amor — tragedy

      Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга одно мгновение, но навеки.       Обычный паб разрывается от посетителей. Все говорят, танцуют, пьют и едят всякие вкусности. А смотреть на них уже тошно. Все такие счастливые, такие веселые, и только одному ему грустно сейчас. Потому что чужой, потому что изгой, не находящий себе место, нервно курящий сигареты и пьющий бренди. Всё это безудержное веселье, беззаботность, даже какое-то ребячество. Так и тошнит от всеобщего оптимизма: «Все прекрасно и так будет дальше». Дешёвая показуха. Якобы все счастливы, абсолютно все довольны своей жизнью. Разве имеет кто-то право радоваться жизни вот так, если кто-то страдает? Имеет ли кто-то право пить шампанское, пока какая-то душа умирает с голоду? Правильно ли это, быть настолько эгоистичными и не замечать чужого несчастья? Отчасти, наверное, да. Может быть, это полезно — быть эгоистом. Любишь себя, уважаешь, не позволяешь всякому сброду унижать тебя и так далее. Но честно ли это? Честно ли считать себя выше других? Да, уважать себя определенно надо, но бывает такая степень эгоизма, что человек не считается ни с чьим мнением, кроме собственного. И встречается это довольно часто. Он был точно уверен в том, что почти у всех посетителей паба и есть эта высшая степень любви к себе. Достаточно увидеть, как они смотрят на других людей, и всё становится понятным как дважды два: они считают себя лучше каждого здесь, но стараются скрыть это под маской улыбающихся и веселых людей. Не получится. Он видит их всех насквозь. Он знает их лучше, чем они сами. Все они про себя думают хорошо: как же они прекрасны, изящны, умны, веселы, добры, великодушны, щедры. А на самом деле все эти люди не такие. Они бездуховные узколобые создания, не имеющие своего мнения, до бесконечности влюбленные в свои отражения. Настолько, что полюбить кого-то другого не в силах.       Да, может быть, все эти люди были ему не особо приятны, но наблюдать за ними было весьма интересно. Представить, кто о чём думает. Просто восхитительное ощущение — предугадывать чужие мысли!       Он смотрит на столик в дальнем углу зала. За ним сидят несколько молодых девушек и что-то оживленно обсуждают, при этом смеясь. Вот одна смотрит на платье другой будто бы невзначай. О, он уже знает, что в её голове — зависть. Такая противная, обволакивающая всю душу, убивающая всё светлое, что в этой молодой особе когда-то было. Как низко, грубо и пошло! Это ведь всего лишь платье! Какой ужас! Какая-то тряпка способна изменить человека настолько, что он и представить себе не может. Парень усмехается. Неужели в красивом платье скрыто людское счастье? Да, оно спрятано в мелочах. Но не в таких. Обычно счастье человек находит в материальном, потому что счастье духовное ему недоступно. Что-то красивое, прекрасное, живое не приносит ему желаемого. Он становится счастливым лишь в том случае, когда у него много денег, поскольку на них он может купить всё, что можно потрогать руками, увидеть глазами. Для него владеть всем — действительно настоящее, подлинное счастье. Какое ему дело до истины? До прекрасного? Абсолютно никакого. Он счастлив, его ничто не тревожит. Он владеет всем, чего только можно пожелать. Так и эта девушка. Думает, что несчастна только потому, что не имеет такого же роскошного платья.       А вторая не лучше! Тут же к ней подходит симпатичный такой мужчина, к той, что в обычном мещанском платье, как другая, побогаче, извиваясь как змея, вскакивает и спрашивает что-то у него. Мужчина равнодушно смотрит на неё и улыбается, а затем также холодно целует вторую. Цирк да и только! Одна завидует богатству, другая завидует любви. Да и это, и не любовь, и не богатство! Любовь — это трагедия, когда оба с ума сходят и готовы на всё, лишь бы каждый был счастлив, а богатство — это не наличие денег в кармане. Богат тот человек, у которого за спиной огромный жизненный опыт. Тот, кто смог сохранить все свои лучшие качества и самое главное — духовность и человечность.       А эти как обезьяны. Подражают тому, о чём в книгах читали, о чём слышали от других. По-настоящему они никогда не любили и никогда не были богаты. Все они несчастны, и хуже всего, что не знают о своём несчастье. За ними наблюдать всё равно что смотреть на коров, которые пасутся на лугу — ни те, ни другие не знают, на что обречены. И те, и другие трагично гибнут. Коровы, правда, от рук человека, а уж люди от своих собственных. Сами себе могилу роют. Печальный жизненный театр!       Он уже хочет уйти, ибо смотреть на них всё равно грустно. Сердце так и ноет. Их, как и тех коров — жалко. Всё-таки не такой жизни они заслуживают… Это про коров, конечно.       Он встает со стула, и на него сразу обрушивается несколько пустых взглядов. Некоторые смотрят с сожалением: «Как? Вы уже уходите?» Другие с ненавистью: «Да, проваливай, скатертью дорога». И среди всех этих взглядов он замечает один. Невзрачный, еле заметный. Похожий на маленький огонёк в кромешной темноте. Слепой не сразу увидит этот едва поблескивающий свет. К счастью, наш герой не совсем слеп и замечает обладателя этого взгляда. Это девушка. Она сидит вместе с теми особами, о которых размышлял юноша. Наверное, эта леди заметила, что он наблюдал за их столом. Должно быть, ей совсем одиноко, раз она решила из всех присутствующих обратить внимание именно на него.       Парень на секунду пересекается с ней взглядом, она поспешно отворачивается, якобы совсем не смотрит на него. Но он сумел заметить в ней нечто, отличное ото всех. Что-то такое. Что-то живое, искрящееся. Она как будто бы даёт знать о своём существовании, а решение оставляет за ним. И как быть? Подойти и пригласить на танец какую-то симпатичную девушку в сиреневом платье или просто уйти? Вдруг ему просто кажется, что в ней есть что-то особенное? А на самом деле она обычная и ничем не примечательная. Чистая, как белый лист. Такая же посредственная и неинтересная.       Нет, он просто пойдет домой, поставит пластинку Баха в своей комнате и будет ждать какого-нибудь чуда. Возможно, революцию. Возможно, сердечного приступа. Он даже не знает, что лучше.       Но его планы рушатся, терпят полный крах, когда она вновь оборачивается и смотрит прямо на него, стоящего около выхода из паба. Так выжидающе, с какой-то надеждой. Может быть, молодая брюнетка вовсе не на него смотрит? Но вокруг ведь никого…       Она улыбается, смеется, и снова отворачивается, весело кивая своим собеседницам. Та девушка. Она явно не такая, как все. Даже внешне. Это сиреневое платье, облегающее её фигуру… Нет, он не должен вести себя как животное и смотреть на её притягательную наружность. Да, у неё красивые раскосые глаза, карие, губы цвета свежей разлившейся крови, такие яркие, наполненные. Нос такой аккуратный, прямой. И вся она источает тепло и нежность. Это заметно не только во взгляде, но и в движениях. Даже бокал она держит с каким-то трепетом, с какой-то элегантностью. Не так, как другие. По-особенному. Словно роза среди сорняков.       Видимо, придется ненадолго отложить Баха. И тем более революцию…       Он идёт прямо к ней, нервно трогая подтяжки. Если она не согласится с ним потанцевать, то… То что? Это ведь просто подтвердит тот факт, что она такая же, как все: эгоистичная и пустая, как красивая ваза, только без цветов.       — Добрый вечер, дамы. Разрешите мне украсть вашу подругу на один танец, — манерно произносит он, отчего все заливаются смехом. Он кажется им смешным, веселым, эдаким клоуном, решившимся на что-то серьёзное.       — Если только на один. Я не думаю, что твоему мужу это понравится, Джинни, — с долей сарказма отвечает та девушка в дешёвом платье, попутно делая глоток шампанского.       Джинни медленно встает и улыбается подругам, а парню подаёт руку. Как раз заиграла песня — Сын проповедника. Он кладёт её ладонь к себе на плечо, вторую берёт в свою руку. Они ненамного становятся ближе, но он хочет показаться приличным и сохраняет между ними некоторую дистанцию. От неё пахнет дорогими французскими духами. Она всё ещё смотрит на него так, будто бы он — единственное, что может спасти её. Взгляд полный надежды.       — Как вас зовут? — вдруг спрашивает девушка. А его голова лишь пытается опять самостоятельно воспроизвести её голос и как-то запомнить его. Почему она кажется ему такой особенной? Что в ней спрятано такого? Она что — сокровище, которое никогда ему больше не встретится? Почему этот парень пытается запомнить её голос, запах, всё, что с ней сейчас связано?       — Здесь меня зовут Джоном. А так — Чон Чонгук, — он проговаривает это с явным корейским акцентом, который практически исчез за годы проживания в Америке.       — Вы слышали, стало быть, что все зовут меня Джинни. Ох, я до ужаса ненавижу это прозвище. Терпеть его не могу, — она смеется. Так искренне, что хочется самому засмеяться. Чон просто улыбается. Он тоже слышит этот знакомый корейский акцент.       — А как вас зовут по-настоящему? — спрашивает молодой человек уже на родном языке, отчего Чонгуку отвечают на всё том же корейском:       — Ким Джису.       — Приятно с Вами познакомиться, — он, как истинный джентльмен целует её руку. Джису дарит юноше ещё одну свою улыбку.       — Что Вы делаете здесь, в Америке? — вдруг спрашивает Ким, качая головой в такт песне.       — Я здесь живу, причём очень давно, — слегка замявшись, отвечает он. В нём зарождается дикое желание рассказать ей всё сейчас, абсолютно всё о себе и о своей жизни. Он знает, она всё поймет, ну или ему так кажется, что она поймет его.       — Как Вы сюда попали? Откуда Вы родом? — продолжает Джису, а Чонгук лишь смотрит на неё, наблюдает за тем, как блеск в глазах становится всё ярче и ярче. Это выдаёт её с головой. Выдаёт её интерес к нему, выдаёт всю глубину её души, выдаёт её доброту и мягкость. Он через это свечение заглядывает прямо в душу. У кого-то это сущая помойка. Вот смотришь прямо в глаза, а там — хаос. Как будто попадаешь в заброшенный дом, заваленный всяким хламом. А у Джису не такая душа… Чистая, светлая. Её душа — это маленький уютный домик на побережье. В нём всё так мило, так красиво и так тихо, одиноко, но всё это в нём прекрасно. Каждая комната, каждый уголок, каждая пылинка. Этот дом кажется простым, но у него есть величайшие красивые сады, в которых воздух по-особенному свеж и чист. У него есть огромный подвал. Но опять же не заваленный каким-либо мусором. Там в нём что-то спрятано, что-то такое ценное, недоступное для человеческих глаз. Что-то, что принадлежит только этому дому. И кажется, Ким прямо сейчас протягивает ключи от того заветного помещения. Она хочет открыть ему величайшую тайну. Но зачем?..       — Я вырос в обычной рыбацкой деревне. Но как-то мне не захотелось жить там до самой смерти, и я уехал в Сеул. Оттуда на яхте прямо вот сюда, в Америку. Английскому языку меня научила мама, так что проблем не возникло. Она была родом из интеллигентной семьи, ей дали хорошее образование. Встретилась она с отцом, когда он поехал в город, — в этот момент она так внимательно смотрит на него, будто пытается разглядеть что-то. Пытается заглянуть вглубь, но, кажется, ничего не находит. В её глазах видна печаль. Она поспешно отворачивается. Чонгук не понимает, что ей от него нужно. Почему она разочаровалась в нём? Причём так быстро. О, нет, она просто ошибается. Точно. Надо просто показать ей, что она вовсе не зря обратила на него своё внимание, — да, хочу сразу вас предупредить, что я не владею большим состоянием. Я обычный механик на заводе. Если Вы думаете, что я простой парень, то Вы ошибаетесь. Внешняя простота бывает обманчива. Если я выгляжу обычно — это ещё не значит, что мой внутренний мир такой же. Ничем не примечательный, голый, пустой. Это вовсе не так!       Она вдруг смеётся, снова улыбается, смотрит на него по-прежнему так, а потом отводит взгляд. А затем в ней как будто что-то умирает. Она больше не кажется ему какой-то особенной, какой-то необыкновенной. В ней что-то постепенно угасает. Это желание. Это любопытство по отношению к нему. Как будто бы его и вовсе не было. Должно быть, Чонгук правда ошибся, думая, что он ей интересен. Ей просто скучно. Джису осточертела компания её полоумных подруг, а тут какой-то парень пытается произвести на неё впечатление. Да причём это так смешно. Всегда весело наблюдать за клоуном, который пытается сделать что-то серьёзное.       — А я путешествую с мужем. У нас что-то вроде отпуска. Мы здесь на неделю. Отпразднуем мой день рождения и отправимся в Париж. Люблю этот город. Он словно пропитан любовью, понимаете? — она опять смотрит на него, ища что-то. Он не может понять, что ей нужно от него. С Чонгуком всё ясно: просто её компания — уже какая-никакая радость. Нет этого презрительного отношения, нет этого высокомерия, в глазах какое-то понимание и сожаление. Она жалеет его, жалеет его одиночество. Она чувствует себя несчастной, потому что он несчастлив. Этого ему достаточно. Чон знает, что он прав. Она действительно жалеет его. Её взгляд, её движения, её вопросы. Джису пытается показать, что он не одинок. И, кажется, Чонгук теперь понимает, что девушка хочет сказать. Ким тоже по-своему несчастна, по-своему одинока. И выбирает Чонгука она потому, что только он смог заметить её душевные страдания. Для всех остальных она счастлива. Да, путешествует с мужем, поедет в Париж, наверняка она любима и окружена заботой. Но в чём дело? Почему же она несчастна? Тоже переживает за судьбы остальных? Или за свою собственную?       — Да, этот город особенный. Я бы хотел побывать там ещё раз.       — Вы там были? — в её голосе слышатся нотки удивления. Она рада тому, что кто-то сейчас разделит её любовь к Парижу. Конечно, много тех людей, которым нравится этот город, но мало тех, кто по-настоящему любит его, кто хочет вернуться туда не потому, что там красиво и всё такое, а потому что разум помнит, как пах тот воздух — он пах счастьем, пах душевной свободой.       — Конечно. До переезда сюда я много где побывал. Берлин, Амстердам, Копенгаген, Вена, Будапешт и всё такое, знаете. А вот Париж… Там всё по-другому. Люди, воздух, еда, здания, музыка. Он словно весь пропитан любовью и страстью. Он — настоящий. Без всяких прикрас. Когда я там был, то у меня и мысли возникли другие. Новые. Я был переполнен этим чувством и уехал оттуда, чтобы любить весь мир, но…       — Но весь мир стал вас ненавидеть, — перебивает парня Джису, — Потому что они не понимают этого — самопожертвования во благо других. Для них всех это глупо. Зачем лишать себя чего-то ради других? Тебе дана одна жизнь — живи её для себя. Люби только себя, ну и мужа ещё. А всё остальное — это пустое…       Чонгук только улыбается её мыслям. Она кажется ему такой родной и такой близкой. Он думает, что им даже говорить не надо — они всё прекрасно поймут и без слов.       Почему-то возникает желание отвести её к себе на квартиру и включить Баха или Бетховена. И слушать. Молча. Держась за руки.       — Давайте покурим. Здесь так душно. Мне нужен свежий воздух, — она разрушает между ними тишину.       — Нужен воздух с примесью никотина? — спрашивает он, когда Джису отпускает его руку и направляется к выходу.       — Да, просто необходим, — девушка открывает дверь. В лицо бьёт майский тёплый ветер. Они подходят к стене и Чонгук достает портсигар, предлагает одну девушке, она аккуратно достает сигарету и зажимает её между зубами. Чонгук зажигает спичку и подносит пламя к её губам. Из её рта сразу же вырываются густые клубы дыма. Он также закуривает сигарету и чувствует какое-то наслаждение. Непонятное. Как будто бы что-то проникает в него вместе с сигаретным дымом, нечто живое, искрящееся, будоражащее сознание. Она нравится ему. Всем нравится. Чонгук хочет узнать её, хочет постичь её тайну, спрятанную в подвале. Хочет обладать ею так, как никто никогда не обладал.       — Знаете, мне так надоело это вот всё. Хочется уехать куда-нибудь. Туда, где тебя никто не знает. И жить так, как тебе хочется, — с её сигареты сыплется пепел. Он развивается на ветру и тут же исчезает, как будто бы испаряется в воздухе.       — Эти люди, они просто не понимают вас. Не понимают вашего стремления. Они думают, раз у Вас всё есть, то вы просто обязаны быть счастливой. Прекрасная жизнь, прекрасная любовь, прекрасная внешность. Если у вас всё прекрасно и вы внешне прекрасны, значит и внутри вас всё должно быть также неотразимо. Вы должны цвести и благоухать. Вам даже грустить не позволено при такой жизни. А, погодите, можно иногда тосковать. Только по одной единственной причине — потому что у вас нет очаровательных детей. И всё. А в остальное время вы должны излучать тонну счастья. Даже когда идёт дождь, и жить надоедает до чёртиков, когда хочется рвать волосы на голове и кричать во всё горло, потому что не можете найти настоящую себя и своё место. Даже в такие моменты вы обязаны для них улыбаться. Это будет некрасиво по отношению к ним. Вы просто не имеете права грустить при них, вы живете лучше и не имеете полного права жаловаться на жизнь. Вам надоело притворяться. Притворяться, что ваша жизнь — сущая сказка, о которой можно только мечтать. На самом деле вы глубоко несчастны. вы одиноки. Вокруг Вас полно людей, но ни одному из них не суждено понять Вас. вы думаете, что никому не нужны.       — Да, одиночество только усиливает ощущение ненужности…       — Вроде бы, вы любимы, у вас есть семья, друзья, но никто по-настоящему не знает вас. Потому что они не поймут того, что зарыто глубоко внутри вас.       — Но как вы?..       — Я просто делюсь с Вами моими мыслями. Я ощущаю себя точно так же. Один, в этом большом Нью-Йорке. Вокруг миллионы людей и всем им просто нет до тебя дела. Каждый вроде бы будет о тебе беспокоиться, случись вдруг что. А по факту… По факту им всем нет никакого дела до других. Если у меня случится сердечный приступ, то они просто пройдут мимо. Это же мои проблемы, которые их не касаются. Самая главная беда человечества сейчас — это равнодушие.       Она стоит возле кирпичной стены паба, смотрит на проезжающие мимо машины и докуривает сигарету. Она дышит и чувствует какую-то свободу. Рядом с ним как будто бы воздух полностью изменяет свой состав. Становится легче дышать, даже приятнее. Жизнь словно заиграла другими красками, изменилась, будто бы перевернулась с ног на голову.       — Знаете, я думала, что Вы меня не заметите. Обычно такие девушки, как я, остаются неприметными. Когда выходишь замуж, теряешь этот шарм, свежесть и всё такое. Становишься безликой тенью своего мужа, и без него тебя вообще никто не замечает. Я пользуюсь этим, часто наблюдаю за людьми, за их манерами. Я правда удивилась тому, что вы меня так быстро раскрыли, — она поднимает голову вверх и наблюдает за рассыпающимися в небе солнечными лучами. Джису вытягивает одну ногу вперед, потом другую, как бы перемещается с одного места на другое, поближе к Чону. Чувствуется, что ей немного неловко.       — Я не заметил Вас сначала, потому что вы сидели спиной. Так я не мог понять, что в вас есть что-то иное, особенное. Я не видел ваших глаз, чтобы узнать это, — он переводит взгляд с неба прямо на неё. Ким улыбается, по-детски, оголяет все свои белоснежные зубы и облизывает губы, как будто бы хочет стереть эту алую помаду, — По правде говоря, только вы заслуживали моего внимания. Жаль, что я не заметил вас раньше, а тратил время на что-то другое.       — Теперь Вы можете уделить мне столько времени, сколько хотите, — Джису подходит к нему и встает напротив, пряча за спиной свои тоненькие руки. Она в любопытстве наклоняет голову набок, ожидая ответа от Чонгука. Наверное, сейчас она хочет, чтобы он предложил ей выпить или что-то такое. Конечно, Чон бы повел её в филармонию, если бы у него с собой было много денег. Или в кино. Интересно, какие ей нравятся фильмы…       — Боюсь, что у Вас не найдется времени для меня, — он вздыхает и отрывается от стены, вставая перед ней во весь свой рост. Она такая маленькая по сравнению с ним, хрупкая, беззащитная.       — Почему же? Я могу выделить для вас целый вечер. Вы ведь не против провести его вместе со мной? — Она подходит неприлично близко к нему, заглядывает в его карие глаза, в них она видит своё отражение. Только не такое, как обычно, иное, словно в ней что-то меняется. И Чону нравятся эти изменения, словно она становится такой, какой всегда мечтала быть.       — Хотите послушать Баха? Может быть, Бетховена?       — Если только сонату номер два.       Она берёт его под руку, а второй ладонью нежно касается предплечья. Она улыбается и шагает вперёд, как будто бы знает заранее, куда следует идти.       Кажется, революцию придётся отменить, а уж сердечный приступ тем более. Сегодня не хочется умирать, совсем. Просто слушать пластинки рядом с ней. Просто жить, ради одного мгновения.