Срывая маски

Кэмпбелл даже не пытался спать. Он знал, что заснуть не сможет и в то же время прекрасно понимал, чем чревато невысыпание, но в тот момент ему было абсолютно все равно. Стук капель за окном раздражал его больше, чем умиротворял, он нервно постучал пальцами по столу и вздохнул. Сняв перчатки и отложив их в сторону, старатель решил навести порядок на своем столе, заваленном различными химическими препаратами, образцами минералов, бумагами, скомканными и исписанными; изрисованными картами, с отмеченными красным карандашом точками и линиями, огрызками тех самых карандашей и, в конце концов, нескромными фотографиями сомнительного рода девушек, убирая которые, Кэмпбелл усмехнулся. Насвистывая легкую мелодию, старатель сложил их в стопку, и, уже собравшись отправить их в дальний ящик стола под ключ, выронил одну из них. Чертыхнувшись, он полез за ней; наконец дотянулся и поднял, отряхнув. Фотография заставила Нортона побледнеть - он увидел снимок команды старателей на фоне входа в шахту: небрежно сваленные в груду кирки и каски говорили о том, что они недавно закончили свою работу. Нортон медленно водит глазами по снимку, переводя взгляд с одного знакомого лица на другое. Они смеются, машут руками в камеру; кто-то пихает другого в бок; кто-то откровенно дурачится. Нортон помнит, что они делали два снимка. Один из них висит у него на стене; он невольно переводит взгляд на него, сравнивая с тем, что держит в руке. С фотографии на стене на него смотрят спокойные, степенные и размеренные лица коллег. Кэмпбелл отыскивает себя и вглядывается в свое лицо, погружаясь в воспоминания. Эти фотографии были сделаны в два дня. На второй день Кэмпбелл не пришел. Снова возвращая взгляд на снимок в руке, Нортон понимает, что он не осуждает их за их беспечность, как раньше. И правильно — о мертвых либо хорошо, либо никак. Горько усмехнувшись, Кэмпбелл достает припрятанную бутылку виски, явно намереваясь опустошить ее. Он снова бежит от своих воспоминаний, надеясь забыться. Напиться до беспамятства - идея не очень, а что еще остается? Старатель смотрит внутрь бокала. Он выпил уже приличную половину бутылки, его клонит в сон, путая мысли и сбивая с ног. Но Нортон не останавливается, он наливает еще стакан. Фотография не дает ему покоя и Кэмпбелл вновь переводит на нее взгляд. Но чем дольше он смотрит на лица молодых людей, тем больше ему кажется, что они движутся. Коллеги смотрят ему в душу, их губы шевелятся - они словно хотят что-то прошептать ему. В конце концов, Нортон начинает слышать их голоса - они превращаются в стоны, вопли и несвязное бормотание. В ужасе Кэмпбелл откидывает фотографию прочь, но голоса не утихают. Он закрывает глаза, зажимает голову руками, иллюзия не проходит - наоборот, с каждой секундой голоса становятся более отчетливыми. И вдруг, резко затихают. Нортон медленно открывает глаза. Он видит себя за небольшим круглым столом, посетителей совсем нет. На стене горят зажженые газовые рожки, несильно освещая помещение, ведь до углов свет не добирается, тем самым оставляя царивший полумрак. За стойкой тщательно протирает стаканы белой накрахмаленной салфеткой девушка, но Нортон не может разглядеть ее лица, как бы он не старался. Однако, Кэмпбелл недолго пытается это сделать. Старатель знает, где он - в местном баре, за день до осуществления мнимой цели своей жизни. - Однако ж, Кэмпбелл, ты такой негодяй, раз решился на эту авантюру... Будь я копом, непременно бы тебя повесил. Нортон чувствует, как кто-то положил на его плечо руку. Он оборачивается и видит своего друга, заводилу из его команды - Джеймса Вэйстона, по прозвищу "Бриллиантовый глаз". Нортон помнит, что его так прозвали за его кропотливость и безошибочную точность в определении минерала. Несмотря на свои колкие слова, Джеймс добродушно ухмыляется, поглядывая краем глаза на Кэмпбелла. Доносится смех, и старатель вновь оборачивается, он видит своих бывших коллег. Вот Натаниэль Уэстер - любимец девушек, Джон Гордон, Филлип Стивенсон... Все они смеются, глядя на Нортона, и он, подхватывая общую волну, начинает смеяться тоже. Камень падает с души, Кэмпбелл чувствует себя легко. - Выпьем за успех твоего замысла, Нортон! Он стирает слезы от смеха ребром ладони, слышит веселые голоса, звон чокающихся стаканов. Тряхнув головой, Нортон поднимает взгляд, и... Замирает в ужасе. Вокруг него сидят человеческие скелеты. Их черные, обуглившиеся кости держат пустые стаканы, которыми они стучат друг о друга и делают вид, что пьют. Они берут невидимые закуски с тарелок, закидывая их себе за спину, смеются и переговариваются, не открывая рта. - Как тебе наша вечеринка?Ты доволен, Нортон? Старатель с ужасом покосился на черную кисть, с силой сжимающую его плечо, не в силах взглянуть Вэйстону в глаза. Почему?.. Из-за страха или стыда?... Из-за чувства вины. Он понял, что никто больше не смеется. Все, как один, уставились на старателя, прожигая его огромными черными дырами, там, где должны находиться глаза. Нортон не понимал, что они испытывают - грусть, глубокую тоску, дикую ярость или злость, готовность порвать его на кусочки или соболезнование, а может быть, простое любопытство... Он не знал, куда они смотрят, но чувствовал их взгляды на себе. - Ответь, Нортон!.. Я же знаю, что ты слышишь меня! Кэмпбелл медленно поворачивается к Вэйстону, склонившемуся над ним. Вернее, к тому, что от него осталось. Он боялся обернуться и чувствовать взгляды остальных на себе, он боялся, что они могут напасть на него и утянуть за собой, туда, глубоко вниз, где горят по словам Святых Отцов грешники и где должен находиться он. Раз так нужно, так тому и быть. Старатель повернул голову на голос. Но как ни странно, черты Вэйстона расплывались перед ним, он не мог ухватить изображение. Они стали светлее, принимая какую-то другую, совсем непохожую форму. Крак! Звон разбитого стекла заставил Кэмпбелла очнуться. Он туманно оглядел комнату, словно не осознавая, где он находится, и перевел взгляд на фигуру, стоявшую посреди комнаты перед осколками того, что не так давно было бокалом. - Черт возьми, Нортон, ты опять за свое?! Сколько можно, ну сколько можно так делать? Алкоголь не поможет ни тебе, ни другим, ты лишь сажаешь свою печень, придурок. Старатель пытался понять, кому принадлежит голос, знакомый до невозможности. В голове у него щелкнуло, все встало на свои места. Конечно, это Субедар, живший за стеной. Пришел приводить его в чувство. - Господи, как я рад, что ты пришел. Почему ты не разбудил меня сразу? И зачем ты разбил стакан... - Между прочим, я пытался. Но ты напился, кхм, в стельку, поэтому мне было чертовски трудно тебя растолкать. На самом деле, ты разбудил себя сам, я не заметил, что у тебя в руке стакан, и, пока пытался тебя растрясти, он выпал. Наемник скрестил руки на груди и хмыкнул. Нортон вздохнул и потянулся к нему руками. - Дай я тебя обниму, мой верный друууг. Что бы я без тебя делал?... Наиб отшатнулся и встал за спинку второго стула, находившегося в комнате. - Но-но, иди умойся, алкаш. Может, хоть это тебя взбодрит. Поспать тебе сегодня уже не удастся... Осторожно, не наступи в стекло, не хватало, чтобы ты еще и порезался... За что мне такое наказание... Продолжая ворчать, но уже более добродушно, Наиб стал собирать осколки стекла на газету, а старатель поплелся к мраморному умывальнику, чтобы более-менее привести себя в порядок. Проходя мимо окна, он ненароком выглянул на улицу. Дождь уже прошел, размазав унылый вид из окна, превратив его в месиво, состоящее из темной листвы редких деревьев и черной грязи, так неприятно хлюпающей под ногами. Тусклая луна почти сразу же скрылась за темными, нависшими тучами, угрожающе застилающими небо. Солнце медленно и степенно входило в свои права. Первые лучи зорьки пробивались сквозь густую темноту, возвещая о наступлении утра. Что бы ни происходило, цикл нерушим, день все равно проходит за днем, месяц за месяцем, год за годом... Время непрерывно ведет свой неумолимый счет. Эта ночь была одинако невероятно темной для всех обитателей поместья и по-своему для каждого.