(не)обычности

Зимой её море замерзало стальными осколками, надевало на себя броню для сердца и остывало. Её клокочущее море убирало волосы в прилизанный хвост, завязывало бантик на шее и тихо-тихо плавилось изнутри, однако снаружи оставалось защищено стеной из мелких, до боли острых серых осколков стали. Её море остывало болью в заниженном сердце, что ухало в пятки каждый раз, когда Джувия открывала глаза — в них отблесками пыли витал серо-стальной оттенок, Джувия болела. Она болела им. Она болела уже давно, болела тем, кто ушел. Каждую зиму он исчезал. Каждую, уже вторую каждую зиму он пропадал, словно в тёмно-сизой дымке предрассветного тумана растворялся. Джувия ругалась и била тарелки, но ждала. Джувия никогда никого не любила, она просто слишком сильно была привязана к тому человеку, который был единственным, пожалуй, человеком для неё. Джувию не покидали дожди и грозы, но она терпеливо ждала, терпеливо верила, что однажды сцепит с ним руки, как тогда, почувствует шершавые, неприятно твёрдые подушечки пальцев и сможет выдохнуть, сможет перестать быть вечно хмурой и больной, отпустить улыбку из-под замка. И что она, как тогда, снова оттает под его взглядом, снова сдастся при наведении точных лазеров прямиком в сердце, снова не сможет сказать «нет». Джувия знает — слишком слаба, но с ним ей приятно быть слабой, приятно ощущать тяжёлую дрожь в коленях и не успевать дышать в унисон. Джувия просто слишком любит — в ней, в безразличной ещё_девочке, всё-таки осталась капля тепла и чувств, которые она тратит очень быстро и поспешно. Но — горит. Джувия и её море горят, когда он рядом, Джувия незаметно опаляет свои ресницы и поворачивает взгляд на мир градусов, этак, на триста. Джувия знает, что совсем скоро она вновь станет счастливой. И шепчет, шепчет, словно в безумной радости заходясь, выпускает такие важные для неё слова: — Наконец-то… наконец-то! Через две минуты она проснётся и вновь осознает, что он уже давно умер.