(не)обычности

Она была его небом. Далеким и несуществующим фантомом-призраком, окутывающим синеватыми водяными нитями руки, ноги и горло. Нацу дёргался, на коже выступали капельки замерзших слёз, что — внутри. Она была его небесной клятвой. Нерушимой и тихой, произнесённой в шумной гильдии, шёпотом и в клетчатый родной шарф, никто же не слышал, но Нацу было достаточно лишь того, что он точно знал — она чувствовала. Она была его проклятьем. Странным и порой почти реальным воспоминанием в картинках детства, зарисованных умелой рукой художника, старой разбитой головушкой и длинными холодными пальцами небесного, прозрачно-чистого света. Она была его светом. Настоящим и живым; он хранил портреты Лисанны, нарисованные неожиданно чёрной ручкой с растекающейся пастой на измятых листках в клеточку. Ночью Нацу жмурился от того света, что исходил от этих детских и корявых рисунков, и проглатывал ком в горле — Нацу выглядывал в окно и смотрел на неё. Она была его жизнью. Толстой красной нитью, процветающей тёмным плющом между измерениями и веками, двадцатилетиями и порой между «взросление» и «детство». Она была его детством. Пышущим жизнью и добротой, многогранностью радуги и верой в посиделки на краю Земли, несбыточными мечтами о вечном мире и горах еды. Она была.