Срывая маски

"Девушка с отпечатком печали на лице" Если бы Кэмпбелла попросили описать доктора Дайер в одной фразе, он ответил бы именно так. Темные, мягкие карие глаза без бликов, бледный цвет лица и кроткая улыбка производят неизгладимое впечатление на старателя. Он восхищенно следит за ее точными, аккуратными и словно непринужденными движениями. Эмили отрывает бинт, плотно обматывая им свежий порез на руке. Старатель окидывает кабинет, но в конечном итоге его взгляд останавливается на девушке. - Почему вы так на меня смотрите, мистер Кэмпбелл? Ее тихий голос прерывает доселе царившую в помещении тишину, и он кажется Нортону громким. Старатель легко вздрагивает от неожиданности и отводит взгляд. Он не хочет показать, что смущен. Эмили щелкает пальцем по баночке и проверяет надпись, подставляя ее на свет. Она улыбается и переводит смеющийся взгляд на пациента. - Прошу прощения, мээм. Я заставляю вас чувствовать себя неловко? - Вовсе нет. Вы мешаете мне сосредоточиться, мне кажется, будто вы что-то от меня хотите. Но молчите. Нортон хочет сделать какой-нибудь комплимент, перевести все в шутку, но не находит слов. Дайер продолжает делать свою работу. Вздохнув, старатель подпирает другой рукой щеку и переводит взгляд в пустоту, погружаясь в свои мысли. На лице Эмили, в ее движениях, походке сквозит усталость. Кажется, будто она не высыпается. Тем не менее, она не придает никакого значения этому, она продолжает морально и физически поддерживать товарищей, не заботясь о себе. Эмили никогда не плачет при других, она всегда одна наедине со своими страданиями... Ей не нужна жалость других, не нужна поддержка, она считает, что справится одна. Смотря на девушку, Нортон начинает забывать о боли в руке. Старатель понимает, что никогда не слышал ее смеха. Улыбка - да, а смех... Неужели ее так сложно заставить смеяться? - Мистер Кэмпбелл, вы невероятно рассеяны! Ответите ли вы мне сегодня или нет? Кэмпбелл поднимает взгляд и встречается им с взглядом Дайер. В глазах Эмили пляшут искорки смеха. - Простите мне мою невнимательность, мэм. После матча я не могу собрать мысли в кучу, я думаю, вы понимаете меня. Нортон склоняет голову вбок. - Отлично понимаю. Но я спрашиваю вас третий раз, увы, без этого не обойтись. Повторюсь: как вы получили свои ожоги? Старатель теряет дар речи. Он не хотел бы вспоминать тот злополучный день, не хочет вспоминать своего прошлого. Секундный страх в его глазах сменяется нерешительносью, он с сомнением смотрит в глаза девушке. В итоге, он выдыхает и произносит: - Извините, мисс Дайер, но я не могу и не хочу говорить об этом. - Почему нет, мистер Кэмпбелл? - Мне тяжело, Дайер, поймите меня. Он с мольбой взглянул на девушку. Та в свою очередь вздохнула и решительно посмотрела ему в глаза, взяв его кисть в свои. - Я спрашиваю вас не потому что это мое личное любопытство, а потому, что не хочу вам навредить. Я не знаю, как получены ваши ожоги, каким веществом, и чувствуете ли вы воздействие других медицинских препаратов на них. Я действую лишь в ваших интересах, поэтому не упрямьтесь и ответьте мне. - Хорошо, хорошо. Честно, я так и не понял, чем именно травмировался больше - упавшей на меня грудой осколков, посыпавшимся щебнем или же взрывом, огнем. Я не могу дать вам гарантию того, что мой ответ будет правильным. - Печально. Как ваш ожог реагирует на спирт? - Терпимо. - Отлично. Кэмпбелл возвращается из кабинета, погруженный в свои мрачные мысли. Его травмы - неизбежное воспоминание о его ошибке, о том, как он, в погоне за своей мечтой, чуть не сорвался в пропасть.

***

Накрапывающий дождь тихо стучит по карнизу, прерывая время от времени тишину в комнате. Дайер, закутавшись в мягкую шаль и усевшись в глубь кресла, откладывает книгу в сторону. Она не может читать. Ее мысли сбивают голоса персонажей в ее голове, их назойливый рой не дает сосредоточить внимание на сюжете. Медленно встав, она отдергивает штору и всматривается в глубь темноты на улице. Там никого нет, не поют птицы, не лают псы, тихо... "Я благодарила Бога, когда заставляла сердце умирающего биться вновь; и винила себя, когда ему суждено было остановиться... " Эмили ловит себя на том, что разглядывает свое отражение в оконном стекле. Свеча в ее руках освещает нижнюю часть лица и очертания глаз, соседних предметов. Тем не менее, она рада, что тишина не мертвая. Она слышит сонные голоса за стеной и чьи-то шаги на скрипящих ступенях, треск поленьев в каминном огне. Она знает, что такое мертвая тишина, когда ты слышишь только свое сердцебиение и гудение ламп. Девушка задергивает штору обратно и решает встретиться со своим прошлым вновь, решить свои вопросы с ним. Закрывая глаза, представляет себе тот день. Холодный свет ламп, запах медикаментов и тяжелый запах крови. Нагнетающая, темная атмосфера. Пациентка больше не кричит и не стонет, она медленно истекает кровью. Над ней стоит Лидия в врачебном халате и в запачканных перчатках на руках. Она вымоталась не меньше. Ребенка уже не спасти, обе, и врач, и мать подсознательно это понимают. Но никто из них двоих не хочет принимать эту мысль. Джонс тяжело опирается о стол рядом, отворачиваясь от больной. Ей не хочется показать свою слабость. Она возвращается мыслями на несколько часов раньше. Она держала в руках бумагу с именем "Марта Бек". Это имя женщины, легкомысленно ушедшей из семьи, бросившей на произвол своего мужа и не позаботившейся о судьбе своей дочери. Что миссис Бек чувствовала, когда уходила? Чувствует ли она раскаяние сейчас? Будет ли чувствовать свою вину потом? Лидия вспоминает большие зеленые глаза девушки из психической больницы. Вспоминает, как та улыбнулась и ответила, медленно срывая лепестки ромашки и бросая их в воду: "Мама?... Она ушла... Но значит, так надо... " Голос эхом звучит в голове Лидии. И внезапно она понимает, что она не хочет вытаскивать эту женщину из бездны смерти. Джонс бросает последний взгляд на умирающую Бек и тихо выходит, но та все еще способна слышать. - Куда вы, доктор? - За препаратом. - Не оставляйте меня, прошу вас... Голос Марты тускнеет с каждой секундой, превращаясь в еле слышный шепот. - Я... Я скоро вернусь. Лидия знает, что она не вернется. Выбегая на улицу прямиком под дождь, Джонс начинает истерически смеяться. Потоки воды усиливаются, заглушая ее голос. Она откидывает прилипшую прядь волос и поднимает запачканные руки к небу. Смех затихает, превращаясь в смешанные рыдания. Что она натворила? Она могла спасти ее! Но она не сделала этого. "Что со мной?! Кто дал мне право распоряжаться чужой жизнью?.. " Лидия стирает слезы перчатками, размазывая кровь, смешанную с дождем и слезами, она течет по ее щекам и падает вниз, утекая в канализацию... Мир размывается в ее глазах. - Имела ли я право дать ей умереть?! Почти выкрикнув эту фразу, Эмили резким движением смахивает капли слез с щёк и падает ничком на кровать. Она закрывает лицо руками и еле слышно шепчет: "А имела ли она права называться матерью?" Может, она только посредник? Может, ее захотел наказать сам Господь и даже при всех своих способностях Дайер так бы и не смогла ее спасти? Или же это было испытание, которое она провалила и теперь ее наказание - отбывать срок в поместье?... Эмили засыпает, так и не находя ответов на свои вопросы.