Отвратительно

      Отвратительно. Так мерзко, что тянет блевать. В очередной раз видеть надпись на экране — Game over. И желать к херам превратить в пепел все вокруг. Не только в этой маленькой темной комнате. Вообще везде. Во всем ебаном мире. Вот бы не существовало ничего, лишь пустота. Тогда, возможно, стало бы лучше.       Но Шигараки лишь впивается ногтями в кожу на шее, раздирая раны, которые, если он так продолжит, не заживут никогда. А он продолжит. Ведь желающий обратить в пустоту все вокруг, обречен стать частью этой пустоты. Если все исчезнет, какой смысл оставаться? Если все останется, какой смысл продолжать жить? Хотя… Сраная игра, уровень, что не удается пройти уже несколько дней подряд, дешевый виски, ужасный на вкус, но отлично туманящий разум. Порция чего-то среднего между удовольствием, унижением и болью, что ждет в соседней комнате, стоит только постучать. Отвратительно.       Томура смеется. Выключает компьютер, дабы не разбить его, ну или не превратить в пыль. Разницы в том, как его уничтожить нет, суть все равно одна — денег на новый нет. У них вообще ни на что нет денег. Разве что на дешевое пойло. Шигараки смотрит на бутылку и понимает — еще хоть глоток и точно стошнит. Он его делает. Томура пьян достаточно, чтобы пойти на крайние меры. Было бы лучше просто лечь в постель, попытаться уснуть. Но он по какой-то причине все еще продолжает гнаться за эфемерным «хочу, чтобы стало легче». Впрочем, Шигараки сумасшедший. Жаль, что не настолько, чтобы не чувствовать ничего. Пустота. Разве может быть что-то прекраснее и совершеннее? Едва ли. Как же Томуру бесит, что он не может просто обратить в пепел все, что у него внутри. Правда, он может. Есть один способ. Смерть — так просто, так красиво, так сексуально. Когда-нибудь это обязательно случится. Может даже сейчас.       Шигараки смеется. Обхватывает бутылку всеми пятью пальцами, она рассыпается, остатки виски выливаются на стол. Черт! Кажется, стоило подумать о сохранности компьютера, он мог пострадать, а, впрочем, похуй. Томура встает со стула и выходит в коридор. По его меркам проходит целая вечность, прежде чем он стучит в дверь нужной комнаты.       Даби злится, когда стук будит его. Он уже знает, кто стоит за ней. Это отвратительно. Но Даби поднимается с кровати и открывает дверь.       — Что, блять, с тобой не так? — недовольно спрашивает он.       Томура улыбается, пожимает плечами.       — Не знаю.       Он никогда не знает, но с ним постоянно что-то не так, Даби усвоил это уже очень давно. Ему хочется прогнать Шигараки, сейчас совсем нет настроения. Но он так не поступит, отчасти, потому что сам заварил эту кашу, отчасти потому, что опасается последствий. Неизвестно, что этот психопат может натворить, если ему отказать.       — Чего-то хочешь? — все так же устало спрашивает Даби, примерно представляя ответ. Наверняка, потребует реализовать свои стремные фетиши. Их спонтанные встречи редко заканчивались чем-то иным. Впрочем, против Даби был далеко не всегда.       — Хочешь убить меня? — спрашивает Шигараки. Его улыбка грозиться перерасти в приступ истерического смеха.       — Что ты несешь?       — Ты убьешь меня, а я убью тебя. Но сначала мы уничтожим все вокруг. Людей, здания, деревья. Я ненавижу деревья…       Дальше Даби не слушает. Шепчет себе под нос что-то вроде: «Совсем ебнулся», — хватает Томуру за плечо, и втаскивает в комнату. Шигараки все же начинает смеяться. Даби дает ему время успокоиться. Вся ситуация раздражает. И хуже то, что подобное происходит часто. Томура слишком часто появляется на пороге его комнаты: когда злится, когда расстроен, когда… Когда хочет, по правде говоря. Другой вопрос, что его мотивы не дано понять никому. Самому Шигараки в том числе.       — Сколько ты выпил? — спрашивает Даби. В его голосе слышна злость, но пока он держит себя в руках.       Томура не отвечает, тогда Даби задает другой вопрос:       — Что на этот раз?       — Все заебало. Я устал, — на удивление честно отвечает Шигараки, будто взявшее над ним верх безумие на миг отступает.       Даби мог бы еще раз спросить, чего Томура хочет, но не желает больше слышать этот бред про убийства и уничтожение всего. Хотя, иногда он поощряет безумные затеи Шигараки. Например, те красные свечи, украденные из ресторана, до сих пор валяются где-то в ящике прикроватной тумбочки. Как-то раз Томура придумал, или, вероятнее, подсмотрел в порно, что расплавленный воск может стать отличным дополнением к сексу. Кстати, так и было. Однако воск — одна из наиболее безобидных идей Шигараки. Куда чаще, он предлагал что-то откровенно безумное, вроде секса на краю крыши небоскреба с последующим прыжком вниз. Конечно, Даби отклонял подобные предложения.       Ему следовало бы исключить из своей жизни само наличие секса с Шигараки. Это тупо. И отвратительно. Но они оба понимают, что уже не смогут остановиться. Это сраная зависимость, как тяжелые наркотики. Есть лишь два варианта: жить и ждать, пока зависимость убьет тебя, либо умереть прямо сейчас. Даби склонялся к первому варианту. Шигараки, в настоящий момент выбирал второй, но его мнению было свойственно меняться с быстрой скоростью и в совершенно хаотичном порядке.       Они делали это, чтобы снять напряжение. Так, по крайней мере, Даби оправдывал себя. Но он также признавал — ему это нравится. Нравится прижимать Томуру к кровати, трахать грубо, жестко, и осознавать — у него есть власть. Власть над человеком, способным превратить в пыль все вокруг одним лишь касанием руки. Даби в том числе. Его это возбуждает. Чувство опасности раз за разом отдается жаром в паху.       А Шигараки? Ему тоже нравится. Для него секс с Даби, такой же способ отвлечься, как игры или алкоголь. Не больше. Правда порой, он ловит себя на мысли, насколько приятны могут быть чужие прикосновения.       Быть может, именно поэтому он делает шаг вперед и кладет четыре пальца на шею Даби. Чувствует, как бьется пульс. Мысль о том, что стоит пятому пальцу коснуться шеи, и он перестанет биться, заводит. Заводит их обоих. Томура целует Даби. Сразу с языком. Кончиками пальцев касается лица, проходится по скобам, царапает ногтями там, где обожженная кожа сходится со здоровой. Даби немного трясет. С ним всегда так, когда Шигараки дотрагивается до него пальцами. У него нет никакой гарантии, что однажды это не закончится плачевно, но он лишь тянется к прикосновениям, подобно мошкаре, летящей на свет. Свет, который окажется огнем и убьет.       Даби давно бы бросил это дерьмо. Пошел бы своей дорогой. Нахрена оно все ему? Нахрена слушать приказы какого-то психа? Нахрена раз за разом вытаскивать этого же психа из бездны, куда тот постоянно норовит упасть, причем по собственному желанию? Зачем? Даби уверен, что ненавидит Шигараки. Считает его жалким, никчемным. Убеждает себя, что больше ничего не чувствует. Убеждает и целует Томуру. Отвратительно.       Все происходит быстро. Они разрывают поцелуй, Шигараки стаскивает с себя толстовку и кидает ее куда-то на пол. Даби усмехается:       — Ты бы нравился мне куда больше, будь я некрофилом.       Из уст Даби это можно расценивать как комплимент. Томура смеется, вновь целует, и говорит:       — Так убей меня. Как ты хочешь? Огонь? Или придушишь меня? Да, такой вариант мне нравится. А потом? Будешь трахать мой труп? Звучит охуенно, но после мне придется убить тебя. Нечестно ведь, если ты меня убьешь, а я тебя не убью.       Даби хочет возразить, но потом вспоминает, что порой бессмысленно искать логику в словах этого психа. Каждый раз, когда Шигараки предлагал нечто подобное, он просто игнорировал, никогда не говорил «нет». Если Даби скажет, что они не могут убить друг друга, Томура взбесится. Лучше не рисковать. Лучше просто перевести тему.       — Есть какие-нибудь пожелания? — спрашивает Даби, подразумевая что-то, кроме убийств и надеясь, что Шигараки поймет. Что вряд ли.       Вообще, у Томуры всегда есть лишь одно пожелание, но каждый раз реализовывающееся по-разному. Насилие. Весь мир Шигараки состоит из насилия. Оно — единственный, доступный для его понимания вариант. Единое решение всех проблем. Насилие по отношению к окружающим, насилие к себе. Он не мог иначе. Порой Даби было его жаль. Но не настолько, чтобы попытаться доказать, что удовольствие без боли возможно. Да и зачем? Ему самому ведь тоже нравилось насилие. Нравилось быть жестким, грубым.       — Я же уже сказал, я хочу…       Даби заткнул Шигараки поцелуем, не желая больше слушать весь этот бред. Он мог бы вообще не спрашивать, но почему-то он всегда задавал этот вопрос: «Что ты хочешь?» — прекрасно понимал, что Томуре нужно, но все равно задавал. Будто это что-то меняет. Будто есть принципиальная разница между ударами ремнем, воском или порезами. Порой у Шигараки были определенные желания, но чаще он хотел лишь одного — чтобы было больно. Конченый псих — вот что думал Даби на это счет. Но никогда не отказывал. Отвратительно.       — А ты чего хочешь?       — Отсоси мне, — бросает Даби. Небрежно, так, будто ему все равно, произойдет ли это, хотя он уже возбужден достаточно, чтобы искренне этого желать.       Шигараки покорно соглашается. Слишком покорно для него. Он пьян. Ему хуево. Возможно, этим все объясняется. Томура опускается на колени, расстегивает чужой ремень. Думает, что было бы неплохо просто испепелить штаны Даби, но на задворках сознания всплывает случай, когда он однажды уже сделал так, что вызвало не лучшую реакцию. Шигараки просто спускает штаны Даби, вместе с трусами. Касается губами головки. Не то чтобы ему это действительно нравилось, но что-то заставляло Томуру считать, что если он сейчас сделает это, получит то, чего хочет в дальнейшем.       Даби цепляется пальцами за чужие лохматые волосы. Грубо толкается вперед. Может себе это позволить. Может не думать о последствиях. Он толкается вперед. Держит волосы крепко, насаживает чужую голову на свой член. Шигараки не сопротивляется, пусть и не проявляет особой инициативы, ему вдруг становится лень стараться.       Но Даби хватает и этого. Его бесит Томура. Он его ненавидит, считает никудышным лидером, конченым психом. Так ведь? Да, кончено, так, сомнений нет. Даби слишком глубоко вбил себе это в голову. Хотя, иногда какие-то другие мысли проскальзывают в его сознании. Эти мысли появляются. И Даби не хочется причинять Шигараки боль. Хочется, чтобы все было просто нормально. Настолько нормально, насколько вообще может быть у них двоих. Даби загоняет эти мысли как можно глубже. Они все равно рвутся наружу.       Даби смотрит сверху вниз, видит, как слюна течет по подбородку Шигараки, как тот прикрывает глаза. Хочется кончить. Войти максимально глубоко, грубо. Но Даби останавливается. Отстраняется. Это еще не конец.       Томура усмехается. Цепляется зубами за колечко пирсинга, оттягивает его. Даби почти что вскрикивает. Хватает Шигараки за волосы и оттаскивает от себя.       — Слабак, — бросает Томура.       Даби пропускает мимо ушей. Все так же за волосы поднимает Шигараки на ноги, но лишь для того, чтобы толкнуть на кровать. Он слишком возбужден, чтобы медлить.       Томура в предвкушении. Предвкушении того, что наконец-то станет лучше. Он кусает губу до крови, тянется за поцелуем. Даби ненавидит кровь, но все равно отвечает. Отвратительно. Впрочем, он быстро разрывает поцелуй. Достает из тумбочки веревку, заводит руки Шигараки за голову, и оплетает ей запястья. Затягивает сильно, так, чтобы было откровенно больно, чтобы кожа содралась до мяса. Привязывает веревку к изголовью кровати. Вот так идеально. Шигараки улыбается. Из раны на губе все еще течет кровь.       Даби нравится чувство опасности, что дают прикосновения Томуры. Нравится, когда тот касается его четырьмя пальцами, почти на грани. Но не когда Шигараки пьян или настроен сотворить какую-нибудь безумную хуйню. Сейчас эти два фактора и вовсе сходятся. Поэтому Даби привязывает руки Томуры к кровати. Последний не против. Это добавляет ощущений.       Он вновь смеется, спрашивает:       — Так ты убьешь меня?       Даби качает головой. Нет, не убьет, но сделает больно. Это он может пообещать. Это то, ради чего они здесь.       Отвратительно.