. Жертва насилия вспомнила... то, что смогла вспомнить. Её опять изнасиловали. Пока она большую часть времени была без сознания. И скорее всего, не один раз, а многократно. И очень-очень долго, сильно, много, мучительно, больно. Приоткрытые уста задрожали. Она подогнула под себя колени и обняла себя, забившись в фирменную излюбленную замкнутую позу. Постельное бельё, как ни странно, тоже приведено в порядок и чистоту. - Я опять это допустила, - раздался неслышимый шёпот, и из глаз прыснули едкие слёзы. Слёзы жалости к самой себе. Слёзы беды и отчаяния. Слёзы обиды, ведь Джунгария вновь вернул её на начальную точку отсчёта. Да как-то уже безразлично. Пускай она на этом нуле и останется навсегда. Смысла восстанавливаться больше нет. - Он снова сделал это со мной. Я... Сама виновата, - голос дрогнул, стараясь затмить всхлипы. - Өх, өвчтэй, та хэн ярьж байна? Босоод, би ямар байна, харин эндээс гарч. Үгүй бол, (э, больная, с кем разговариваешь? Вставай, вали отсюда, пока я добрый. Иначе) - на незаконченном условии ойрат усмехнулся. - Та үүнийг давтахыг хүсч байна уу? (хочешь повторить?) Казашка посмотрела на него пустыми глазами. Выглядела она так, как типичный призрак из типичных страшилок и историй-ужасов. Вместо глаз – чёрные впалые глазницы, бледное лицо, осунувшиеся кости, худощавое телосложение, кошмарный вид. Такое описание ей и можно дать. Девушка встала с постели на пол. Послышался звук, будто что-то треснуло по швам, и следом ощущение – по ногам поструилась тёплая жидкость. Сухо посмотрев вниз, кочевница вдобавок увидела и сгустки, комки крови, катящиеся с пострадавшего места. Разрывы. Обречённый вздох. - Хайрын шөнө баярлалаа (благодарю за ночи любви), - монгол, вдруг оказавшись рядом с азиаткой, подошёл к ней близко, притянул к себе за талию и, вожделённым голосом прошептав эту фразу ей на ухо, нежно поцеловал в висок, с которого тоже сочилась кровь. Потом он улыбнулся, чувствуя себя превосходно, со свежим приливом сил и энергии. Та стояла смирно, не сопротивлялась, не перечила, бездумно и нахмуренно смотрела в пол. - Хайрт минь. Дахиад ирээрэй. Чи намайг хаанаас олохоо мэднэ. Хөгжилтэй байцгаая. (любимая моя. Приходи ещё. Ты знаешь, где меня искать. Развлечёмся) Они вышли на улицу. Казахское ханство на лопающихся ногах еле-еле вышла из дома. Семинильными шагами, не спеша, не тороплясь. Ей всё ещё не верится, что этот мужчина насиловал её, воспользуясь бессознательным состоянием. Ему так больше нравилось? Что же ещё такого он с ней провернул, чего она не помнит? Любопытно. Но и знать не хочется, чтобы не травмировать свою рыдающую душу лишний раз. Позвольте ей лучше ничего не помнить. Они вышли в тот самый переулок, из которого женщина так и не смогла выпутаться в тот раз. Расширенный воздух отдавал тлеющими ароматами хвойной смолы и запахом после ночного дождя утром. Небо было тёмным, солнце не планировало проявляться на склоне. Странно, что всё ещё ночь. Неужели, времени прошло мало, просто ей показалось, что много и долго? Или же, это происходило на протяжении нескольких ночей? Сколько вообще прошло с момента, когда она попала в этот концлагерь? - Хурдан яв!? (быстрее можно?!) - резкий толчок в спину, вынудивший её пошевелиться. Ходить было очень больно. Кожица так и натиралась внутри, создавала мозоли, потом разрывала их и впитывала солевую жидкость, гноилась, кровилась. Выйдя в этот переулок, она жалостливо взглянула вверх, на небо. Жаждала получить ответ на самый ключевой вопрос, но нигде не могла разглядеть ни загвоздочки, ни подсказки, ни разгадки. Не сразу она заметила и каких-то мужчин, скопившихся в этих переулках, как будто они здесь родились и живут с младенчества, о других пространствах и краем ока не ведая. - Хэдий тийм боловч та ирэх шаардлагагүй гэдгийг мэдэж байна, (а хотя, знаешь, можешь не приходить) - ойрат вышел следом за ней, захлопнув двери. - Би чамд хэрэгтэй үед, би чамайг олох болно. (я сам тебя найду в любое время, когда ты мне понадобишься) - Чи намайг тагнаж байсан, (ты шпионил за мной) - хладнокровно отозвалась она, отпрянув подальше от своего насильника, таращась на него, как неприрученный зверёныш. - Тийм ээ. Би чиний амьдралын минут тутамд чамтай хамт байна. Би хаа сайгүй, хаа сайгүй байна. Би бут бүрийн ард, өнцөг булан бүрт, цонх бүрт байна. Би яг чиний ард байна. Чи надаас салахгүй. Хэрэв та надад хэрэгтэй бол зүгээр л юу ч битгий хий, би яг тэнд байх болно. Би чиний ард байна. Таны амьдралын мөч бүр. (да. Я каждую минуту твоей жизни нахожусь рядом с тобой. Я везде и всюду. Я за каждым кустом, за каждым углом, в каждом окне. Я за тобой по пятам. От меня ты не избавишься. Если понадоблюсь – просто ничего не делай, я мигом примчусь. Я у тебя за спиной. Каждое твоё мгновение) Монгол скрестил руки перед собой и кровожадно улыбнулся. Брови на лице казашки продрогли, сместились к центральной точке лба, изогнулись. Губы плотно сомкнулись, язык потаённо спрятался за стиснутыми зубами. Плечи приподнялись, голова также притаилась между ними, как в черепашьем панцире. Пальцы крепко сжали ткань одежды на локтях от передоза былого стресса и напряжения. - Чи намайг дагаж байна уу, (ты следишь за мной) - повторилась кочевница уязвимым, слабым голоском, едва державшись от того, чтобы не захныкать, как маленькая девочка. - Мөн та нүдээ тайлж. Оросоо л битгий хар. Харин одоо алив түүн дээр оч. (а ты разуй глаза. Не только на своего русского смотри. А теперь, давай, вали к нему) - Та энэ нь хол авч чадахгүй! (тебе это с рук не сойдёт!) - внезапно даже для самой себя вскрикнула она, и получилось так, что её услышала вся улица. Интонация сорвалась на параноидальную. - Ты обязательно уйдёшь с должным наказанием. Я не позволю тебе выйти сухим из воды. Ясно?! Джунгария ошалел, не подавая виду. Он же применил к ней максимально варварские методы. Как эта дикарка ещё не утихомирила свой пыл?! Как она смеет разбрасываться этими словами? Она что, бессмертная? Она вообще хоть чего-нибудь в этой жизни боится, или нет? - Я не позволю тебе нарушать мои права. - Так ты уже позволила, взгляни на себя! - вдруг вскрикнул какой-то левый мужик, вслушиваясь в разговор, и после его шутки все находящиеся здесь разразились громким хохотом. Хан тоже ухмыльнулся уголком губ, оценив речь. - А что, разве у женщин появились права? - радостно подхватил другой, чем только усилил громовую волну гогота. - Кто-то дал бабам право голоса? Да ладно! Когда? Кто? - Сама виновата! - Да ты на себя посмотри, оборванка! Будто с войны пришла! - Глядите на эту умору! Все обострились против неё одной. Против беззащитной жертвы насилия, пережившей несколько часов изуверских пыток, которой в будущем предстоят ещё и изгнание из общества и людские насмешки. - Вот именно. Слышишь, что мои товарищи про тебя говорят? Молчи, бохир гичий, а то худо будет, - ойрат приставил свой указательный палец к женским губам, найдя это весьма забавным. Она и так молчала. Что ей говорить? Что ответить? Всё, что она смогла сделать – это только сверкнуть ярыми от подавляемой агрессией очами и резко увернуться от нежелательного прикосновения, повернувшись спиной и отойдя на расстояние. Может быть, её выпустят отсюда? И она не нарвётся больше ни на какие беды? Джунгария обежал её впереди, встав прямо на пути. У остальных пьяниц, наркоманов и обычных мужиков это вызвало очередной прилив смеха. - Пусти меня, - ханша попыталась обойти настойчивого мужчину со стороны, но тот не позволил ей сделать это. - Пусти меня! - более гневно, но испуганно и обиженно пролепетала Казахское ханство, чувствуя удушье, как в тёмном и тесном гробу. Паскудное настроение. Паршивое состояние. Очень страшно. Состояние собственной брезгливости, собственной неприязни, собственного омерзения. Гадость. Она сама – гадость. - Пожалуйста, дай мне уйти. Отойди с дороги. - Слушай, а ведь она прям похожа на ту, что ты описывал, - к этой парочке подошёл ещё какой-то мужик, указав палецем на загнанную в угол жертву. - Это она и есть, - ответил джунгар, от нечего делать обхватил азиатку за плечи, покружил на месте и резко остановившись, откинул на землю. Та упала, не успев опомниться и осознать, что это было. Успела только сдавленно пискнуть прежде, чем свалиться. Вокруг неё раздались мерзкие хохоты. - Ой, извини, я случайно, - выдавив из себя эти извинения, монгол подошёл к упавшей девушке и протянул ей руку помощи. Вторая всё ещё не могла ни о чём сообразить, но автоматически, на основе рефлекса протянула в ответ свою. Мужчина помог ей подняться, встать на ноги, а сам нежно приобнял её. - Всё в порядке? Не ушиблась? - серьёзно спросил он, бережно осматривая её лицо. - Нет, - хрипло прошептала она, мотнув головой. Послышался тихий смешок. Ханшу схватили, вновь потянули на себя и опять отбросили на землю. Смех стал громче. Падение сдавило мышцы. - Ой, прости! - сквозь слёзы смеха выдавил Джунгария, подходя ближе к своей игрушке. - Опять случайно! Ты не ушиблась? Всё в порядке? - Отстань, - та откатилась в сторону, принимая кое-какие попытки подняться на землю. Стоило ей подняться на четвереньки, ей в бок прилетел пинок, заставивший её снова упасть в прежнее положение. Трепят, как бездомного котёнка. И опять смех. Она словно выступает клоуном в цирке, дабы толпу потешить. - Вот вам и та самая сильная и независимая страна. Раньше на всех с кулаками запрыгивала, а сейчас ветерок подул – и она на грани смерти! Во, видите, как плохо свобода влияет на тупых женщин? Была воительницей, а стала проституткой. М-да, понимаю, денег нет. Каждый выживает по-своему. А она вообще ублажает всех за бесплатно! Она та ещё шлюха! Опять взорвалась волна смеха, радостных подтверждений и общественных одобрений. - Помочь? - монгол, её главный враг, тот, которому сейчас веселее всех, склонился над ней, заглядывая своим ехидным взглядом ей прямо в сердце. - Не надо. Отвали. - Да что ты, я правда не специально. Так случайно получилось, клянусь, - не став дожидаться согласия, мужчина силой поднял женщину на ноги. Та встала, чутка оклемавшись. Ею управляли, как тряпичной куклой. Как болванчиком без скелета. Джунгария тупо кидал её в разные стороны, потом наигранно извинялся, помогал встать и опять бросал. Так, от балды, потому что это очень весело и смешно. Но очень жестоко. Бесчеловечно и аморально. Поднимал. Извинялся. Потом бросал. И так по кругу. - Ну всё, всё, прости, больше не буду, честно! - её подняли. Казахское ханство шаталась. Она держалась на ногах, сделав шаг назад. Джунгар, что секунду назад стоял спокойно, вдруг резко ринулся к ней, грубо поднял и перекинул через спину, назад, кувырком. Вот этот фокус оказался уж похлеще предыдущих. Те были детскими, давно известными, неинтересными, а этот – побольнее и помощнее. Она бездыханно свалилась спиной на твёрдокаменную поверхность пола, задыхаясь от судорог и зажимов в позвоночнике и пояснице. Затылок изнывался от полученных побоев. Крик самовольно выстрелил из неё, как из винтовки. Всё, что доходило до неё – погибающий смех и какие-то ликованные восклики, поддерживающие данный уклад событий. И тут же, над ней нависла мускулистая мужская тень, прижав к земле. Скрутили кисти рук, придавили их, оказались между ног, предварительно раздвинув их. - Нет! - сорвалось с лёгких, непроизвольно вырвалось с языка, стоило джунгару прижать её в непристойной позе. Смех оборвался, и повисла напряжённая тишина, продлившаяся буквально с секунду. Потом оборвалась и эта тишина. Атмосфера заполонилась гвалтом и галдежом. - О-о-о, ну же, мужик, давай! - с публики зрителей раздались свистки и многозначительные возгласы, которые мечтали о начале концерта. Один даже принялся аплодировать, подойдя ближе. - Простите, ребят, не сегодня, сил больше нет, - Джунгария оставил побледневшую девушку в покое и поднялся, выровняясь в стройной позиции. Были бы силы и ресурсы – он бы, бесспорно, устроил шоу со световыми, звуковыми и красно-белыми эффектами. Пора. Больше этого терпеть нельзя. Сделав глубокий вдох, ханша со скоростью пули подпрыгнула с лежачего положения и что есть мочи, метнулась к выходу из тоннеля. Вернее, хотела метнуться. Но пока она оклемается, очухается и наладит баланс со своим позвоночником... Джунгар поставил ей подножку. Она вновь рухнула вниз, громко вскрикнув от изнурённости и повреждений. Физическая чувствительность обострилась до тонких гранённых линий, и любой вред казался непереносимым. Остальные заржали громче коней в конюшне. - Какая она аппетитная, - посыпались сальные комплименты из общественности. - А мне потом можно будет её? - Нет, нельзя! - вскрикнул ойрат, осёкши мужчину от таких воображений. - Она моя. И так уже она по двум мужикам прыгает, сотню ублажает, не хватило мне ещё тут. Казахская страна залилась багровой краской. Её лицо принялось плавиться от смущённого шипения. Джунгария считает её блудницей, что она со всеми гуляет. Ещё всем и говорит об этом. Но по кругу не пустят и ладно. Уже огромное преимущество. Джунгар бы не потерпел такого бесчинства по отношению к своему достоинству. Пользоваться женщиной, которая уже была использована другими – ему противно. Она должна принадлежать только ему и никому больше. Только он имеет на неё все права. - Помогите, - неслышно ни для кого, только для самой себя, незаметно прошептала девушка, умываясь безжизненными слезами. С разбитых коленей запеклась кровь. Чулки рвутся, натираются. Кровь засохла везде и камнем приклеелась к кожице, сросшись с ней единым целым. - Ладно, всё, я устал, - психованно отозвался монгол, подойдя к казашке, униженно лежащей внизу, на коленях перед всеми. Все смеялись над ней, тыкали пальцем, обзывали, оскорбляли. И, вероятно, мечтали воспользоваться следом за Джунгарией, за её главным хозяином жизни. Но второй не позволит этого ни за что на свете. Пока он рядом – она в безопасности. - Давай, вали отсюда, ты мне надоела, пшла вон, - её опять грубо и небрежно схватили за плечи. Подняли над землёй и бросили в сторону.  Потом снова подняли и встряхнув в руках, толкнули в спину, заставляя уходить. Джунгар минуту назад был заинтригован процессом, и сейчас, ни с того ни с сего, обозлился. Шуточки исчезли. Казахское ханство под влиянием толчка медленно поплелась отсюда, находясь в состоянии эмоционального шока и морального ошеломления. Повёрнутая спиной, она чувствовала, как в неё остроконечными стрелами вонзались копья осуждений, ненависти и насмешек. Её репутация треснула и испортилась навсегда, окончательно и бесповоротно. Честь и достоинство осквернены. Её использовали. Наигрались, обсмеяли и вышвырнули на улицу, как провинившегося щенка. В холод и темноту. - Во, мужики, смотрите на эту проститутку. Идёт теперь господина своего соблазнять. Гулящая стерва, - указывал монгол на бедную женщину, представляя её своим друзьям. - Чёртова шлюха. Неприлично девушке так распутно себя вести в обществе, я же прав? «Но ты сам подвергаешь меня насилию», - неслышно пронеслось в мыслях у кочевницы. Она не могла идти нормально. Из-за болей и головокружения шаталась, падала в различные стороны, спотыкалась. Приходилось ползти по кирпичной стене, придерживая её руками, и убегать. Тут же, ойрата осенило. Он кое-что забыл. - Ой, стой, подожди! - его шаги метнулись в чёткости по направлению к ней. Чего ему ещё от неё надо? - Остановись, я же совсем забыл отблагодарить тебя! - Нет-нет, отстань! - её поймали, остановили, развернули к себе и приставили к стене. Она не могла открыть глаз от стыда и позора. Она верила, надеялась на то, что этот кошмар закончится, как только она окажется вне того самого дома-монстра, но походу, всё только начинается. Джунгария заглянул непокорной ханше в закрытые веки глаз, в которых впали вогнутые синяки. Она потеряла координацию. Лишилась нити связи с центральным органом. Чувствовала себя ультрапьяной. Её всю трясло, вся она дрожала бесконтрольным тремором. - Слушай, я совсем забыл, - мужчина полез к себе в карман, вытянув оттуда несколько купюр. И хитро ухмыльнулся. - Нельзя же тебя без оплаты оставлять. Вот, смотри, твой заработок. Спасибо большое! - Нет, убери это от меня! - затряслась она с новой силой, стоило ей увидеть эту несчастную связку грязных денег, мелькающих перед ней. - Да что ты, ну? Возьми, это твоё! Теперь между нами всё честно! - насильник пихал деньги женщине, которая барахталась, прижатая всем телом, пытаясь безуспешно выпутаться. - Убери это от меня! Хватит! - Возьми, говорю! - Нет, прекрати, не надо! - Всё равно ты хорошая, - азиат залез девушке под подол платья, нащупал чулок и оттянув его за ткань, стал пихать деньги туда, вовнутрь. - Не надо, - заливаясь плачем, проскулила она, больше не в силах сдерживать слёзы. Лицо горело от чудовищного стресса. Отлично. Теперь её купили, как товар. Заплатили за услуги. Прелесть. - Не надо, - ещё раз осипше пролепетала ханша, стараясь отбиться от назойливых шаловливых рук хана, но тот был непреклонным. Остальные засмотрелись на эту сцену, посмеиваясь над тем, как мужчина негуманно издевается над живой женщиной. - Это тебе за этот раз, - озорные пальцы не смогли пройти мимо, поэтому, как только они закончили расплачиваться деньгами, дополнительно огладили бёдра девушки, выводя круги по всем выпуклостям. Потом ойрат вновь залез в свой карман, вытягивая очередную зелёную банкноту. - Не надо делать это, я прошу, остановись, пожалуйста... - Это тебе за разы в темнице, - заново оттягивается чулок, но только на другой ноге, и деньги вкладываются туда, как в копилку. - Во, мужик! - одобрил один зевака из толпы. - Молодец! - Во даёт! - Мощь, а не мужик! - Ничего себе, как может! - А это, - Джунгария вытащил из своего кармана ещё одну проклятую бумажку. - За тот раз на речке. На этот раз, он разнообразил способ оплаты. Полез к груди. Отогнул воротник и стал класть деньги ей в нагрудное нижнее бельё. Казахское ханство пыталась вырваться, но всё её попытки были жестоко подавлены и агрессивно ликвидированы. - Ты – мечта любого нормального мужика. Не, смотрите на эту стерву! Услуги оказала, а деньги не берёт! Мечта, а не женщина! Джунгар наконец-то отпрянул от своей изнемождённой жертвы, которая захлёбывалась в подавляемой истерике. Она теперь вся напихана грязными деньгами. Они наполняют её всю и полностью. Её тело купили. Как объект. Посчитали за товар. Голый кусок мяса. - А сейчас пускай идёт и опять гуляет! - весело выкрикнул монгол, действительно оставив казашку в покое и дав ей возможность спокойно уйти. - Ей за это ничего не будет. И так весь город уже знает о ней. Ей стесняться нечего! Ханша чуть не поперхнулась воздухом и не откусила язык, услышав эту фразу. Её окатило ледяной водой из только что оттаявшего айсберга. - В каком смысле? Джунгария, что ты имеешь ввиду? - робко переспросила она, ползая по стенке, стараясь боязненно удалиться с этого уличного борделя. Джунгар обернулся на неё, засияв сильнее. - Я же сказал тебе, что ты без внимания не останешься и я обязательно расскажу про тебя. Вот, пожалуйста. Город знает о тебе и о том, какими грешными, непристойными вещами ты занимаешься. Поздравляю тебя с окончанием статуса приличной женщины! - Ты... - ком увеличился на всю область груди и шеи, сжав горло. - Ты... Ты оклеветал меня? На весь город? Ты распустил про меня слухи?! - Любимая, ну почему это оклеветал? Всего лишь рассказал правду! Люди должны знать о том, что за нечисть бродит в их городе! Я ничего такого не сделал! Не притворяйся тупой, будто бы ты не замечала странные взгляды и людские перешёптывания раньше. М-да, нужно быть максимально тупой, чтобы ничего из этого не заметить. Нормальная баба бы уже давно заметила эту тень позора, - мужчина покрутил пальцем у виска, огорчённо прицокнув. Казахское ханство не находила никаких слов. Не знала, что ответить. Она застыла в одной позе, с человечностью и неверием глядя на монгола. Он отважился на это. Он оклеветал её на весь город. Вот, почему на неё так странно оглядываются. Вот, почему ей мерещится слежка. Вот, почему над ней тихонько посмеиваются, стоит ей мимо пройти. Он обесчестил её каждым встречным и прохожим, распустил сплетни, наговорил всякую гадость. - Радуйся, что я ещё одежду у тебя не забрал и по городу так не отправил! А то бы пришла к своему русскому голая, вот смехота была бы! Женщина не смогла ничего ответить. Она отвернулась и шатаясь валкой походкой, покорно поплелась вдаль, вытирая крупинки слёз холодными покрасневшими ладонями. - И помни: я нахожусь у тебя за спиной каждый день! Я всегда слежу за тобой! Ты у меня всегда на виду!

***

Обеденное время - Да ты хоть можешь представить себе масштабы этой проблемы, Агна?! Где она может находиться такое долгое время? Я уж столько времени здесь бьюсь, мечусь, голову рву, а её всё нет! Это вообще нормально? Уходить и не возвращаться! - Господин, я просто хочу успокоить Вас и сказать, что во... - Успокоить?! Меня? Казахского ханства нет дома уже чёрт знает сколько, а ты предлагаешь мне заткнуться и молчать?! - Что Вы, господин! Ни в коем случае! Просто есть разные варианты, и стоит рассматривать каждый из них! - Да я уж и не знаю, о чём думать! Чего я уж только себе не надумал за этот период! Вдруг, её вообще убили! Или она сама!.. Вот где её черти носят?! Это вообще ненормально! Агна приумолкла. Российская империя метался по всему вестибюлю, охаживал круги, наматывал километры, разводил и махал руками, ругаясь с обычной служанкой Агной. По-настоящему он на неё, конечно, не гневался и лично к ней никаких претензий не имел, а просто кричал и негодовал от клокочущих переживаний. Во всём этом винил он только лишь себя. Он снова допустил того, чтобы она сбежала. А когда эта женщина сбегает из дома – плохая примета. - Агна, я просто боюсь, что она никогда не вернётся! - русский обошёл закрученную лестницу уже в пятый раз, мелькая перед зрением, как надоедливая муха, что всё жужжит и жужжит на весь дом. Девушка стояла возле порога двери, в своём привычном костюме горничной, скрестив пальцы в замочек перед собой, и послушно молчала, наблюдая за хозяином. Она тоже волновалась за свою приятельницу. Всё-таки чувствуется с ней кое-какая ментальная связь. - А если с ней случится то же, что и с тобой? - вдруг выдал РИ, посинев от, терзающей грудь, тревоги. Агна вздрогнула, чуть не заплакав от гнусных воспоминаний того, что ей пришлось пережить, через что пришлось пройти. Славянин подошёл в точности по направлению к ней. Стоило ему двинуться, служанка всхлипнула и, опустив голову, закрыла глаза, чтобы не расплакаться прям здесь и сейчас. - Что, если и её туда же? - Не думаю, что с ней так поступят, - натянутым голосом выговорила Агна, вытерев глаза. - Она же не обычный человек. Её туда не втянут... - Но она покорённая колония. Чёрт, да все люди моей земли знают об этом! Её могут запросто убить, и это будет безнаказанно! Они в курсе! Так что её и не в такое ещё втянуть могут! Осознав, что своими мрачными доводами и страшными фразами он довёл молодую девчушку до эмоционального срыва, Россия решил замолчать. С грустью взглянув на, сдержанную и терпеливую, девушку, он вздохнул, ощущая некий дискомфорт. Благо, её кошмар позади. Но только из души он не исчезнет никогда и никуда. Агне предстоит жить с ним до конца дней в надежде, что её собственное сознание не сожрёт её с потрохами когда-нибудь. - Вот где ж её искать-то? Вот куда?! Завертевшись на месте, как юла, Российская империя медленной походкой направился куда-то к дальнему углу. Нужно выплеснуть адреналин, скопившийся в костях и мышцах из-за перенапряжения и бессонницы, куда-нибудь во внешнюю среду. Ибо зажимать его внутри себя уже невмоготу. Он копится смольно-янтарным мусором прямо в сердце и утромбовывается. Слышен скрип двери. Между ею и дверным косяком образовалась тоненькая щель, сквозь которую пал солнечный свет. Кто-то заходит сюда. Агна с горестным предвкушением взглянула на монархиста, который, ничего не заметив, продолжал пялиться в стенку и ругаться с самим собой. Дверь открылась шире, и за порог, ни жива ни мертва, ни рыба ни мясо, вошла и сама Казахское ханство, прятая выражение лица. - О, госпожа, - встрепенулась служанка, закопошившись на месте. Ханша отпрянула в сторону, резко приставив указательный палец к своим губам и со страдательным взглядом, тихонечко прошипела, давая понять о том, что не надо её раскрывать. Агна оторопела, не зная, что и делать, мельком поглядывая на самого империалиста, который ничего не слышал. - Госпожа, где Вы пропадали? - шёпотом спросила девушка, с испугом рассматривая внешний вид женщины. - Вас господин обыскался. Вторая ничего не ответила, закрыла дверь и поспешила незаметно удалиться отсюда. Аристократ краем глаза и третьим ухом почуял что-то неладное. - Казахское ханство? - шокировался русский, мгновенно обернувшись и увидев свою гостью, которая, услышав своё имя, остановилась, как вкопанная. Не веря своим глазам, славянин быстро подошёл к казашке, что стояла на первой ступени, опираясь весом тела на перилла. - Ты вернулась! Бог ты мой, ты чего, с ума сошла? - Россия встал перед ней. Он думал, что как только увидит эту нелюдимую, то снимет с неё кожу от досады и передоза тревоги, но её вид и появление растопили его ледяную душу. Недавно строгие губы растянулись в поощрительной улыбке, а хмурые очи рассеялись, как тучка, и приобрели более милосердный облик. Всё нутро вздохнуло с небывалым облегчением. Кочевница стояла, легонько шатаясь, как золотистые колосья на ветру, не поднимая глаз. Притихла. Совсем как на похоронах. - Ты чего молчишь? Ты где пропадала эти три дня? - Три дня?! - огорошению казахской страны предела не было. Едва не вскрикнув это, она сдала позиции и посмотрела монарху прямо в глаза, подрагивая разбитыми губами. Последний обомлел от такого вида, сам чуть не рухнув с лестницы. - Что с тобой? На тебя что ли медведь напал? Та вновь опустила очи на пол, силой зажмурившись. Жаль, что это был не медведь. Она не хотела всего этого. Её же собственные крики ужаса отразились в памяти и оглушают каждую секунду. Его ухмылка. Ну и так далее. Как так – прошло целых три дня? После того, как насильник её выпустил, прошло всего лишь утро, то есть, она нигде не задерживалась и мигом же поспешила во дворец, ибо более некуда. Значит, она была заточена с насильником в доме... Три дня? Так он насиловал её не одну ночь, а трое суток?! Целых трое суток. - Ты можешь объяснить мне, где ты была эти дни? - У подруги, - не подумав, выпалила азиатка, сразу посчитав это оправдание недостойным и фальшивым. - У подруги? У какой? У тебя что, есть подруга? - Да, есть. Она меня знает. - Аа... То есть, ты три дня просто гостевала у неё? - Да. - Ну, хорошо! - славянин поверил в эту ложь. Откуда он знает? Она разозлилась, выбежала и наверное, решила зайти в гости к своей подруге. А так как была чрезвычайно разгневана и обижена, задержалась у неё подольше, чтобы прийти в себя. И вот, отойдя от мощных эмоций, настроив холодный разум, вернулась обратно. Это возможная ситуация. И ничего страшного в ней нет. Наоборот, даже отлично, что она отдохнула и развеялась. - Я очень рад, что у тебя здесь есть подруга, которой ты доверяешь, у которой ночевала. Это правда прелестно. В общем, вопросов больше не осталось, кроме одного. Что за вид? - Не знаю, - слёзно прошептала ханша, чувствуя, как сдавливается её грудь. РИ стоит впритык, чуть ли не дышит в неё, созерцает на неё, так что главное – не сорваться. - Я ничего не помню. - Ничего не помнишь? Походу, весело вы посидели, раз уж ты ничего не помнишь, - раззадорился аристократ, понимающе улыбнувшись и слегка рассмеявшись. Казахскому ханству это тоже показалось смешным. Она также тихонечко засмеялась в себя. Но уж явно не искренне и не от счастья. Коль уж разрыдаться в голос и закричать она не может, надо хоть каким-то образом вылить из себя вёдра помоев. Район солнечного сплетения сдавился ломом. Она не могла остановить свой нервный смех. Всё смеялась и смеялась, как песня певчего соловья, как заведённый двигатель. - Что-то отмечали? - любопытно спросил русский, подбадривающе подмигнув. - Да! - сдавленно от смеха ответила ханша, будучи действительно не в силах остановиться. Она пыталась, но её смех продолжал предательски вылетать из лёгких. Вскоре из глаз брызнули слёзы. Живот заболел от многократных сокращений. Она одновременно и смеялась, и плакала. Слёзы текли с глаз ручьями, а звонкий смех с нотками бедных завываний не мог оборваться. Это была очередная душевная пытка. Организм хочет плакать, но вместо этого – смеётся. Это крик о помощи, который РИ не может расслышать. Ежели она смеётся, значит, ей весело, и всё хорошо. Он тоже смеялся вместе с ней, за компанию, в качестве поддержки, наивно веря в то, что всё в порядке. - Ну, ладно, я рад, что ты так хорошо отдохнула. Всё отлично, - душевно улыбнулся он, жадно глотая кислород ртом, еле успокоившись от сладкого веселья. Он понял, что не надо доставать женщину расспросами так сильно. Она тоже имеет право на отдых. Она не обязана быть извечно зацикленной на своём состоянии и всё время что-то объяснять русскому. Подумаешь, посидела у подружки, выпила, отметила, отдохнула, а сейчас смеётся, будучи полностью счастливой и радостной – ну чем не прелесть? - Ну ты чего, а? - пристально не замечая никаких «красных флажков» и сигналов о помощи, империалист ткнул локтём девушку в бок, потому что та всё ещё не успокаивалась. Что-то больно долго и слишком увлечённо она смеётся. Не может прекратить. Та изо всех сил скрывала выражение лица и притворялась, что слёзы бегут от счастья. Плач трансформировался в нервный дрожащий смех. Истерический. Панический. Смех как защитная реакция. Было кошмарно плохо. Она и плакала, и смеялась в одно время. Её мозг с катушек съехал. Она сошла с ума, думая о Джунгарии и о том, что он с ней вытворял. Она схватилась за живот, в низу которого пронеслась молниеносная боль от ноющих разрывов. С промежности по ноге вытекла липкая струйка, пачкая собой одежду и... деньги. Ей хотелось упасть. Наконец-то этот злосчастный смех стал потухать и вскоре, угас совсем. Её отпустило и она глубоко вздохнула, почему-то улыбаясь пьяной улыбкой. - Я пойду к себе отдыхать, - мертвецки процитировала она, разворачиваясь к лестнице, чтобы подняться к себе. - Прелестно. Давай, отдохни, потом иди поешь, если хочешь, вода в кувшине у тебя в комнате, если понадоблюсь, позови меня или Агну. Она поднялась наверх, закрылась в комнате, захлопнула дверь, провернула ключом замочную скважину, оказавшись полностью в изолированном одиночестве. Не было сил пойти в ванну. Моральных сил. Она не способна смотреть на своё обнажённое тело, зная, какие преступления и грехи оно совершало целых три дня. На Казахское ханство напали лихорадочные судороги. Будучи не в состоянии дойти до постели, она остановилась у стены. Такое ощущение последовало, будто бы в неё выстрельнула пуля, заставив и прижаться к той самой плоской поверхности. Изнутри сковало аффектным онемением. Закрыв ладонями приоткрытый рот, она, с бешеными от вопиющих сцен глазами, скатилась по стене вниз, на пол, поджимая колени. Не было духу даже вытащить из себя грязные деньги. Было мерзко прикасаться к ним. Так они и остались, воткнутые в неё. Тихонько взвизгивая себе в закрытый замочек рук, как раненная собачонка, она судорожно задрожала в панической атаке. Ей хотелось зарыдать в голос, дабы выплеснуть то, что скопилось внутри, но только не здесь и не сейчас. Поэтому, крепко зажимая непослушные губы, принялась бесовски сетовать в зыбучей кручинности. Он снова вернул её на изначальную позицию разбитости. Сбил все результаты одним только взмахом. Он ещё и выслеживает её, шпионит в намеренных планах, ему не лень следить за каждым её шагом, каждым дыханием, лишь бы только самоутвердиться за счёт её горя. Вот чего ему надо от неё, что он не отстаёт ни на день? Вот ради каких целей следит? Почему считает блудницей? Зачем оклеветал на весь город всем людям, наврав и обесчестив? Зачем позорил прилюдно? Зачем насилует? Зачем? Ради чего? Что ему это даёт? Ему нравится? Весело и забавно? Когда она пьяной походкой шла ко дворцу, уже светало, и на площади выходили обычные люди. Мужчины указывали на неё пальцем и смеялись, оставляли на её теле сальные взгляды, осуждали и поливали грязью. Женщины пугались и сторонились, закрывали своим детям глаза и отводили их на расстояние. Бабушки, сидящие на скамейке, яростно проклинали её, крестили и поливали святой водой. Все её критиковали. За что? За то, что она – жертва. Насилие совершили над ней, но изгнали из общества её. А вот когда Джунгария проходит по городу, никто ему вслед не оборачивается. Никто не указывает на него пальцем, не прячет детей и не прикрывается крестом. Хотя жестокие издевательства проворачивал он, но ему простительно. На нём нет никакого клейма преступника и убийцы. Наоборот: мужики только радостно принимают его за своего, хвалят и обожествляют. Мол, молодец, не мужик, а мощь, ну ты даёшь, дружище, правильно, так их и надо, этих баб ненормальных, так держать. А жертву валом переезжают. Жертве вгрызаются в горло. Жертве впиваются в кровь и высасывают жизнь. Жертва сама виновата. Жертва обязана быть мертва. Жертва не заслуживает жизни. Жертву надо наказать. Насильник не виноват. С ним всё в порядке. Он хороший. Всхлипывания усилились наряду с нудным хныканием, как обычно сетуют дети. Хотелось завыть сломанной сиреной. Забиться под землю. Как же всё это омерзительно. Её возненавидели. Её честь пала в лужу на глазах у всех. От тени позора не отмыться и не сбежать. Изгнанница, которая обязана молчать в тряпочку. Молчаливо постанывая в себя от бесчеловечных страданий, она прикусила язык. Всё в комнате кружилось уничижительной воронкой. Регулярно всхлипывая от пережитого, она сползла на пол в лежачее положение полностью. Не смогла дойти до кровати. Боль внизу живота осталась оцепеняющим невидимым касанием. Царапая сломанными ногтями живот сквозь ткань, она легла на прохладную поверхность. Очень твёрдо. Невозможно расслабиться, тем более с её-то позвоночником и спиной. Умываясь слезами и глуша стоны в себя, она неконтролируемо дрожала и причитала, тряслась и истерила, задыхалась и всхлипывала. И ведь это она ещё большую часть того, что он с ней делал, не помнит. В основном, она была без сознания, и это дало ему абсолютную волю и уверенность в своей правоте, тотальной безнаказанности. Ну и слава богу, что она не помнит. Хоть воспоминания так сильно мучать не будут. Его руки ощущаются везде. На всей площади тела. По всем частям. Его руки всё ещё трогают её везде и всюду. Шалят и озорничают, бегают повсюду и болезненно сжимают. Несколько минут провалялась она бездумно на полу, справляясь с тремором и сражаясь с самой собой. Зачем он делает всё это с ней!? Так и хотелось завопить душераздирающим кличем на всю планету. Вскоре её потянуло в сон. То ли теряя сознание от ошеломления, то ли действительно желая полноценного отдыха, бедная женщина впала в беспамятство. Так и уснула прямо на полу. Слёзы застыли водяными разводами на щеках. За окнами начало верно темнеть.

***

Глубокая смурная ночь. Траурное поднебесье с особо острой завистью накрыло город своей волчьей скорбью, не давая проникнуть рассеянному лунному свету к людям. Свинцовый осадок гнилью распылился в воздухе, склеиваясь в густые комки и закупоривая проход кислорода к миру. Её разбудило какое-то чрезвычайно странное чувство. Не было никакого сна. Ничего не снилось, видимо, Морфей закрыл двери в свой ночной кинотеатр, оставив бедную девушку на пустой улице в ожидании свободных мест. Глаза, окроплённые слезами и каплями крови, открылись. Голова кружилась. Было очень твёрдо и неудобно лежать. Ей померещилась слуховая галлюцинация. Как будто бы она слышит какую-то страшную музыку-ужасов. Обычно, данное музыкальное сопровождение ставят в напряжённые моменты типичных мистических фильмов и триллеров. Это сулит о приближении смуты и нечисти. Испытывая дискомфортную ломку в теле, Казахское ханство неприятно поёжилась от колкости. Противные чёрные вороны заголосили в ветвях густой плотной кроны деревьев. Доносятся характерные взмахи их массивных крыльев. Чувство тошноты. Всё то, что находится внутри, умоляюще просится наружу. Но спать хотелось сильнее. И к сожалению, первое чувство оказалось гораздо мощнее второго. Испытывая крышесносные ломки и боли в животе, женщина перекатилась с боку на бок, начиная подниматься. Она проспала на полу с утра до поздней ночи. Прошипев от скручивания и невыносимой тошноты, ханша подошла к двери, скороспешно стараясь открыть вредный ключ, что застрял в скважине. Тем временем, нутро само за себя не ручается. Оно интенсивно пытается вытолкнуть всё во внешнюю среду. С остервенением раскрыв эту непокорную дверь, кочевница, зажимая рот ладонью, быстро побежала по направлению к заветной комнате. Везде было темно. Не горел свет. Владычествовали тишина и ночная дрёма. К счастью, ванная комната оказалась свободной. Да и, её в принципе никто не занимает по ночам кроме её самой. Она ворвалась в ванную, закрыв дверь на ключ, чтобы Россия не потревожил её в самый неуместный момент. Падая и спотыкаясь на ровном месте, с безобидными ругательствами она подбежала к зеркалу, склонившись над раковиной. Попыталась расслабиться, отдышаться, чтобы высвободить всё, что является преградой на пути к рвоте. Если она не облегчится сейчас, то тошнота не пройдёт сама по себе. И как назло, зыбкое ощущение тошноты закончилось конкретно в эту секунду. Больше ничего не хотелось. Прошло. И бесспорно, становится ясно, что если сейчас она сдастся и уйдёт к себе, то ей вновь будет плохо. Нельзя идти на поводу у закона подлости. Оставшись в ванной, она включила воду и начала умываться. Заодно и ополоснула рот, попив воды с крана. Дышала чётко и глубоко, размеренно и спокойно. Внутренние недуги не должны склонить её. Она справится. Делая глубокие вдохи и медленные выдохи, азиатка облокотилась руками о бортики раковины и, не выключая воды, взглянула на своё отражение в зеркале. Благодаря тёмной ночи и всегда закрытому плиткой окну, её украшения в виде шрамов, синяков, ссадин и ран не сияли настолько ярко. Приглушены потемнённым контрастом. Она смотрела на себя под звуки льющейся воды. Рвано дышала. Смотрела на себя с ненавистью и осуждением. Решила саму себя же и бросить без поддержки, на растерзание пустоте, беззащитную, немощную, слабую. От собственной же никчёмности организм закрутило со свежим приливом сил. Она не смогла сдержаться. Чуть не задохнувшись, чувствуя, как различного рода жидкости душат у глотки, она дала им разрешение выйти наружу. И это оказалась далеко не обычная рвота. Каким же смертельным оказалось её ошеломление, когда изо рта она выплёвывала из себя белую жидкость. Ту самую. - Боже, чт... - хотела спросить она саму себя, но не успела из-за очередного приступа. Она обмерла на месте. Сердце поддалось лютым сокращениям, а сама она застыла в цементной статуи. Белая жидкость продолжала выходить из неё. Организм самовольно отторгал эту гадость, отвергал эту мерзость из себя. Желудок не мог переварить подобного рода вещь и самолично сопротивляясь, пытался очистить себя и свои стенки от этого вреда. Казахскому ханству стало отвратно. Омерзительно и неприятно. Что же он с ней делал такого, чего она не помнит? - Джунгария! - не зная, зачем, вскрикнула она это злостное имя настолько громко, насколько смогла. В тембре витали взбудораженные нотки истерического срыва. - Зачем ты это делал?! Зачем?! Почему ты... Перебили. Опять рвота. Её невозможно было остановить. Его жуткое семя, его дерьмовый генетический материал, подобно сильному напору фонтана, выплёскивались в раковину, уплывая в канализацию вместе с водой. Для казашки это было высшей степенью разврата. Мало того, что насиловал, так ещё и такие похотливые вещи совершал, пока она не могла постоять за себя, будучи бессознательной. Пакостно. Подло. Коварно. - Почему, Боже, почему?! - окончательно потеряв рассудок, кочевница громко, что есть энергии, закричала три эти слова на весь дворец, схватившись за голову. Протяжно и жалобно. Довольно громко заплакав, не отдавая отчёта своим действиям, она отошла от раковины, покружилась на одной точке и, не ведая, куда деваться от этого позора, вернулась к раковине вновь. Её губы были заляпаны в этих белых каплях. Хотелось застрелиться. Она принялась скороспешно полоскать рот, вымывать из себя всю эту паршивость, почти стирая себя в порошок. Такой грязной она себя ещё никогда в жизни не ощущала. Настолько паскудной она себя никогда не воспринимала. Что же он с ней вытворял?.. - За что! Почему!? - извечно терпеливый механизм достиг эпицентра апогеи. Достиг самой бурлящей точки. Холодный разум временно отключился от девушки. С кипящей в жилах кровью она замахнулась рукой и со всей дури ударила хрустальную поверхность зеркала кулаком вместе с предшествующим рычанием и звонким криком. Процессор перегрелся. Тело лишилось последней капли здравомыслия. - Я ненавижу тебя! - повторно воскликнула она, чувствуя, как огонь несправедливости и знойное пламя раскалённой ненависти раздирают её изнутри, пожирают заживо. Она сгорает в своём же пожаре. Эта самая искринка восстала против неё. Джунгария. Мерзкий и гадкий тип. Как он мог так поступить с ней? Как ему не стыдно?! Как ему не совестно?! - Ненавижу тебя! Ненавижу-у! - открыв медицинский комод, она зверски смела оттуда все медикаменты одним махом. Баночки, скляночки, таблетки, бутылёчки и остальные вещества упали на пол. Она ослепилась обидой и рассерженностью. Её скручивало и прижигало. Она сгорала, как уголь. Обугливалась, загибалась, сгорала, тлела, плавилась. - За что-о?! Почему?! Почему?! - следом послужил душераздирающий, громовой крик. Как она и хотела. Крик вперемешку с завывающим рыданием и тяжкими стонами. Просто крик ни о чём. Рвущий голосовые связки на клочья. Она не понимала, что вытворяет. Не отдавала отчёта своим действиям. Ничего не осознавала. Она оторвала медицинскую полку от стены к чертям, с петель, с высоты кинув её на кафель, от чего та вдребезги рассыпалась с, режущим воздух, металлическим лязгом. - Что там происходит? Что ты там делаешь? Что случилось? - за комнатой послышались ускоренные топоты, и шаги остановились под дверью. Вот, кто-то стал стремительно дёргать её, пытаться вывернуть из петель, но та не поддавалась. - Открой дверь! - голос России был очень напуганным и всполошенным. Эти чудовищные крики разбудили его и заставили окостенеть в ядовитой хлорке. Побледнеть, как извёстка. Но женщина ничего не слышала. Она не заметила присутствие мужчины неподалёку. Она панически дышала, ртом хапала сухой воздух, металась по всей ванной. Всё, что она видела на своём пути, безжалостно сметала на пол. Мыльнорыльные средства – сметала. Гигиенические средства – сметала. Шторка, закрывающая душ – выдернула с перилл и разорвала. Поручни для полотенца – сорвала и выбросила. Всё, что до русского доносилось сейчас с закрытого помещения – невообразимо громкие стуки и грохоты, разрушающие обстановку поражающими взрывами. И сопровождающийся судорожный плач наряду с криками и мольбами. Её... как будто кто-то убивает за дверью. РИ обливался холодным потом. Какая-то доля правды в догадке выше всё же есть. Да, но только её не кто-то убивает, а она сама умирает. Там, за дверью, в данный момент происходит ключевая катастрофа – она морально умирает. Долго и мучительно. Это торжественный акт её смерти. Самая минута. Он может созерцать за этим процессом, слышать каждый звук, видеть её в этой красочной игре, но всё ещё не знать, как поступить. Эти демонические шумы звучат, как крики грешников с преисподнии. Словно за дверью находится не обычная ванная, а ад с котлами. - Казахское ханство, я прошу тебя, пожалуйста, открой дверь! Молю тебя, открой! - он со всех сил старался отворить запертую конструкцию, но тщётно. Дверь крепкая и плотная. Закрыта изнутри. - Я ненавижу его! Он меня оклеветал! Он унизил меня! На весь город! - кричала она вопиющими воплями. Сломав ручку окна, отбросив её в дальний угол, она покружилась на месте и прильнув к холодной стене, просто тихонько заплакала. Сдалась. Упала и заплакала, не уповая ни на что. Киноленту воспоминаний богато и с удовольствием воспроизводили в памяти. Снова и снова. Раз за разом. В ярких красках, в ближайших ракурсах, с чистой озвучкой. Назло ей. - Я не хочу так жить. Я вообще больше жить не хочу. Я не хочу жить! Я хочу умереть! - Так-так, а вот это уже совсем не смешно, - осёкся монарх, остолбенев от таких слов. - Прошу тебя, только не сделай себе ничего плохого! Умоляю, только без глупостей! Только без всяких глупостей и необдуманных действий, хорошо? Прошу тебя, открой дверь и я сделаю всё, что ты хочешь, хорошо? Но только прошу, не надо прибегать к плохим делам! Открой дверь, ну же! - Он купил меня! Купил! Как будто я игрушка! Он купил меня! - она скатилась в угол и задрожала, тонув в своём поту. Вся одежда намокла, вся она сама словно только из воды вышла. - О чём ты говоришь? Кто купил? В смысле купил? - славянин серьёзно нахмурился. Довольно двусмысленное выражение. - Так, подожди, пожалуйста. Давай всё обсудим? Если хочется плакать и кричать, то плачь и кричи, пожалуйста, всё громи, можешь хоть меня зарубить и убить, но только себе ничего не делай, хорошо? - он прильнул к двери, надеясь на взаимопонимание и мирный контакт. - Нет! Нет! Нет! - кричала она, убивая себя в воспоминаниях. - Ну где ты ходишь? - шёпотом обратился РИ к пришедшему слуге. - Принёс? Давай сюда, - откашлявшись, мужчина вновь наладил связь с женщиной. - Послушай. Прошу тебя. Открой дверь. Лучше по-хорошему, ладно? - Я не достойна жизни, - более тихо пролепетала она, но весьма слышимо. Мир перед туманными глазами начал рябить чёрными веснушками и пылинками. Словно в глазные яблоки попала песочная буря. Всё плыло, растекалось атласными волнами. - Открой дверь, иначе я выломаю её! И зайду! Без предупреждения! Я серьёзно снесу дверь! - Он оклеветал меня. Это конец, - тупо пялясь в стенку напротив, что разъезжалась сумеречными бликами, шептала она. За одну секунду её эмоциональная чаша выплеснула из себя мощную вьюгу и наполнилась безвкусным безразличием. Абсолютным равнодушием. Всё серое. И скудное. Скупое на изображения. - Россия, это конец моей жизни. Он купил меня, понимаешь? Он за меня заплатил. Я – никто. Меня все не любят. Я никому не нужна. - Ты мне нужна, - уверенно и непоколебимо поставил точку Российская империя, будучи уже наготове, чтобы выломать дверь. - Ты нужна своему сын... - пришлось прикусить язык. Сейчас не лучшее время для таких разговоров. Из окна она не выпрыгнет – это точно. Оно закупорено в целях телесной безопасности и личной конфиденциальности с ранних пор. Но зато может перерезать себе вены или утопиться. Вот, что страшно. Или же, случайно подскользнуться и башкой о бортик ванны с размаху. Неизвестно, что с ней там происходит, чем она занята, почему вдруг резко притихла, и что вообще произошло только что? Что была за истерика на грани смерти, что за нечеловеческие крики, которые поставили на ноги полстраны? Очевидно, это неспроста. - Я никогда не смогу избавиться от клейма позора, - пальцы выворачивались наизнанку. Из-за сводящего мышечного припадка костяшки выразительно выпирали из кожи. Она схватилась за голову, обрывая себе всю кожу и царапаясь. Характерная поза для жертвы насилия, которую привыкли показывать в красивых картинках и социальных акциях против насилия. Буран удручённости. Затмевает душу. Насилие. Одно сплошное насилие. А теперь ещё и общественные насмешки. Как всё это пережить? Дверь начали долбить, пытаясь яростно ворваться вовнутрь. И что-то ещё дополнительно кричали. Угрожали? - Я не хочу жить, - она улыбнулась и стервозно рассмеялась. Стоило подать голос, остановиться было нереальным. Хотелось смеяться, голосить во всю. Это так разгружает и облегчает. Такое наслаждение... Позвольте и ей получить свою дозу. Она что, не имеет права на удовольствие? Джунгария же имеет. И её, и права. Всё он имеет. Почему же ей не дозволено? - Господь, забери мою душу. Прошу, позволь мне умереть сегодня. Я не хочу, не хочу жить с клеймом насилия... Не хочу, не хочу так жить. Не хочу. Хватит. Прошу. Я не хочу страдать. Я просто уже не могу. Я просто не вывожу этого всего. Я просто не хочу идти дальше. Просто устала. Просто хочу чувствовать себя в безопасности. Ну, пожалуйста. Глаза закатились. Зрачки упали куда-то назад, за мозг, к черепу. Улыбка так и застыла на физиономии. - Ну и погром, - вломившийся в ванную, империалист удивился тому, что увидел. Вся комната разгромлена вдребезги, оккупирована психическими тишками и окружена осколками. Всё, что было прикреплено к чему-то, теперь откреплено и валяется повсюду. Абсолютно всё. Лютый хаос. На него как-то плевать. Самое главное – виновница торжества, забившаяся в угол, как нелюдимая дикарка. От чего она так? Что с ней творится? - Казахское ханство, - мягко обратился к ней РИ, еле переступив через весь балаган, среди которого чёрт ногу сломает. Подойдя к безнадёжной, пропащей казашке, он аккуратно опустился перед ней на колени. Та не шевельнулась. И не дрогнула. И не дышала. - Что случилось? Ты жива? Ноль реакции. Хотя её очи раскрыты. Пускай и наполовину, но не закрыты. Она должна находиться здесь, в этом мире. - Моя хорошая, что произошло? О чём ты тут говорила? - опасаясь всплеска нового сеанса, он протянул свою руку и бережно прикоснулся к щеке девушки, проверяя лицо. На ощупь она оказалась морозной, влажной и липкой. На это прикосновение азиатка ни капельки не отреагировала. Шумно взглотнув, монархист нежно огладил голову ханши, придвинувшись к ней ближе. И такая нехорошая ассоциация у него всплыла, словно он дотрагивается до трупа, а не до живого человека. - Ответь что-нибудь. Пожалуйста, - изнеженно, донельзя, до боли и тошноты молил он, стараясь не навредить своей бестактностью. Ему было безумно жаль. Вихри колючих проволок его души взмыли вверх и закружились в урагане, принимаясь жалить и кусаться. Так тяжко на сердце было. Это ведь он её убивает. Медленно добивает. В сговоре с Джунгарией. - Я устала, - темнота. Мгновенное отключение. - Эй-эй, прошу, без своих шуточек! - вовремя среагировав, Россия поймал азиатскую страну прежде, чем та свалилась на пол, резко захлопнув глаза. - Тише-тише, ты чего? Что с тобой? Солнце моё, что с тобой происходит?! Нарушая все личные границы и принципы целомудрия, РИ и не уследил, как спустя полминуты уже сидел с ней в обнимку, прижимая бессознательное спящее утомлённое тело к себе. Расположил её на своих коленях, притянул к себе, своему торсу, поближе, вынудив её облокотиться на своё защитное плечо. Её лицо оказалось к нему как никогда в последнее время, близко. Максимально. - Срочно! Есть врачи?! Зовите врачей! - закричал он, выпуская тревожные крики в коридор. Она упала в обморок не от физических факторов. Далеко не от них, хотя и от них тоже. Это перегрузка ментального термометра. Как компьютер иногда отключается от истязаемой изнурённости. Так же и с человеком. Она пала замертво, разум отключился. Серия систематических насильственных действий сломила её. Её раздавили окончательно. Окончательно и бесповоротно. Сегодня был день её смерти. Душевной смерти. Это всё. Она умерла. Мужское насилие и агрессия её распластали в кровь. И мокрого местечка не осталось. - Я не знаю, что с тобой происходит, ты ж молчишь, - РИ раскачивался взад-вперёд, прижимая свою подругу к себе, обращаясь с ней, как с младенцем, которого нужно укачать. Обвил пальцами голову, расположил ладонь на затылке и прижался лбом ко лбу, злобно хмурясь на самого себя. Прикоснулся дрожащими губами к её лбу и не смог удержаться от того, чтобы не одарить лёгким, невесомым, воздушным дружественным поцелуем. Не поцелуй, а слегка касательное скольжение губ. Невозможно проявлять все свои чувства без должной тактильности. - Я не знаю, что за хвора тебя мучает. Но я знаю, что виноват в ней я. И зачем я всё это затеял? Я слишком жесток ко всему, что мне дорого. Да где ж вас черти носят, безмозглые врачи?! Безответственные дегенераты, я вас на улицу без диплома выброшу! - разгневался он на последних двух предложениях, потом снова придя в себя. - Я должен быть добрее и толерантнее. Должен изменить себя ради тебя. Я слишком жесток, чёрт. - Простите, господин, мы уже здесь! - в ванную ворвались доктора, споткнувшись о хлам, разбросанный везде на полу. - Вы бы ещё завтра пришли, идиоты! У женщины тут срыв какой-то случился и она упала. Что с ней? В помещение затащили койку на колёсах. - Сейчас мы её осмотрим и всё узнаем, не переживайте. «Господь, молю тебя, помоги ей», - изнывая от досады, внутренне молился аристократ, внешне не подавая и признаков паники. Врачи наклонились к, сидящей на полу, парочке и стали перенимать пациентку в свои руки, ибо сам русский был бы не в силах подняться вместе с ней. Он стал помогать врачам, «передавая» ханшу из рук в руки. И как раз в последнюю секунду, сразу же перед тем, как его подругу забрали у него, его пальцы волей-неволей метнулись чуть ниже по её ноге. Сквозь приоткрытые подолы и ткань чулков он нащупал какие-то шершавые бумажки. Это заставило его озадачиться. Но уделить должного внимания данной лазейке он не сумел, так как реакция произошла в самое последнее мгновение, и кочевницу у него уже забрали. Он не мог точно убедиться в правильности своей догадки. На ощупь бумажки были схожи с денежной поверхностью. С трудом поднимаясь на ноги, сожалеюще, задумчиво и со страхом глядел он на то, как госпитализируют Казахское ханство. Поднимают. Кладут в койку. Накрывают простынёй. О чём-то переговариваются, перекликиваются. Схватились за больничную койку и покатили прочь отсюда. Её увозят, как в гробу. Как на кладбище. Как на похороны. И так странно, что в последнее время с Казахским ханством начало ассоциироваться всё мёртвое и неживое. Трупы, могилы, похороны, гробы, морги... К чему это? Интересная зацепка. Её увезли отсюда на лечение. А от чего лечить-то и неизвестно. Российская империя остался в прежнем положении, облокотившись спиной о балкон. Всё это слишком странно.

***

Прошло некоторое время. То, что врачам пришлось делать с больной пациенткой, разбудило в России монстра. Её откачивали. Ей пытались вернуть ритм сердца, нормализовать пульс. Она не могла дышать сама, поэтому её положили под капельницу и искусственный дыхательный аппарат. РИ думал, что сойдёт с ума прям в коридоре, слыша каждое словечко, доносящееся с комнаты. Он остался в одном голом поле наедине с чудищем, что восстало против него, одинокого, воспользовавшись идеальным моментом. Его трясло. Он сам начал задыхаться. Благо, слуги принесли своему господину успокоительный чай. Сами доктора не ведали, что творится с женщиной и не знали, какой диагноз ей поставить. Да и, медицина такая, что они сейчас могут диагностировать абсолютно всё: начиная от рака головного мозга и заканчивая шизоидным расстройством личности. Агна, проверив свою подругу, разузнав у хозяина дома все подробности событий, сказала, что это от сильнейшего эмоционального перенапряжения. Нервный срыв. Панические конвульсии. Никак иначе это назвать нельзя. Всё, за что организм девушки так бесстрашно борется – это отдых. Ей нужен нормальный полноценный здравый отдых. Только отдых и отсутствие переживаний, минимум стресса. Иначе это может обернуться слишком дорогой потерей. Провозились медики с пациенткой довольно долго. Доставив её до состояния стабильного спокойствия и точно убедившись в том, что пока что с анализами и показателями всё в норме, они ушли, предупредив Российскую империю о строгом наблюдении за больной и, мол, если что-то неладное почуете, сразу зовите. Всё по старинке. Он и без того в курсе. Палата опустела. Сегодняшняя ночь такая необъяснимая, непривычная и бессонная. Особенная. Избранная. Монархист тихонечко отворил дверь, заглянув вовнутрь. Лежит на койке. По-прежнему без сознания. Под дыхательным аппаратом. Пульс, вроде, стабильный. Сердечко её бьётся, и это самый драгоценный звук на свете, убаюкивающий мятежную тревожность, как материнская колыбель. Он прошёл к её кровати и осторожно опустился на стул рядом. Она тяжело дышала. Непроизвольно. Ему остаётся только гадать, что за потусторонние силы напали на Казахское ханство и скрутили в триста погибелей. Ей плохо. Ей очень плохо. Её что-то терзает и мучает, это видно и очевидно. Что же довело её до такого состояния, вследствие которого она разгромила всю ванную в крошки и на осколки? Явно же неспроста ей захотелось покричать и побаловаться. Ещё и такие слова странные выкрикивала. - Господь, создатель мира нашего, защитник верный наш, прошу тебя, обереги, не дай бедам спуститься в этот дом и её душу. Аминь, - кратко прочитал молитву Россия, не прибегая к стандартизированным шаблонам, а произнеся её от чистого сердца, своими словами. - Прошу, избави нас от лукавого и защити от вражеского. Всё попутал. Но оно не так важно. И внезапно же в голову, как новогодняя хлопушка, ударила одна нехорошая мыслишка. Такая же, какая и ранее. Он снова желает подло поступить, сотворить коварные вещи, пользуясь её незащищённостью и уязвимым положением. Российская империя поднялся со стула, вплотную подойдя к кровати. Она более углубленно вздохнула, успокаивая рваные выдохи. Обычно, так дышит спящий человек, с которым всё стабильно. Значит, она просто спит. Отдыхает и набирается ресурсов после жёсткого срыва. Хоть бы этот срыв послужил ей расчищением дороги к ментальному выздоровлению и шансом для последующего обновления, а не финальной нотой. Он раскрыл её, стянув одеяло. Сам как не свой, принялся осматривать шрамы и побои, образовавшиеся только сегодня. - Это уже не смешно, - осознал он сам для себя. Каждый раз, стоит ханше убежать на три дня и вернуться – она вырисовывается с новыми фокусами и приколами. И её тело буквально тонет в этих телесных повреждениях. Это реально ненормально. Что с ней происходит в конце концов? Кто-то угрожает ей? Она с кем-то дерётся? Она намеренно куда-то идёт, чтобы её побили, или как? Хотелось бы осмотреть её тщательнее, но под одежду полезть он уже не сможет. Это самый крайний край. Высшей точки неприличия быть не может. Это будет уже насилием. Чулки порваны. Хотя до этого они были целыми и ухоженными. А сейчас... словно кто-то их агрессивно порвал. Он прикоснулся к этому испорченному элементу одежды. Кочевница от прикосновения даже во сне забеспокоилась. Нахмурилась, сжалась, замотала головой в отрицательном жесте, сменила положение ног. Лицо выглядело чрезвычайно встревоженно, хоть она и спала. Подол платья случайно загнулся. Краешек оголил верхнюю часть чулок, и из них показалось кое-что зелёное, грязное, в виде бумажек. - Это что? - взнегодовал РИ, уже понимая, что это может быть. Похоже на деньги. Очень сильно. Но как? Почему? Нет, этого не может быть. Это физически невозможно. Деньги, срыв, рваная одежда, синяки, фразы... Потеряв всякий стыд, он, проклиная себя всеми недугами на свете, залез рукой в чулок и вытащил оттуда деньги. - Откуда деньги в таком месте? Довольно личная интимная зона. Сама женщина деньги бы туда не вложила никоим образом, да и зачем ей в принципе нужны деньги? Ответ остался один: это сделал кто-то. Русский не мог доверять своим зрительным навыкам. Пульс ускорился, сгустки крови уплотнились, воздуха стало стремительно не хватать. Окончательно сбредив, он проверил и вторую ногу. Там тоже были деньги. Грязные, измазанные, почерневшие купюры. На всё это было невозможно смотреть. Совершенно невозможно. Слишком тяжело. Он купил меня! Купил! Как будто я игрушка! Он купил меня! Россия, это конец моей жизни. Он купил меня, понимаешь? Он за меня заплатил. Я – никто. Меня все не любят. Я никому не нужна. Я никогда не смогу избавиться от клейма позора. Плёнка пота обволакивала спину ледяными липкими перепонками. В одежде, прикрывающей грудь, также находились деньги. Не зная, что и делать с этим богатством, держа эти зелёные обшарпанные бумажки у себя, славянин грохнулся на стул, чуть не промазав и не свалившись на пол. Чувствовал он, как медленно затягивают его в токсичную воронку, вытягивая душу, как коктейль из пластиковой трубочки. Не хочется приходить к этой догадке. Не хочется принимать правду. Не хочется верить в это. Нет-нет, она не могла на такое нарваться, этого не могло с ней произойти, это не может быть подлинной искренностью, это какая-то ошибка! - О, нет, - империалист грузно взглотнул. Глаза, растопыренные, и с увеличенными зрачками, защипали от недостатка влаги. Деньги, запиханные в такие места. Порванная и скрученная наперекосяк одежда. Странное поведение. Заторможенное состояние. Тот странный прилив веселья и слишком неестественного смеха. Случай в ванной. - Моя ты бедняжка, - он облизнул высушенные губы, взглянув на бездыханно лежащую больную. Мощный адреналин, распылившийся в головокружении, тянул в небытие. - Кто посмел сделать это с тобой?