forced wedding

Свадьба — радостное событие для вступающей в брак пары, по крайней мере в теории. Белые пышные платья, с блестками, стразами, возможно, мехами, длинными подолами или даже короткой юбкой. Костюмы, лишенные строгости, но наполненные праздничностью и игривостью. Цветы, подарки, шарики, шампанское и атмосфера радости и веселья. Однако, браки по расчету составляют исключение и все вышеперечисленное просто становится пылью в глаза. Чонгук не любит Соен, не пытается найти в ней что-то привлекательное, она ему не нравится, местами даже противна. Это просто дочь инвестора его отца или, проще говоря, никто. Он ничего не должен ей, а она ему, в отличие от их отцов, которые решили все за них, не посовещавшись, нагло поставив в известность, не слушая возражений. — У меня есть любимый человек, папа! — Чонгук кричит в истерике на хмурого отца, который читает газету, больше погруженный в свежие новости, чем в то, как надрывается и плачет его сын. — Я не женюсь на ней. — Женишься, — преспокойно отвечает мужчина, отпивая утренний кофе. Чонгук бьет кулаком по столу, но вмиг съеживается, стоит отцу взглянуть на него. — Скажи как есть, тебя поймут, — для него отношения Чонгука с тем, кого он действительно любит не стоят ничего, а для Чонгука рушится весь мир прямо на глазах, все мечты, планы сыпятся, превращаясь в песок, утекающий сквозь пальцы. Свадьба состоится через месяц, а у них почти ничего не готово, только Чонгука это совершенно не волнует. Его раздражает любое упоминание о ней, а еще голос его невесты и в принципе ее существование. Он не обнял ее ни разу и не собирается, он ее не переваривает, почти ненавидит. Даже понимая, что она не виновата, ему все равно не по себе рядом с ней. Однако сейчас они вместе сидят на диване в их квартире, которую купили родители, выбирая праздничный торт. Точнее торт выбирает Соен, а Чонгук делает вид, что ему не хочется закричать от того, как ему плохо от того, что жизнь в один миг свернула не туда, даже не по его вине. Но он смотрит на разнообразие фигур, начинок, украшений для тортов и молчит, изредка поддакивая ей. — Смотри какой классный! — Соен тычет в один из сотни тортов на планшете, восхищенно вздыхая и переводит взгляд на бледного и откровенно заебавшегося Чонгука. Ей идея со свадьбой тоже не очень нравилась, пока она не увидела Чонгука и какой он красивый, и стала придерживаться принципа стерпится — слюбится, куда деваться. — Оппа, а какой тебе нравится? — она тянет его за рукав и писклявым голосом просит принять участие, которое Чонгук принимать не собирается. — Такой же, что и тебе, — сжимая кулаки, отвечает Чонгук, закатив глаза. Он сразу обозначил Соен свою позицию и с тех пор ее не поменял, но тогда она начала жаловаться его отцу, а тот дал ему хороший втык, и помимо свадьбы, он должен еще и хорошо относиться к невесте, от которой его тошнит. — А какой нравится мне? — с издевкой спрашивает Соен, тыча планшетом ему в лицо. — Послушай, Соен, — Чонгук хватает ее за запястье, сжимая так, чтобы она отпустила дурацкий планшет и с неподдельным испугом взглянула на него. — Мне похуй, ясно? Делай, что хочешь, — он резко отпускает ее, встает с дивана и идет в комнату, чтобы вытянуться на кровати и побыть вдали от нее. Он не знает, сколько раз ему нужно это повторить, чтобы она уяснила и перестала долбить ему мозг, потому что это уже не первый раз и, Чонгук уверен, не последний. — Ладно, — Соен настигает его и в комнате, садясь рядом, вызывая в Чонгуке стон отчаяния. — Я еще пианиста позвать хочу, — от упоминания о пианисте, Чонгуку становится тоскливо. Всё, что даже косвенно связано с этим инструментом, теперь вызывает жуткую боль, недомогание и желание закрыться в себе. Он погружается в совсем свежие воспоминания, пропуская мимо ушей болтовню Соен. — Говорят, Мин Юнги лучший пианист в Сеуле, — девушка пролистывает несколько сайтов, но везде говорится о нем. В пару кликов она отправляет заявку ему с указанием довольно-таки круглой суммы, и в этот момент до Чонгука доходит смысл того, что она говорит и делает своими маленькими противными ручонками. Она самодовольно смотрит на Чонгука, лицо которого медленно становится красным и злым, он почти бешеными глазами смотрит на напуганную невесту, уже готовую в случае драки защищаться планшетом. Бить девушек не заложено в его воспитании, но сейчас хочется ей ебнуть и посильнее. — Только не говори, что написала ему, — шипит Чонгук, сжимая челюсти. Эту девушку можно ненавидеть больше, чем ему казалось до этого. Соен ничего не говорит, но по ее глазам понятно, что она уже сожалеет о содеянном. Чонгук не находит слов, чтобы высказать, какая она дура. — Но он же лучший, — все, что говорит она в свое оправдание. Чонгук молча соглашается. Да, Юнги лучший. И не только в игре на фортепиано.

***

Юнги сбивается со счета выпитых бокалов полусладкого вина, параллельно успевая наигрывать на потертых клавишах старого маминого пианино трагичные мотивы. Голова уже идёт кругом, и он с трудом сдерживает себя, чтобы не упасть головой на инструмент и громко зарыдать, выпуская запертые внутри эмоции, ключи от которых он так отчаянно топит в алкоголе. Кажется, ничто в жизни его уже не сможет обрадовать. Даже игра на любимом инструменте, которая всегда лечила все проблемы, давала волю всем накопившимся переживаниям, не помогает. Он бережно закрывает крышку фортепиано и пластом ложится на большую кровать с мягким алым бельем. Медленно пропуская шелковую ткань между пальцев, он вспоминает сколько нежных слов и прикосновений довелось услышать и испытать на этой постели, на этих простынях, под этим одеялом. От былой нежности осталась только ткань. Он отвык засыпать один, отвык не слышать пожеланий о самых сладких снах на ухо, за которыми следовал поцелуй в шею и руки Чонгука на талии сжимали его крепко-крепко, не отпуская до самого утра. Где же это все сейчас. Звук уведомления заставляет подняться усталого Юнги за телефоном и посмотреть, что там, деньги, чтобы есть, ему еще нужны, к счастью, он это понимает. Заказ на свадьбу. Ему не впервой. Он позвонит завтра, когда язык не будет заплетаться, а голос не будет на грани срыва. Как же он пожалеет, когда узнает чья это свадьба.

***

Соен приглашает Юнги встретиться в арендованном зале, и он, не имея загруженного графика, соглашается, даже не думая, на чьей свадьбе ему придется перебирать несчастные клавиши. Чонгук идти категорически отказывается, придумывая отмазки одну за одной. Соен не знает, что между ее женихом и Юнги что-то было. Точнее, была любовь, которой она никогда не добьется от Чонгука, как сильно не старалась бы. Его сердце принадлежит другому человеку, а от нее его только воротит. — Либо ты идешь, либо я звоню отцу, — достает козыри Соен. Манипулировать им проще простого, она будет пользоваться этим пока он не перестанет упрямится и примет ее, как будущую жену, если такое вообще случится. В противном случае, ей все время придется угрожать звонками строгому отцу, состоянием их бизнеса и прочей формальной ерундой, которую Чонгук искренне презирает. Чонгуку не остается ничего, он даже думать не хочет, как будет больно, потому что только о мысли от предстоящей встрече уже хочется кричать и плакать, бить кулаками в бетонную стену, разбить их в кровь, сломать, заменить душевную боль физической. — Заходи в зал, я сейчас приду, — Соен дико подставляет его. Она толкает его ко входу, а сама испаряется куда-то, не дав Чонгуку и слова сказать, хотя ему не так и хотелось. Он крайне осторожно заходит в огромный зал, где одиноко сидит Юнги за роскошным белым роялем, разыгрывается, подстраивается под новый инструмент, нужно прочувствовать его. Чонгук знает все его этапы подготовки к игре. Он его не замечает, что хорошо, увлеченно играя, не сделав ни единой помарки. Когда он заканчивает и бросает взгляд в сторону входа, подскакивает Соен и толкает Чонгука ближе к пианисту. На лице Чонгука видно все — страх, неловкость, боль, страдания и искренние, самые настоящие в его жизни извинения за невольно разбитое сердце. Он разбил сердца их обоих, но не сам, он не виноват, и Юнги это знает, но от этого легче перенести это не получается. Однако на лице Юнги нет эмоций, он совершенно холодно смотрит на Чонгука и его невесту, здороваясь с ними. — Говорят, вы лучший пианист. Можете это доказать? — Соен просит его что-то сыграть, надменно скрестив руки и прислонившись поясницей к инструменту. Чонгук знает, как Юнги трепетно относится к инструментам, никогда не позволял ему даже совсем легонько опираться на него, поэтому одёргивает невесту за локоть, чтобы она встала. Однако сам Юнги не выглядит, будто его это волнует, он беспечно начинает играть любимое произведение Чонгука, погружаясь в музыку, растворяясь в ней, заставляя Чонгука напрячься до предела, и одновременно с этим почти рыдать, прокручивая то, как они вместе беззаботно сидели у него дома, играли на пианино в две руки, как Юнги с упоением наблюдал за неряшливой, жутко неуклюжей игрой Чонгука, игнорируя все ошибки, но все равно хвалил его. — Хватит, — просит остановиться его Чонгук, положив руку на запястье. Юнги с легкой ухмылкой смотрит на него, но в глазах его пустота, которую он не скроет даже самой широкой улыбкой. Чонгук знает, потому что в его глазах абсолютно то же самое. — Как здорово! — настрой Соен сменяется на восторженный и она громко хлопает в ладоши, не замечая повисшего в воздухе напряжения, сжимающего воздух вокруг них. — Чонгук, обговори тогда, какие песни лучше сыграть, а я пойду договорюсь насчет украшения зала. Она оставляет их наедине, убегает в сторону выхода, цокая каблуками, даже не подозревая об их отношениях. Ей, по сути, все равно, сейчас Чонгук в ее руках и она крутит им как ей вздумается, имея рычаги воздействия, а на его прошлое ей просто наплевать. — Юнги, — Чонгук мягко проводит по его плечу, не отрываясь, не моргая смотря на него, словно он исчезнет, если перевести взгляд. — Мне так ж- — Не надо, — Юнги встает, убирая чужую руку со своей. Его холод, безразличие и отстраненность напыщенны, он все еще мучается и страдает, но показывать это не собирается, никому, даже человеку, некогда значащему для него весь мир. — Мне все равно, Чонгук. Все прошло, мы больше не вместе, и чувств больше нет. Чонгук ему верить не хочет, но почему-то покупается на этот дешевый трюк, теряя дар речи. Неужели его любящий Юнги и не любил вовсе? От его слов становится еще досаднее, чем было до этого. Но он даже представить не может, что почувствовал Юнги, когда увидел его с невестой, когда осознал, на чьей свадьбе будет играть, за чьим бракосочетанием невольно будет наблюдать. Без умения показывать, что тебе все равно тут не обойтись, если бы не оно, Юнги бы уже громко рыдал, крушил все вокруг, кричал и не смог бы остановиться сам. Юнги снимает свою кофту со спинки стула, набрасывает ее и собирается к выходу, не оборачиваюсь на тихо стоящего и наблюдающего за ним Чонгука, который ожидал, что он его, может быть, обнимет или хотя бы скажет, что простил, а не осадит так резко и обидно, но Юнги и не собирался. — Музыку, которую надо сыграть пришлете на почту, — вместо прощаний говорит Юнги и поспешно уходит, чтобы сесть в машину, снять маску сильного и безразличного и выдохнуть, потому что напряжение просто не давало это сделать.

***

Месяц пролетел быстрее, чем думал Чонгук. Все это время они провели за подготовкой к празднику, нарушившему все его планы. Но Чонгука волнует только то, как Юнги будет чувствовать себя, глядя на него у алтаря с какой-то девицей, доставшей его еще до свадьбы, как скажет да и нехотя поцелует ее на радость гостям, полагающим, что у них все серьезно. За это время он многое успел обдумать и переосмыслить. И вот, куча богатых гостей с роскошными подарками и дорогими костюмами, огромные шарики и пестрые ленты, шампанское рекой и великолепная фортепианная музыка, которая для Чонгука ценнее всего на этой клоунаде. Юнги играет, не замечая никого вокруг, но краем глаза видит, как беседуя и фотографируясь с натянутой улыбкой, Чонгук время от времени поглядывает на него. Сам Юнги не отрывается от белых и черных клавиш, которые никогда не променяют его на деньги отца. Церемония начинается, Юнги начинает играть торжественный марш, не обращая внимания на вставших гостей, ждущего своей участи у алтаря Чонгука и невесту с отцом под рукой. Чонгук не смотрит на Соен, он продолжает смотреть на Юнги, кончики ушей которого уже покрылись багровым. Даже фотограф шикает на Чонгука и просит посмотреть на невесту хотя бы ради красивого кадра. — Готовы ли вы взять Соен в законные жены? Юнги уже не играет на пианино, он смотрит церемонию вместе со всеми. Только пока мама невесты утирает слезы счастья, Юнги шмыгает носом далеко не из-за радости. Чонгук смотрит на него прежде, чем заколотить последний гвоздь в их отношениях, расставшись навсегда, ведь после свадьбы Соен хочет переехать в другую страну, а отец ей лишь потакает. В памяти невольно всплывают их прогулки по цветущим с сакурой аллеям, их бесконечные шутки друг над другом, безобидные передразнивания, но вместе с тем и серьёзная поддержка, когда больше никто не скажет нужных слов, тепло объятий и мягкость поцелуев. Он не может сказать да — это несправедливо, неправильно, глупо. Поэтому под удивленные глаза гостей, игнорируя закипающую от злости и усталости невесту в неудобном платье с пышной прической, Чонгук уверенным шагом направляется к сидящему за роялем Юнги, выглядевшему не менее испуганно, чем остальные. Он наклоняется, нежно притягивает его за шею и целует на глазах у всех под возмущенные охи и напряженные вздохи. Щеки Юнги краснеют, но он отвечает на поцелуй, зная, что Чонгук не сделает этого спонтанно, у него всегда есть план. — Нет, не готов, — громко отвечает Чонгук. — Я, блять, не люблю ее и целовать не собираюсь. Вот этого человека я люблю, и готов поцеловать еще раз, чтобы вы удостоверились, — от его слов у Юнги бегут мурашки и несмотря на возмущенные лица присутствующих, он все равно расплывается в улыбке. — Все вопросы к моему отцу, я жениться на ней не хочу и никогда не сделаю этого. Все смотрят на смущенного, но впадающего в ярость мужчину, который с угрозой смотрит на них. Чонгук много думал и пришёл к выводу, что плевать он хотел на деньги отца, да и на самого отца, не считающегося с ним и его жизнью, на которую у него были другие планы. Чонгук берет Юнги за руку и выводит из зала на улицу. Они садятся на скамейку у входа в помещение. — Ты сошел с ума, Чонгукки, — смеется Юнги, качая головой. — Но я горжусь тобой, — Чонгук берёт его за руку, переплетая их пальцы, целует, подергивая ногой от волнения. Он весь трясётся от собственного поступка, смелость сошла нет, но он рад, что сделал это, так было правильно, и в этом он точно не сомневается. — Мне не стоит рассчитывать на оплату сегодняшней работы, да? Чонгук улыбается, действительно улыбается, без напряга и лживости, которыми были наполнены его улыбки после их расставания. Его улыбка для Юнги, как глоток прохладной воды в бескрайней пустыне. Чонгук замечает, как в его глаза возвращается жизнь, радость, как трепетно он сжимает его ладонь и смотрит на него. Тяжесть в груди расстворяется в воздухе под взором любящего человека. И как бы не сложилось дальше, Чонгук уверен, что с Юнги, он готов прожить всю жизнь и в горе и в радости, пока смерть не разлучит их.