Цвет моей первой любви

      Темное небо над головой поливает пыльные улицы теплыми каплями, которые с силой ударяют по шиферным крышам панельных домов, по без того жухлым листьям деревьев, срывающихся от слишком сильных порывов ветра. Машины разбрызгивают мутную воду на тротуары, поливая прохожих, которым остается только проклинать водителя, день или вовсе бога, жалуясь на свою жизнь.       Кто-то уже прячется под козырьками обшарпанных подъездов, кто-то укрывается под деревьями, через которые редкие ветки с легкостью проникают крупные капли. Дети с улиц начинают разбегаться по домам, под недовольные оклики из распахнутых окон, некоторые же наоборот выбегают из душных квартир, прыгая в лужи и вглядываясь в плачущее небо, прикрыв глаза руками. Последних тоже зовут, но они не обращают внимания, убегая в соседние дворы, уже там забираясь на мокрые деревья или перекошенные куски арматуры, гордо именуемые площадками. В песочницах полно битого стекла, где-то в кустах валяются пустые шприцы и еще целые бутылки из-под алкоголя, которые с готовностью разбивают во время игр дети.       Когда резко полил дождь, белобрысый мальчишка сидел на козырьке подъезда, болтая ногами и глядя вниз на своего друга. Тот лишь хмурился, пытаясь залезть по выступам на крышу, но после нескольких неудачных попыток больше не хотел сдирать кожу на ладонях и коленях. Стоило первым каплям попасть на темную макушку как мальчик тут же спрятался под козырек, просунув голову через небольшое отверстие и поглядывая на блондина, который свесился с невысокой крыши, глядя вниз.       — Слезай оттуда, — голос тихий, еле различимый под звоном дождя, но Николай прекрасно разбирает слова, не выражающие ни единой эмоции, разве что только небольшое раздражение.       — Говорю же, давай подсажу, нам далеко бежать до дома, — мальчишка тут же спрыгнул с козырька, зацепившись за небольшой выступ и опускаясь на землю прямо перед брюнетом. — Давай, давай, пошли, там окно как раз открыто.       — Тут теперь еще и скользко, — Федор не успел отступить как его уже схватили за запястье и потянули прямо под дождь.       Мокрый серый бетон все-таки не скользит под руками, зато шероховатые неровности на нем сдирают нежную кожу. Брюнет с трудом забрался на козырек, после очередного толчка друга чуть не грохнувшись вниз. Николай забрался следом за ним, широко улыбаясь, жмурясь от попадающих на лицо капель.       — Пошли, — белобрысый подошел к вытянутому окну и приоткрыл его, толкнув внутрь подъезда. С рамы тут же посыпалась белая краска, пыль и паутина, но мальчишки лишь смахнули грязь с подоконника, заодно сбросив на бетонный пол и множество бычков.       — В прошлый раз нас чуть не выкинула какая-то бабка из чужого подъезда, хочешь повторить опыт? — Федор недоверчиво посмотрел на друга, видя как тот расплывается в довольной улыбке и не дождавшись ответа полез через окно. Тихий стук подошв кроссовок разнесся эхом по пустым лестничным пролетам когда мальчишка спрыгнул с подоконника.       — Да никто нас не выкинет, просто тихо посидим тут пока дождь не кончится, — Гоголь тоже спрыгнул на лестничную площадку с любопытством рассматривая новое пространство. Из какой-то квартиры по подъезду распространяется запах жаренного мяса, мешается с сыростью, которое через распахнутое окно врывается с улицы и какой-то гнилью, это уже скорее всего запах от мусоропровода или, может, какой-нибудь плесени, ни того ни другого в любом случае не видно. — Ей, Федь, заплети мне косу.       Мальчишка мотнул головой, так что тонкая коса из словно выцветших волос оказалась на его плече. Волосы были немного растрепанными, но нужды распускать их чтобы снова убрать в косу не было, ему просто нравилось когда брюнет перебирал его пряди, распутывая их, поэтому мальчишка как обычно озвучил свою просьбу       — Можем сюда тогда сесть, — Достоевский указал на небольшой ящик, расположившийся в самом углу и наверняка забитый либо песком, либо мусором. — Знаешь ведь что у меня руки замерзли… Я их не чувствую почти, — пожаловался брюнет, забираясь на ящик и откидываясь немного назад, уперевшись ладонями в деревяшки за своей спиной. — Да и потом я тебе только волосы испачкаю, — мальчик теперь протянул к Николаю руки, повернув ладонями вверх, показывая многочисленные царапины и ссадины.       — Ну и чего ты тогда сидишь, это промыть нужно, — белобрысый сразу обошел Федора, толкнув его в спину, заставляя подойти к окну. — Промой. — уже более настойчиво повторил парень.       — А смысл?.. — брюнет послушно протянул руки в открытое окно, подставляя раны дождю и смывая кровь. — Все равно ведь кровь не остановится.       Гоголь лишь закатил глаза, забираясь на ящик и усаживаясь на место брюнета. Он ничего не ответил просто наблюдая за тем как мальчишка сначала сосредоточенно рассматривает свои руки, после растирает по ним кровь и снова ждет пока в сложенных вместе ладонях соберется немного воды.       На улице с новой силой зашумели деревья, хлестая ветками по крышам и иногда стеклам. Дождь наклонился в сторону и из сплошной стены превратился в нечто похожее на растянутое полотно серой ткани. Серой прозрачной ткани, которая прикрывает такие же серые панельки, печальные деревья, листья которых кажется выцвели как и обитатели здешних домов. Даже небо, и то из белесого превратилось в одну сплошную тучу, проливающую слезы над всем городом.       Подъезд, в котором обосновались седовласый с брюнетом, никак не выделялся среди общей атмосферы, только разве что облупившаяся на стенах краска представляла собой помесь белого и зеленки. Краска была только на нижней половине стен, выше же все пространство занимала некогда белая штукатурка, сейчас покрытая надписями, трещинами и разводами, где-то даже виднелись следы ботинок, ближе к потолку если быть точным.       — Смотри, тут написано Ф плюс К равно любовь! — мальчишка покачнулся на ящике, указывая на небольшую надпись, нацарапанную по краске. Скорее всего ключами или чем-то наподобии этого.       — И что? — брюнет даже не обернулся, несмотря на воодушевленный тон друга, продолжая тщательно отмывать кровь с ладоней и вымывать каждую ранку.       Седовласый чуть нахмурился, сразу помрачнев, но быстро сообразил что можно сделать. Пошарив немного за ящиком он нашел там крышку от бутылки из-под пива с острыми зазубринками. Обернувшись к Федору и убедившись что тот не смотрит начал царапать краску в том месте где она еще была относительно целой. Пришлось заморочиться чтобы четко читались имена, но оно того стоило. Конечно стоило если брюнет оценит.       — Тогда прочитай вот эту, — мальчишка указывал на свежую надпись, сжимая в руке крышку и неотрывно глядя на брюнета.       Тот немного прищурил глаза, наконец отлипая от окна, прикрыв его. Он подошел к ящику, забравшись на него и прижавшись к Гоголю, что явно было лучше чем вжиматься в холодную грязную стену.       — Федя плюс Коля… — Достоевский замолк, тяжело вздохнув и разглядывая аккуратно выведенное сердечко после знака равно. — Ну ты и пидорас конечно.       — Ты обещал заплести мне косу, — Николай улыбнулся, развернувшись спиной к брюнету, забравшись на ящик с ногами. Он выпрямился, немного поддавшись вперед дабы тому было удобнее и обнял себя за коленями, прикрыв глаза.       — Ничего я тебе не обещал, — недовольно буркнул мальчишка.       Спустя пару минут он уже вплетал непослушные длинные пряди в косу, туго перетягивая их между собой, вскоре затянув на них резинку.       — И нужно тебе было такие длинные отращивать…       — Ты сам не лучше, — резко перебил Николай, недовольно фыркнув. Он повернулся к брюнету, теперь снова прижимаясь к нему и немного покачиваясь из стороны в сторону на ящике. Оба замолкли, вслушиваясь в дробь дождя по стеклу, глядя на тени стекающих капель, которые четко выделялись на полу. В какой-то момент белобрысый подался ближе к Федору и слегка толкнул плечом в плечо. — Давай тебе тоже волосы заплетем, — мальчишка потянулся к другу, растянувшись в улыбке.       — Не надо мне ничего заплетать, — он сразу прижал свою прическу ладонями к голове, наклоняясь в бок дабы отстраниться от нависшего над ним мальчишки. — Мне и так нормально.       Николай только рассмеялся, глядя на спадающие чуть ли не до плеч темные пряди Федора. Он пожал плечами, снова устроившись на ящике, болтая ногами. По стеклу реже стал ударять дождь, не удивительно что он быстро прошел раз полил с такой силой. Белобрысый обернулся на окно, разглядывая покачивающиеся ветки деревьев. И снова серое, серое, серое небо, такие же дома, они будто сливаются, образуя одну сплошную массу и олицетворяя собой безысходность. Ещё более редкие удары капель, последний гул выбившегося из сил ветра и все резко обрывается, только с деревьев продолжают стекать задержавшиеся капли. Брюнет тоже поднимает голову, заглядывая в окно и прислушиваясь. Только шуршание шин по влажному асфальту.       — Пойдем отсюда, — мальчик поднялся с ящика, проходя к лестнице и остановился, взявшись за погнутые перила, обернулся к седовласому. — Чего застыл?       Николай помедлил, затем все же тоже спрыгнул с ящика, запустив руки в карманы лёгкой олимпийки. Куртка сползла с одного плеча, открывая загоревшую с лета кожу и мальчишка сразу натянул ее обратно, поежившись.       — Пошли на крышу, а?       Брюнету оставалось лишь вскинуть бровь, проследив взглядом за удаляющейся наверх фигурой. Не долго думая, он спустился на один лестничный пролет и вызвал лифт, который звякнул сцеплением, останавливаясь на этаже. Зайдя внутрь, мальчик обнял себя за плечи, вздохнув, и спрятал руки под свитер, ежась от прикосновений собственных холодных пальцев.       Снова громкий металлический скрежет режет тишину, кабину немного трясет, лампочка под потолком иногда мигает, тихо потрескивая. Лифт останавливается на последнем, девятом этаже и мальчишка выходит, теперь обнимая себя за талию, поправив задравшийся темно-серый свитер. Гоголя пока не видно, но его шаги отчетливо слышны несколькими этажами ниже. Брюнет подошел к лестнице, чуть свесившись через перила, заглянул вниз, замечая седую косу и куртку друга.       — Так не честно, ты на лифте поднялся! — мальчишка остановился на ступеньку ниже Достоевского, стараясь отдышаться и немного согнувшись.       — Мы и не соревновались, — брюнет пожал плечами, заправил за ухо выбившиеся пряди волос, после все же снова забираясь руками под собственный свитер. Кинув взгляд на дверь, ведущую на крыши мальчишка задумался. — А если кто решит тоже подняться? Может не пойдем?       Белобрысый выпрямился, закатив глаза прошел к двери.       — Никому мы не нужны, — тяжелая металлическая со скрипом подалась, открывая путь на мокрую крышу. — Да и потом после дождя не полезет сюда никто.       Брюнет поджал губы, все же выдавив из себя натянутую улыбку, проходя на крышу. Николай подпер дверь какой-то деревяшкой, найденной тут же, на крыше. Он встал рядом с мальчишкой, вдыхая резкий, наполненный сыростью воздух, который рассеивал повсюду запах влажного асфальта.       От порыва ветра зашелестели листья деревьев, возвышающиеся к небу ветки начали раскачиваться, задевая концами крыши домов. Белобрысый подошел к самому краю, взявшись за холодное ограждение, скрипнувшее и пошатнувшееся под его весом. Отсюда было видно почти все дворы в округе. Девятиэтажка, на которой они находились, возвышалась над остальными домами, поэтому с нее открывался вид даже на их дома. Федор подошел сзади, сначала тоже оперевшись об ограждение, но сразу отдернул руки, стряхивая с ладоней ледяные капли, жгущие пораненную кожу. Белобрысый рассмеялся, заметив это и повернулся, резко притянув к себе мальчишку.       — Давай согрею, — он взял его за руки, слегка сжимая холодные ладони и вскоре укладывая их на свою талию. — Хочешь кофту тебе дам?       Брюнет несколько стушевался, но не стал отстраняться, после и вовсе уткнувшись лицом в грудь Гоголя. Он был теплым, даже горячим по сравнение с тощим брюнетом, который вечно натягивал на себя свитера и жался к батареям или трубам. У него были теплые, мягкие руки и от осторожных прикосновений по телу разливалось приятное тепло.       — Ты без нее замерзнешь, — заметил мальчик, продолжая прижиматься к Николаю, используя его как обогреватель.       Оставалось только прикрыть глаза, чувствуя на своей спине сцепленные в замок чужие руки и острый подбородок уперевшийся в макушку. Гоголь молча кивнул, рассматривая крышу, после резко отстраняясь, кажется заметив что-то. Он сразу подбежал к тому месту и остановился почти у самого края крыши, рассмеявшись.       — Смотри, тут дорога в небо, — воскликнул мальчишка, снова заливаясь звонким смехом. Он стоял рядом с нарисованными классиками, краска на которых уже немного смылась в некоторых местах, а конец их уходил к краю крыши. …Пять, шесть, семь, выломанный участок ограждения и край. — Хотел бы в такие сыграть?       Брюнет склонил к плечу голову, наблюдая за мальчишкой, не понимая над чем он смеется. Подойдя к нему он тоже увидел классики, несколько секунд тупо глядя на них, а после медленно прошел мимо к самому краю, где обрывался контур квадрата с последней цифрой. Под этим местом протянулась к земле отвесная стена дома на которой выпирали лишь карнизы и створка распахнутого окна на каком-то нижнем этаже. Перила возле этого места были погнуты и торчали рваными обрывками в сторону края. Брюнет опустился на холодный бетон, оперевшись на арматуру плечом и прикрыл глаза. К нему вскоре присоединился и Гоголь, пристроившись рядом, последовав примеру друга и свесив ноги вниз.       Над городом все также тянулись тучи, к которым от труб заводов поднимались облака темного дыма. Ветер пробирал до костей. Холодный в отличие от закончившегося дождя, но мальчишки только обнимали себя за плечи, глядя на желтоватый кружок солнца, проглядывающий сквозь серую завесу и медленно склоняющийся к горизонту. Через некоторое время белобрысый бесцеремонно уложил голову на костлявое плечо Достоевского, широко улыбнувшись тому, когда их взгляды встретились, оставаясь в таком положении.