mitski — nobody
— Ради кринжа, рофла и святого духа, что за срочное собрание? — возводит глаза к небу Чимин, отчего с угла острой как лезвие стрелки отваливается стразик. Он распахивает дверь кабинета с ноги, мгновенно доказывая партам, стульям, доске и сидящему на учительском столе Тэхену, кто тут главный. Последнему и доказывать, правда, не надо, по одному виду его сгорбленных плеч становится ясно, что на звания он не претендует. Разве что на одно. Пиздострадальца. — Мне сейчас от атмосферы тильда нос заложит, — Чимин замечает понурого друга и понятливо прикрывает дверь, не удержавшись от того, чтобы картинно помахать ладонью перед лицом. Дребезжат оптимистично браслеты на его запястьях. Дребезжит что-то внутри Тэхена, который кривит лицо, думая, что продемонстрировал приветственную улыбку. — Походу, все. Пиздык, — давит он все с тем же выражением, не осознавая, что вкупе со звукорядом картина выходит криповатая. — Где пиздык? — взгромождается Чимин верхом на первую парту, — Кто-то умер? — Нет. В аудитории повисает молчание. Только горестный вздох и дробь дождя за окном напоминают, что мир существует и движется. — Ну а чего раскис тогда? — не выдерживает Чимин, искренне не приемлющий тянуть котов за их красивые пушистые хвосты во имя саспенса. Беспокойство его умеренное и граничит с любопытством: ну что могло случиться у Тэхена? Умер персонаж в манге — не повод, по крайней мере не для него. Напортачил со сложным рецептом? Вряд ли бы тогда сидел здесь, а не переделывал, пока не получится нормально. Проиграл в догонялки с терзающими сердце загонами? Да вроде Чонгук всегда на подхвате, чтобы дать пинка для продолжения марафона. Вместо ответа Тэхен нервно хрустит пальцами с затравленным видом и закусывает губу. — Ниче не понимаю. Давай словами, — не оставляет попыток Чимин и хочет было участливо взять друга за руку, но тот опережает. Подорвавшись, хватает его за предплечье и тут же отскакивает, сам ужаснувшись. — Айблятьебаныйврот! — вопит Чимин, машинально сделав рывок назад, где как раз заканчивается узкая парта, и он с грохотом валится в проем со стульями, — Бля-я-ять… — Срань господня, ты как? — бросается помочь Тэхен, от его прикосновения Чимин снова дергается, и они буквально разлетаются по разным углам аудитории, тяжело дыша и ошарашенно вылупившись друг на друга. Все стразы на чиминовых стрелках гибнут в неравном бою с агрессивным морганием. — Это что сейчас было? — оторопело бормочет он, распахнув глаза. Тэхен опускает взгляд на свои руки и сдерживается, чтобы не разрыдаться. Досконально знакомые пальцы теперь кажутся ему совершенно чужими. Кое-где перемазанные краской, кое-где расцарапанные, с изодранной кожей вокруг ногтей, его руки отчуждаются от хозяина и творят неистовую ересь. — Я начал бить током всех, кто ко мне прикасается, — убито поясняет он. — Не понял, — сглатывает Чимин, — Когда? — Сегодня утром. Учительский стол жалобно скрипит, когда на нем вновь устраиваются шестьдесят килограммов беспросветной тоски. Как назло, конец осени не желает уступать зиме пьедестал и выпендривается проливным дождем, который только нагнетает обстановку. — Как такое возможно вообще? А почему? — доносится закономерное и обеспокоенное. Поборов дрожь, Чимин приближается и усаживается напротив. По Тэхену видно, что он нуждается в поддержке и, пожалуй, объятиях как никогда, но препятствие в виде болевых ударов, что дарят его руки, останавливает лучше любого знака «не подходить». — Да хуй знает почему. С Чонгуком поссорились, и началось. — А вот отсюда подробнее. Под препарирующим безжалостным взглядом нехотя Тэхен вываливает перед другом события вчерашнего дня, в которые не желал возвращаться даже мысленно.***
Начинается все всегда с малого. Чонгук устраивается на работу. Теперь одна из кофеен университетского кампуса может похвастать неудержимо горячим бариста и строить на этом свою пиар-компанию. Когда Тэхен так говорит, Чонгук ржет и отмахивается. Зато, когда после подобных заявлений Тэхен протягивает собранный им ланчбокс и устраивается за барной стойкой, чтобы поболтать, пока нет наплыва клиентов, Чонгука смеяться не тянет. Тянет целоваться, но это не на виду у всех. Идиллическое затишье приносит зримое умиротворение обоим, Чонгук в этом может признаться открыто, Тэхен предпочтет смолчать, потому что он был и остается отвратительным лгуном. Не потому, что не умеет правдоподобно соврать кому-то. Потому что мастерски умеет лгать самому себе. И это отвратительно. Так уж вышло, в универе почти никто не в курсе, что «балдежный бариста с четвертого этажа» далеко не свободен, а порабощен кулинарными изысками с виду неприметного книжного червя с комплексом неполноценности и отсутствием эмпатии ко всем, кто пытается с ним контактировать. За исключением пары-тройки индивидов. В силу, казалось бы, вакантного места в сердечке кофемашины с банками вместо бицепсов и кроличьей улыбкой, набеги на эту крохотную едальню в перерывах совершаются страшные. Если случается, что Тэхен составляет Чонгуку компанию в перерывах, приходится с ужасом наблюдать, как его невозмутимый бойфренд принимает купюры вместе с айди в какао-ток и выстраивает защиту из стаканчиков перед стреляющими глазами покупателями. — Вам кофе с корицей? — С предложением руки и сердца. Настает очередь Тэхена ржать над такими пассажами, пока Чонгук едва заметно краснеет и — срань господня — смущается ажиотажа. И все же, когда вопрос о наличии пары встает перед последним, с подачки Тэхена (не слишком понятной), Чонгук отвечает отрицательно. Колеблется, но, раз попросили, отвечает. Сложно объяснить, чем именно продиктовано желание скрыть их отношения от большинства. Люди и так задаются вопросом, на почве чего выросла такая (нервно) крепкая дружба между двумя столь разными представителями гомо-сапиенс. Тэхену кажется, что если глаголом и можно жечь сердца людей, то будет он именно о природе их отношений. С одной стороны, если показательно продемонстрировать, кому именно с виду брутальный и развязный Чонгук подтыкает одеяло и целует в лоб, это наверняка отвратит от него всех потенциальных претендентов и на руку, и на сердце, и на все, что ниже пояса и выглядит многообещающе. Парни скривятся — «пидор», девчонки, пораженные до глубины души, станут относиться настороженно и, быть может, начнут писать фанфики, но общий итог будет один — общественное порицание предоставит Чонгука в неоспоримое тэхеново распоряжение. Эта паскудная мысль третирует мозг упорно и долго и именно в силу ее пагубного воздействия Тэхен себя очень сдерживает. И не претворяет мечту в жизнь. Фактически, Чонгук и так — его. А если начать еще это кому-то доказывать, то выйдет, что Тэхен совершенно бесчестно его собой ограничивает. В конце концов, знает народ об их отношениях, не знает… если кому-то приспичит Чонгука увести, и тому так захочется, он все равно уйдет. И никакое порицание не станет серьезной преградой. Наверно, узнай Чонгук, в какие дебри заводят Тэхена собственные мысли, давно б уже дал по съебам. Он порой сам себе ужасается — сколько всего можно надумать, на мгновение отвлекшись от реальности. Куда-то не туда его и занесло злосчастным вечером среды. Кафешка удачно пустая, пока идет пара, несколько посетителей изображают тягу к знаниям или фрилансеров, спрятавшись за экранами позерских маков и потягивая кофе. Тэхен приперся к нему на работу в дождь, и с волос его потихоньку натекает лужица на барной стойке, пока он тычет парню экраном смартфона в лицо: — Вот так обрезать норм? — демонстрирует довольно фотографию пятилетнего Чонгука в компании большой желтой утки, одетого в большой желтый дождевик и перемазанного большим желтым мороженым. Именно эта фотка была избрана заменить на его локскрине извечные фреймы из манги. — Люди будут думать, что ты педофил, — отвечает, присмотревшись, Чонгук. Руки его тем временем машинально полируют стойку влажной тряпкой. С закатанными рукавами и в фирменном черном фартуке он умудряется выглядеть привлекательно даже за таким занятием. — Буду всем говорить, что это мой младший брат, вредный задира и хвастун, — показывает Тэхен язык. — Давай хоть получше найдем, — тот выуживает из кармана телефон, роется в галерее и передает Тэхену в руки с открытым альбомом, — Вон там другие есть, нормальные. И пусть Тэхен бурчит, что ему и эта желтая вакханалия нравится, поглазеть на детские фотки бойфренда не отказывается. Отлучившись, чтобы обслужить одинокого посетителя, тот возвращается с запоздалым: — Самые прикольные это где я в снегу валяюсь, когда мы в Венгрию ездили и на водопадах в Канаде. Еще есть… Но по прикушенному большому пальцу и нахмуренным бровям Тэхена уже понимает, что тот нашел не классную фотку, а глубокий экзистенциальный кризис. — Чего завис? Тот отзывается медленно, как спросонья. — Да бля, понять не могу, почему ты такой знакомый ребенок, — задумчиво тянет он. Почти неразборчиво из-за пальца во рту. Чонгук мягко опускает его руку, а утонувший в своих мыслях парень не обращает на изменения внимание, — Срочно, ты в Канаде где был? — По-моему, Санта Лингва в Ванкувере, — с трудом вспоминает тот, подняв глаза к потолку и машинально поглаживая чужое запястье, — Чето такое. Там где-то месяц надо было в лагере жить и английский подтягивать. — Эврика! — от его возгласа Чонгук аж подскакивает. Неподдельный восторг, с которым к нему поворачивается Тэхен, удивительным образом выбивает из колеи, — Ну конечно, Санта Лингва. Я там тоже был, только меня забрали раньше, потому что детей шугался. Сто процентов мы пересекались, ибо моська твоя детская мне жуть как знакома. И как после этого не верить в соулмейтов? От вида его загоревшихся глаз Чонгук в привычной манере хмыкает и, напоследок сжав пальцы, отстраняется. — Походу, — возвращается он к работе, рассеянно улыбаясь своим мыслям. Какое-то время проходит в поисках подходящей фотографии, Тэхен бормочет под нос комплименты в сторону «этого знакомого ребенка», усердно выуживая из памяти возможные пересечения в прошлом. Их параллельные линии не впервой пересекаются, оказывается. Это забавно. Это фатально. Совсем не невозможно. Так или иначе, на глобусе параллельные линии выходят из одной точки. От инспектирования воспоминаний отвлекает значок уведомления. Тэхен лишь бровь приподнимает, мельком увидев текст. — Тебе Наён пишет, — зовет он, прочитав имя отправителя, хотя с трудом может вспомнить, кого из знакомых Чонгука так зовут. Тот даже не отрывается от приготовления какао. — Это с группы, — поясняет, хотя Тэхен не спрашивал, — Что пишет? Вот так просто? Аж руки влажными становятся. Такого раньше не случалось, чтобы Тэхен напрямую оказывался в недрах чужих переписок, да еще и имел на это дозволение. — Зовет в бар с остальными. В восемь. Пойдешь? — он искоса смотрит на парня, который отдает посетительнице стаканчик с пожеланием хорошего дня и дежурно улыбается. Очередь растворяется, удовлетворенная своим кофе, они снова могут болтать, обосновавшись по разные стороны барной стойки. — У нас же планы, — морщит нос Чонгук. Этот его жест хорошо знаком каждому, кому доводилось с ним пообщаться, и разительно добавляет сходства с одним небезызвестным длинноухим зверьком. Забавный контраст: утянутый в черное накачанный заяц. Тэхен фыркает. — Планы — сильно сказано. Мы постоянно дома с сериалами валяемся. — Давай тогда выберемся куда-нибудь, — пожимает плечами Чонгук. — Я ж не о том. Иди в бар с ними, если хочешь. — Да я с тобой хочу. Тем более, если пойду в бар с кем-то, кроме Юнги, взревнует еще. Не выходит сдержать смех, вспомнив недовольную рожу Юнги и как тот отказывается башлять за алкоголь, уличив в «неверности». — Езжай с ними, наши сериалы никуда не убегут, — протестует Тэхен, возвращая телефон, — Вон Наён уже сто сообщений настрочила, требует твоего присутствия. — Тебе так надо, чтобы я с ними поехал? Произносится это в шутку, но улыбка Чонгука испаряется быстро — как только Тэхен со вздохом закатывает глаза. Отчего резко посерьезнел, сначала даже не приходит в голову. Так ли сильно Тэхену надо, чтобы его парень предпочел повеселиться с одногруппниками вместо их домашних посиделок? Одновременно ему хочется, чтобы Чонгук поехал, и чтобы остался с ним. Если останется, будет приятно. Его все-таки выбрали. Если поедет, Тэхен продолжит лелеять свои пиздострадания. Это тоже, вопреки здравому смыслу, приятно. Не у каждого лабиринта есть выход. Особенно, если это лабиринты разума человека, ментальный портрет которого великолепно описывают Патрик Стар и Григорий Печорин. А способность делиться терзаниями он утратил еще на моменте формирования собственной ДНК. Как ни крути, любить Чонгука легко. Хватило одного искреннего «Типа как из космического корабля?», чтобы сдаться его напору без задней мысли. Любить Чонгука легко, да. Но верить даже ему сложно. Как будто, если он узнает, какой Тэхен на самом деле, одумается и уйдет. А кто бы не ушел? Тэхен даже спустя полгода отношений — тот же Тэхен. Ершистый, забитый и в себе ни на йоту не уверенный. Такому Тэхену проще отправить бойфренда в бар и загнаться, что однажды его точно оставят насовсем. И если Чонгук его такого увидит во всей красе, то все поймет. А пока выходит держать его на расстоянии, неведение остается ключом к их единению. Поэтому Тэхен упорно хранит свой ублюдочный секрет, грызет себя изнутри и отвечает с делано равнодушным видом: — Я просто хочу, чтобы ты хорошо провел время. Выражение лица бойфренда грозит ему новым витком и без того непростой беседы. Этого Тэхен боится больше, чем социума и принимается за поиски причины тикать нахуй со скоростью света, но Чонгук, этот Чон мать его Чонгук, как всегда его обгоняет: — Ты ведь меня не ревнуешь, верно? Совсем. Смешок выходит несколько нервный. Пиздец котенку. — Это проблема? Я думал, это атрибут здоровых отношений. А Чонгук усмехается как-то зло. Этот его жест тоже хорошо знаком всем, кто с ним общался: зверь готовится кусать. А кусают больно даже кролики. — Давай кое-что проясним сразу, — щурится кролик, — Когда отношения здоровые, ревности нет, потому что партнеры уверены друг в друге и себе. И, когда Тэхен не успевает подготовиться, его больно кусают: — А ты уверен только в том, что я рано или поздно найду кого получше. Приговор звучит сюрреалистичным раскатом грома, абсурдным в своем появлении посреди студенческого кафе, но ни капли не лживо. Тэхена впервые пугает тот факт, что есть люди, которые не слышат, что ты говоришь, но есть и Чонгук, который по молчанию определяет, что чувствуешь. — Блять, а это вообще откуда взялось? — возмущается он, невольно отводя глаза. Тэхен очень хочет, чтобы это оказалось неправдой. Хочет испариться как конденсат на крышке кофейного стаканчика. Но больше всего он хочет никогда не начинать этот разговор. Чтобы Чонгук никогда не рассказывал ему про снега Венгрии и водопады Канады, чтобы Наён никогда не звала его в бар, чтобы он сам был слеп или вовсе на Тэхена до конца учебы так и не обратил внимания. — Я давно заметил, — выносит тот вердикт, — Ты любишь оставаться со мной дома и ничего не делать, но почти всегда упоминаешь, что я мог бы заниматься чем-то еще. Ты сидишь тут и постоянно наблюдаешь, как девчонки суют мне свои айди, но никогда ничего не говоришь. Потому что веришь, что однажды я и правда могу им написать. Так ведь много людей вокруг лучше, чем ты. Так ведь много тех, кто намного достойней, да? — Тебя понесло, — цедит Тэхен сквозь стиснутые зубы, но Чонгука это не останавливает. Он упорно выгребает наружу из самых глубин то, что Тэхеном было давно похоронено под обломками «табу» и «взрывоопасно». — Ты никогда не говоришь мне, если загнался из-за чего-то, потому что собственные переживания кажутся тебе нелепыми. — Потому что они и есть нелепые! — восклицает тот, не выдержав, — Что на тебя нашло сегодня? Я не готов говорить об этой херне. Под взглядом Чонгука он даже не знает, куда себя деть. Говоря по правде, если нужно выбирать, прямо сейчас Тэхен сменил бы не то что кафе, а планету. Чонгук, все же, рыба не его полета. Все бегает за ним, бегает. Тэхен едва смирился с игрой в догонялки, как Чонгук собственноручно навернулся, встречаясь лицом с асфальтом. Вот к чему приводит, если такого как Тэхен преследовать. Ничего хорошего. — Ты никогда не готов. И мы никогда не говорим. Потому что даже спустя месяцы ты все еще не доверяешь достаточно, — доносится до него подтверждение собственных мыслей. — Да почему я вообще должен начать доверять? Это бред! Нельзя просто потерпеть немного? — Сколько, вечность? А зная тебя, даже больше? — Ты меня не знаешь! — рявкает Тэхен с исказившимся лицом, что мгновенно привлекает к ним внимание посетителей. Проблема же заключается в том, что Чонгук успевает узнать его слишком хорошо. Настолько, что теперь либо быть с ним всегда, либо никогда больше не встречаться. Сохраняя остатки невозмутимости, тот берет его за руку и наклоняется ближе, чтобы не вызвать лишних вопросов. — Тогда расскажи мне, — понижает голос, — Почему ты не можешь просто со мной быть? Это сложно? Я что-то делаю не так? Ни хрена не понимаю, а ты молчишь и копаешься в себе с усердием, блять, землеройки под стероидами. Тэхен одергивает руку и награждает его таким взглядом, что становится ясно: сейчас что-то скажет. Скажет, мгновенно пожалеет и бросится наутек. — Не трогай меня, — подтверждает он догадку. А после подскакивает, чуть не опрокинув стул, и пулей вылетает из помещения под недоуменные взгляды. Поэтому и не стоит такого как он пытаться любить. Его позорный девиз — пришел, увидел, бросился наутек.***
Когда Тэхен заканчивает свой рассказ, который больше похож на сухое изложение фактов, Чимин выглядит так, будто ему в глотку запихнули лимон целиком. Слава богу, он остается собой. Чимином, которому всегда есть, что сказать. — Вы же и раньше ссорились, а потом мирились. Ничего страшного. В этот раз тоже помиритесь, хотя, соглашусь, вышло дерьмово, — хмыкает он, почесав затылок. От этого розовые волосы начинают топорщиться в стороны как павлиний хвост. Тэхен вскидывает на него влажные глаза. — В прошлые разы я не начинал биться током, когда меня трогают. — Посмотри на это с другой стороны. Вдруг от тебя теперь можно телефон заряжать? С шутки смеется только сам Чимин, но он не винит друга в отсутствии чувства юмора. Повисшее молчание хочется придушить, но мысли их обоих уводят далеко. Только спустя пару минут, в которые Тэхен с усердием колупает до крови заусенцы на пальцах и кусает губы, а Чимин провожает взглядом мокрые дорожки, прочерченные ливнем по стеклу, он произносит: — Ты о чем думал, когда сказал ему себя не трогать? В ответ Тэхен хмурится, вспоминая. — Что я похож на лепрекона. — Что, блять? — Без шуток. Я лепрекон, который бежит за радугой и думает, что найдет золото. Договорить не выходит. Позорно как-то озвучить, что его золото уже бежит рядом, чтобы подорвать с земли при падении, а он только шкерится. — Юнги бы сказал, что надо к психологу. Срочно, — вздыхает Чимин, махнув рукой. — И ты бы послал его в жопу. — А вот хер знает. Но возвращаясь к лепреконам и их мыслям… ты типа хотел, чтобы Чонгук тебя реально больше не трогал? Это странно, учитывая, что теперь вообще никто не может тебя тронуть. Сглотнув ком в горле, приходится тихо признаться: — Я испугался, что если он станет мне слишком близок, то все закончится. — И че ж делать-то теперь… — растерянно почесывая затылок, Чимин встает и принимается расхаживать по аудитории, то и дело задевая бедром угол парты, — К врачу как-то странно идти. Вдруг на опыты загребут… А если все-таки к психологу? Откуда мы знаем, вдруг это новый вид психосоматики? Хотя меня в принципе напрягает, что подобная хуйня существует… — Может, я просто с катушек слетел? Напридумывал себе чего-то и даже ты — галлюцинация. — Тэ-тэша, — в обращенном к нему взгляде читается столько снисходительной жалости, что невольно хочется его избежать, — Уж прости, но на такую охуенную галлюцинацию не хватило бы даже твоей фантазии. Впервые за день Тэхен позволяет себе слабо рассмеяться. Однако, смех его быстро сходит на нет, когда открывается дверь. — Блять, я забыл, — едва завидев вошедшего, Чимин со всей дури дает себе по лбу, — Думал, у тебя что-то стряслось и ему написал тоже. Чонгук аккуратно прикрывает за собой дверь и машет рукой. Увидеть его оказывается для Тэхена большим испытанием, чем он предполагал, поэтому вместо приветствия он нервно дергает уголком губ. — Я думаю, это подростковый синдром, — сдержанно делится новоприбывший, как будто мимоходом, пока снимает с плеча рюкзак и оставляет на парте, — По крайней мере, нечто похожее. Тэхен, может, и застрял эмоциональным интеллектом в далеком пубертате, но вроде как подростковый возраст уже перерос. Он невольно окидывает парня взглядом, спотыкаясь о помятую футболку и серые тени под глазами, упорно твердит себе не связывать детали с произошедшим — переживать из-за пустяков разрешается только ему, придурошному. Тот факт, что Чонгук тоже мог мучиться, кажется до ужаса несправедливым. — Ты подслушивал, бессовестный? — возмущенно щурится, уперев руки в бока Чимин. Как хорошо, что рядом с ним Тэхену никогда нет острой необходимости пользоваться речевым аппаратом — тот умеет говорить за троих. — Подслушивал, — не колеблется Чонгук, кивая, — Я бы вошел раньше, но вы бы мне ничего не рассказали. — Конечно, не рассказали бы! — Зря. Потому что я, возможно, могу помочь. Тэхен растерянно хлопает ресницами, когда Чонгук обращает к нему сосредоточенный усталый взгляд. Его черные длинные ресницы сегодня лишь подчеркивают окантовку в виде признаков бессонной ночи. Тэхен знает, что и сам семафорит такими же. — Подростковый синдром как в «Девочке-зайке»? — перебарывает он себя, потому что молча взгляд этот выдержать почти невозможно. Глаза Чонгука в принципе всегда оказывали на него магический эффект, вызывая желание подковырнуть стенку своей раковины и медленно начать пробираться к внешнему миру. Тот кивает. — Да, как в том аниме, я тебе про него рассказывал. Тэхен тоже кивает. Рассказывал, помню. Мы лежали в гамаке у тебя дома, ты рассказывал, я распускал руки и почти все прослушал. — Когда подросток испытывает сильные переживания, мир искажается под воздействием негативных мыслей. В аниме героиню перестали замечать люди, потому что она считала себя не более, чем окружающей обстановкой. — А Тэ-тэша током бьется, потому что… — тянет Чимин, смерив его задумчивым взглядом. — Потому что не хочет взаимодействовать с людьми. Точнее, со мной, — не разрывает Чонгук зрительного контакта даже тогда, когда, кажется, следовало бы. Тэхен нервно ерзает, страшно желая спрятать глаза. — Это имеет столько же смысла, сколько Санта Клаус и лепреконы, — фыркает спустя мгновение Чимин. — То есть, не нулевой, — Чонгук возражает, — Пока в них верят, они все-таки где-то есть. — Ну не бред ли? — всплескивает тот руками, — И что с этим делать? — Для начала оставь нас вдвоем, пожалуйста. Предложение ошарашивает Чимина настолько, что его глаза расширяются, скрадывая азиатские черты. — Охренел? — Отнюдь. Хочу помочь. — Я те дам помочь. Еще чего? — Чимин, можешь и правда выйти ненадолго? — подает голос Тэхен, и каждое слово по ощущениям гвоздями оцарапывает его горло. Возмущенно сопя, после непродолжительных уговоров тот все же выходит. Намеренно оставляет сумку, подчеркнув, что находится поблизости и еще вернется. А скорее всего, вообще подслушивает под дверью, отмахиваясь от проходящих мимо студентов. В установившейся тишине биение собственного сердца кажется оглушительным. Тэхен тяжело сглатывает, растеряв способность к диалогу от слова совсем. Чонгук по обыкновению декодирует его молчание как замысловатый шифр, считывая эмоции по излому бровей и расширившимся зрачкам. — Я уверен в том, что синдром может проявиться у кого-то из нас, потому что однажды он был у меня, — признается, присев перед учительским столом на корточки. Теперь Тэхен смотрит на него сверху вниз, и это страшно мешает ему сосредоточиться, — Мама развелась с отцом, и они были заняты дележкой имущества больше, чем мной, поэтому не знали, что меня травили одноклассники. Ранее он уже упоминал, что муж матери приходился Чонгуку отчимом, но Тэхен, чутко определив острую тему, не пытался углубиться в подробности о настоящем отце своего бойфренда, не желая ненароком всколыхнуть болезненные воспоминания. Но о проблемах в школе он слышал впервые. — Меня травили, потому что я был мелкий и флегматичный, один раз одноклассник подстроил все так, будто я спиздил у учительницы деньги. Ему все поверили. Люди вокруг показались мне огромной мерзкой массой, в которой не было никого, достойного моего внимания, и тогда в какой-то момент так и стало. Я забыл лица. — В смысле? — вскидывает голову Тэхен. Чонгук глядит в ответ все также невозмутимо, как будто рассказывает сюжет просмотренного недавно сериала. — В прямом, — пожимает плечами, — Я стал напрочь забывать лица людей и больше не мог отличить их друг от друга. Не помню, в какой именно момент это произошло, но становилось хуже с каждым днем, маму вычислял по запаху духов, одноклассников по нашивке на куртке или бантику в волосах. Рассказал родителям, но они решили, что мне просто нужна смена обстановки. Отправили на месяц в Канаду. И прежде, чем Тэхен успевает сложить два плюс два, Чонгук достает телефон и снова открывает альбом с детскими фотками. — Вот этот несчастный пацан рядом со мной постоянно сбегал от других детей, потому что ему с книжками было интереснее. Он рассказал мне сказки про волшебную кисточку и про всякую всячину, потому что я тоже ни с кем не хотел общаться. Чтобы его запомнить, я подарил значок с покемоном. Он показывает Тэхену старую фотографию, где среди толпы детей двое стоят рядом и рассматривают игрушечного динозавра в руках мальчика в желтой футболке. А второй был Тэхен. С покемоном. — Слушай, я вообще ни хрена не помню… — проходится он растопыренной пятерней по волосам, абсолютно потерянный, — Я там почти всех боялся и мечтал поскорее дать деру обратно в Корею. — Я знаю, — кивает Чонгук, — Когда тебя забирали, ты уронил за тумбочку значок и не смог достать. — Извини. — Это не важно. Когда ты уезжал, я увидел твое лицо. И смог его запомнить. Мой синдром закончился на этом и все вернулось на круги своя. Предвещая вопросы — нет, я не узнал тебя сразу как встретил у Чимина в ванной. Что-то заподозрил, когда заметил в твоих детских фотках одну из Санта Лингвы. Вопросы все же появляются, но несколько иного рода. В какой момент что-то не так пошло во вселенной, раз череда событий сводит их вместе дважды? Тривиальное родство душ вызывает непроизвольный смешок. Тэхен не видится себе достойным такого расклада событий. Его присутствия не может быть достаточно, чтобы стать панацеей от несуществующей болезни, которой страдает нестабильный рассудок. В любой другой день он бы каждое слово подверг сомнению. Но сейчас Чонгук смотрит на него снизу вверх, у него ресницы как поволока и крохотный шрамик на щеке. Тэхен его лицо изучил до мельчайших деталей и стал слаб перед каждой чертой. Даже будучи параноидальным социофобом с низким уровнем доверия, зачем-то верит в пресловутые аниме-синдромы. Из доказательств — только дрожащие пальцы, высекающие острую искру при касании. — И как нам это сейчас поможет? — вздыхает он беспомощно. От Чонгука разит решительностью. — Может, и никак. Я вообще пришел, чтобы помириться. И мне плевать с высокой колокольни, даже если после этого ты продолжишь изображать электрошокер. Тэхен мучительно долго изучает его взглядом, прежде чем спросить: — Зачем тебе такой как я, а? Ты наверняка найдешь человека, который по достоинству оценит и примет твою любовь и заботу. Зачем со мной возишься? У меня тараканов в башке больше, чем в стенах общаги. Меня невозможно любить, я пугаюсь и саботирую все хорошее, что ты для нас делаешь. И он знает, на что идет, когда говорит это. Когда признается вслух в том, что боялся сказать про себя. Когда делится и готовится к тому, что теперь-то его точно оставят. И ничего правильнее быть не может. Он заслужил одиночество. Что-то мелькает у Чонгука во взгляде — уверенность, нетерпение. Лицо его меняется, Тэхену даже мерещится на мгновение досада. Холодные когти опасности медленно проходятся по его животу изнутри. — Вот вроде умный, а бред такой говоришь, — Чонгук вскидывает бровь. И любой, кому доводилось увидеть этот ироничный излом, тотчас понимал, что сказал полную чушь. Тэхен закономерно тушуется, — Ты мне что однажды сказал? Из всего мириада слов? — Что? — «Мой возлюбленный Чонгук». Ну, помнишь? Страшно признать, Тэхен помнит слишком хорошо. Когда они навещают его маму в пригороде, не забывают заглянуть на поле, где впервые сидели под звездами. Тогда солнце в замедленном действии обрушивается за горы, оставляя лилово-розовый шлейф, а на Тэхена обрушивается тот романтичный настрой, который развязывает ему язык. Тогда их диалог приводит к — У некоторых слов есть своя магия. Признаниям. — Например? — Чонгук, как всегда, внимательный и невозмутимый. Переплетает их пальцы. — Необратимость. Прикосновение. Вопреки. Заря. Возлюбленный, — перечисляет Тэхен, обратив глаза к облакам, — Можно много насобирать. Я себе даже в книжках выделяю маркером. Есть же разница между тем, чтобы обозвать рассвет рассветом или сказать: заря. Она звучит вкуснее, что ли. — Так уже никто не говорит. — Пусть, — дергает плечом, — «Возлюбленный» тоже никто не говорит. Но я мысленно тебя так зову. Чонгук останавливается посреди поля, поначалу не заметивший этого Тэхен дергает его за руку и только потом оборачивается. — Ну что? — Повтори, пожалуйста. Он послушно повторяет с усмешкой: — Воз-люб-лен-ный. Мой возлюбленный Чонгук. Тэхен вспоминает это слишком отчетливо, настолько, что воспоминание отпечатывается на его лице ни с чем не сравнимой эмоцией, которую Чонгук жадно ловит глазами. — Вот. Держи это в голове, — вкрадчиво произносит он. А после резко поднимается на ноги, хватает Тэхена за руку и тащит к двери. Опешив, тот брыкается и вопит: — Пусти, идиот, быстро пусти, тебе же больно! Но спина Чонгука перед его лицом остается каменной, родной и каменной, он сжимает зубы и пальцы, не отпуская руки, Тэхен чувствует, что делает ему больно, пытается вырваться из железной хватки, но она на то и железная, что не разжимается. Распахнувшаяся дверь вынуждает с писком отскочить подслушивавшего Чимина, а внезапное появление двух парней из пустой аудитории, держащихся за руки, вызывает волну недоумения среди проплывающих мимо студентов. Красный как рак, Тэхен с ужасом озирается, пока Чонгук тащит его по коридору. Остановившись так же стремительно, как начал движение, Чонгук оборачивается и дергает Тэхена на себя. Тот со всего маху врезается ему в грудь, совершает порыв отстраниться, но поздно: на спине оковами смыкаются руки. Обескураженная толпа обтекает их, не забывая стрелять разномастными взглядами. Тэхен почти не дышит. Чонгук прижимает к себе так сильно, что это становится центром его сознания. Даже после того как Тэхен пытался его оттолкнуть, тот только хмурится от болевых ощущений и обнимает крепче. Вряд ли окружающие теперь поверят, что мальчики дружат так. — Чонгук, я ебаный лепрекон, — давит Тэхен обреченно, зарываясь носом ему в шею. — Не беспокойся. Я ближе, чем конец радуги. Вот вроде он и не Уэнсдей Аддамс, а мысли читать наловчился. Тэхен себе обещает: непременно научусь говорить вслух. Чтобы не перетруждался больше.