***
Алекс очнулся верхом на лошади, как он мог посудить, Лафайета. И первым чувством, которое вернулось к нему, был чертов холод, как же он ненавидел его. Он вырос в тёплых краях, хоть уже успел пережить несколько нью-йоркских зим. Да и то он провел их у камина. Впрочем, этот мороз быстро привёл его в чувства. — Monsieur Hamilton, tu es réveillé? C’est bon, — повернулся к нему Лафайет. — Oui. Où est Laurens? — Для них было проще общаться между собой на французском, чтобы избежать лишних ушей. — Он с Генералом, mon ami, впереди. Они говорят о тебе, — Лафайет кивнул головой в направлении первых рядов их строя. — Что они говорят? — Гамильтон устремил свой взгляд вперёд, напрягая глаза так сильно, как мог. — Я не имею отношения к тому, что творит Лоуренс. Спроси у него сам. — Помоги мне слезть с этой лошади, я уверен, ты бы предпочёл взобраться на неё снова. — Я не могу, mon ami, мне запрещено, — Лафайет пожал плечами, выдыхая пар, который поднялся в воздух, словно дым. — Жильбер. Если ты сейчас же не поможешь мне слезть с этой проклятой скотины, я клянусь всеми святыми… — Алекс замолчал, понимая, что вряд ли сейчас сможет сам устоять на ногах. — Mon petit lion, мои руки связаны, кроме того, вряд ли ты сейчас сможешь куда-нибудь далеко уйти, — улыбнулся Лафайет, пробираясь через снег. — Стой! — пронеслась сквозь ряды команда, выкрикнутая Вашингтоном. Вся армия с облегчением выдохнула: у них было немного времени, чтобы отдохнуть, возможно, поесть. Мужчины остановились там, где и стояли, ожидая следующую команду, затаив дыхание. Все молились об одном и том же. — Мы разбиваем здесь лагерь! — всё тот же голос вновь пронёсся эхом над их головами. Солдаты чуть не ликовали от радости. — Diue merci! — закричал Лафайет в воздух, слегка покачиваясь от усталости, перед тем, как подвести свою лошадь к упавшему бревну и привязать её. — А сейчас, пожалуйста, умоляю тебя, помоги мне спуститься с этого животного, — Гамильтон едва не стукнул бедную лошадь по боку. — Я не могу, но могу привести того, кто тебе поможет… — Лафайет умолк с заговорщицкой ухмылкой на лице. — Назови свою цену, — выдохнул Алекс. — Trois pommes. — Одно. — Deux. — Une. — S’il vous plait, — глаза Лафайета умоляюще расширились. — Non, vous pouvez avoir un. — Хорошо, — Лафайет вздохнул и пошёл искать того, кто втянул Алекса в эту историю. Алекс остался там свисать с лошади верх ногами, и вся кровь прилила к голове. Единственным его желанием было наконец слезть с неё, это было какое-никакое движение и спасение от холода. Алексу повезло, что Лафайет привязал свою лошадь среди деревьев, так что никто из других солдат не мог увидеть адъютанта, свисающего с лошади вниз головой. Вскоре показался Джон. — Лоуренс! Это по твоей милости я беспомощно застрял здесь? — Я не могу ни согласиться, ни опровергнуть это, я здесь только для того, чтобы спустить тебя на землю. Однако выражение лица Джона полностью выдавало его: улыбка от уха до уха, щеки слегка надулись, как у бурундука, в глазах искрилось веселье, когда он смотрел на покрасневшего Гамильтона. — Просто сними меня отсюда, засранец ты такой, — сказал Алекс, его ребра уже начинали болеть из-за перевернутого положения. Когда он наконец-то спустился с лошади, его ноги тут же погрузились по самые щиколотки в затверделый снег. Алекс осознал, что ноги его не держат, они дрожали как желе. Он и не надеялся, что сможет сам дойти до того места, где была установлена его с Джоном палатка. — Вот же гадство, — выругался он, сплёвывая в снег. — Не выражаться! — ответил Лафайет, спокойно подходя к Алексу слева и закидывая его руку себе на плечи. — Давай, Гамильтон, надо отвести тебя в теплое место, — Джон подхватил Алекса справа, и они стали медленно идти, словно шестиногое чудовище. В палатке было теплее, чем снаружи, но ненамного. Изо рта всё ещё шёл пар, а пальцы на руках и ногах не чувствовались, или чувствовались так, будто вот-вот отвалятся. Алекс, укутанный в несколько одеял и сильно дрожащий, прижимался к боку Лоуренса. — Ты говорил с Вашингтоном. Обо мне? — речь Алекса была невнятной, слегка бредовой, у него начиналась лихорадка, которая могла быть смертельной. — Я умолял его остановить марш. И не только ради тебя, другие солдаты тоже умирают от этой ходьбы, — Джон слегка пожал плечами, чтобы не сильно задеть Алекса. — Значит, это не был храбрый и доблестный поступок, чтобы защитить своего Гамильтона? — Моего Гамильтона? Алекс, если ты из себя что-то и представляешь, то ты принадлежишь только самому себе, — Джон улыбнулся, в уголках его глаз появились морщинки. — Возможно, я использовал других солдат ради своей и твоей пользы. — Так значит, это все-таки был доблестный поступок? — Ага, — таков был весь ответ. Джон укрыл Алекса одеялом по самую макушку, встал и вышел из палатки, прямиком на этот адский мороз, в котором они находились.***
Александр Гамильтон был упёртым человеком и делал все по-своему. Это касалось даже смерти. Смерть не настигла бы его, пока он не был готов. Именно тогда, замерзая в палатке, в разгар войны, которую они проигрывали, он не был готов к смерти. Каждый вздох мог стать последним, но он жил, продолжая хрипло дышать. — Доктор сказал, что ты будешь жить, самое плохое уже позади. Джон присел на кровать и провел рукой по его волосам. — Я слышал, — всё, что Алекс смог из себя выдавить. — Вашингтон сказал, что как только ты сможешь стоять, мы отправимся дальше. Мы столкнемся с британцами к следующей неделе. — Джон выглядел уставшим, под глазами были огромные черные мешки, во взгляде не хватало привычной теплоты и веселья. — Так скоро? — Да, в пятницу — самое позднее, он сказал. — Черт, — Алекс уже привыкал к тому, что был в состоянии сказать одно или два слова без риска выплюнуть свои легкие из-за кашля. — Я не думаю, что мы выиграем этот бой, — честно сказал Джон. Одной рукой он продолжал зарываться в чужие волосы, а второй стал поглаживать его лицо. — Если бы был человек, с которым мне бы пришлось провести свою последнюю неделю в жизни, я бы надеялся, чтобы это был ты. — Это было самое длинное предложение, сказанное Алексом за эти дни. Хоть оно и прерывалось кашлем и хрипами, оно было понятным. — Со мной то же самое, уверяю тебя, — ответил Джон, улыбаясь, и толика теплоты вновь мелькнула в его глубоких глазах. — Меня это радует.***
Спустя несколько дней к Алексу вернулись жизненные силы, он снова мог ходить, говорить и дышать, не умирая от кашля. Вашингтон наблюдал за его выздоровлением с легкой улыбкой. Джон был рядом с ним почти каждый день, помогая ходить, держа его вещи, заставляя его есть и спать. Когда Джона не было рядом, Алекс чувствовал холод в области поясницы, где обычно лежала рука Джона. Ему не нравилось это чувство и он хотел, чтобы Джон поскорее вернулся. И тот возвращался, будто бы слышал, как Алекс мысленно взывает к нему. — Вот три яблока, которые я тебе должен, — Алекс бросил фрукты на кровать Лафайета. — Merci, mon ami, — Лафайет улыбнулся и похлопал ладонью по кровати, приглашая Алекса присесть. — Прошло много времени с тех пор, когда мы в последний раз спокойно говорили. — Продолжил он на французском. — Oui, — усмехнулся Алекс и сел рядом, ему никуда не нужно было сейчас, по крайней мере срочно. — Расскажи мне про Лоуренса, вы с ним близки, не так ли? — глаза Лафайетта проницательно поблескивали. Алекс порой задумывался о том, что тот умеет читать мысли. Он знал, что Лафайет хотел услышать, пусть и не мог заставить себя сказать это. — Да, Лоуренс и я почти как братья, — кивнул Алекс, думая, насколько этот ответ безопасен. — Ох, братья? Или, может, есть какая-то иная любовь, которой ты делишься с ним? — Нет, mon ami, ты ошибаешься, — Алекс увернулся от изучающего взгляда Лафайета. — Разве? — Oui, oui, mon ami, — Алекс покраснел. — Твои губы произносят одно, но глаза говорят о тысячах других вещей, — Лафайет положил руку на плечо Алекса. — Этому никогда не бывать. — Почему нет? — Нас повесят за содомию, — Алекс усмехнулся, но в этот раз с грустью. — Нет, если ты умен, а ты, mon petit lion, очень умен. — C’est impossible. — Алекс склонил голову. — Нет ничего невозможного, mon ami. Нет ничего, что твой разум не мог бы придумать. — Merci, mon ami, я разберусь с этим. — Разберешься, и я буду рядом, когда ты сделаешь выбор. — Merci, merci, merci, — Алекс поцеловал друга в щеку, надеясь, что его губы не были сухими и потрескавшимися.***
Дни неслись, напряжение от бурной подготовки к сражению висело в воздухе тяжелее, чем снежный столп, падающий с небес. Алекс был сбит с толку, в его груди образовался сплошной комок нервов. Он носился между палатками офицеров, торопливо что-то писал, его пальцы всё время были в чернилах, и он вытирал их о свои брюки. — Алекс, у тебя синие пятна на штанах, ты знаешь? — указал как-то Джон на синие разводы на светлой ткани. — А? Ох, да, это… Я знаю это, — Алекс беспокойно бубнил что-то себе под нос, неуверенно покачиваясь на носках. — С тобой все в порядке? — Я в полном порядке, спасибо, — ответил Алекс, начиная расхаживать взад-вперед по палатке. — Тебе не страшно? — Джон сел на свою койку и стал наблюдать за Алексом, покачивая ногами. — Ох, нет, совсем нет. Я имею в виду, завтра в это время мы столкнемся с вооруженным врагом. Мне ничуть не страшно. — Мне тоже страшно, — на выдохе сказал Лоуренс. Алекс остановился и сел рядом с ним, их спины прижимались к пологу палатки, а плечи соприкасались. — Мы можем завтра умереть… — шепнул Алекс. — Я стараюсь об этом не думать, — Джон неуверенно улыбнулся. — Если я умру, ты найдешь мое тело? Ты похоронишь меня? У меня нет семьи, никто не сможет устроить мне похороны. — У тебя нет семьи? — Джон посмотрел на него. — Ты никогда мне не говорил. — Мой отец ушёл, когда мне было десять, моя мать умерла двумя годами позднее. С братом я не разговаривал уже много лет. — Алекс поморщился. — Мне жаль… — Нет, всё в порядке, сейчас моя семья — это ты, — Алекс улыбнулся, слегка прижимаясь к Лоуренсу. — Я рад слышать, что ты думаешь обо мне в таком ключе. Это честь, — Джон положил ладонь на сердце с наигранным драматизмом. Огонёк догорающей свечки мерцал, а воск стекал прямо на стол. Снаружи ухала сова. Если бы Алекс достаточно прислушался, он бы услышал взмахи её крыльев. Деревья перешептывались, их ветви переносили послания на языке, который Алекс не мог понять. — Я люблю тебя, frère de mon Coeur, — пробормотал Алекс. — И я тебя, — Джон погладил его по волосам, на что Алекс вздохнул. — Что такое? — Задумался, — ответил тот тихим голосом. Они так и сидели, прижавшись друг к другу. Если бы кто-нибудь вошёл, они бы сказали, что это для того, чтобы согреться. Что и было правдой, как минимум, отчасти. Хотя для Алекса это имело огромное значение, для Алекса это означало любовь и уют. К таким вещам он ещё не привык. — Я ловлю себя на мысли, что смотрю смерти прямо в лицо, и эта мысль мне совершенно не нравится, — Алекс, что неудивительно, первым нарушил молчание, которое успело окутать их, словно снег. — Почему? — Я обнаружил, что моя жизнь абсолютно лишена любви. Любовь, как я верю, единственное важное чувство. — Любовь между мужчиной и женщиной? — спросил Джон, слегка наклонив голову. — Я ещё не решил. — И как ты бы это решил? Джон смотрел Алексу прямо в глаза. Алекс однажды поклялся себе, что пересчитает все веснушки, что украшали его лицо. Ещё он решил все их поцеловать, коснуться губами того места на лице, которого когда-то коснулся ангел. — Mon Laurens, je ne sais comment.***
Сражение. Бурное. Неистовое. Ужасающее. Кровавое. Оно ревело вокруг Алекса, в ушах стоял гул снарядов, кровь пульсировала во всем теле. Он давно потерял Лоуренса из виду, Лафайета он не видел ещё дольше. Он схватил своё ружьё, единственный способ спасения своей жизни, стреляя во всех, в кого мог. Недалеко от него лошадь скинула своего седока, который тут же оказался погребен под горой тел, что ежесекундно росла. Ко всему прочему, Алекс больше не чувствовал своих пальцев. Он оглядел поле боя, они выигрывали, но только пока что. Красные мундиры были в меньшинстве, но они уже вызвали подкрепление туда, где у них вообще не было людей. Снежное поле окрасилось в красный. Вороны кружились над ним. Битва была окончена, но Алекс не мог найти Лоуренса. Лафайета тоже не было видно. Алекс надеялся, что кто-то из них вот-вот появится и успокоит боль в его сердце. — Mon lion! — внезапно до него донёсся крик. — Лафайет, dieu merci! — Алекс обнял своего друга, чувствуя его дыхание на своей шее. — Mais, où est votre Laurens? — Je ne sais pas, — выдохнул Алекс, утыкаясь лицом в плечо Лафайета. — Значит, мы найдем его, — сказал Лафайет, таща Алекса по полю за руку. Они нашли Лоуренса, лежащим одного в луже крови. Алекс вскрикнул, но как только они подошли ближе, то поняли, что это не только его кровь и, возможно, вообще не его. На теле Джона не было видно ни одного пулевого ранения, одежда не была разодрана, была всего лишь рана на лбу и множество мелких ссадин были видны по всему телу. — Mes ami, mes ami, que vous êtes en vie, dieu merci tu es vivant, dieu merci, dieu merci. — Алекс упал на колени рядом с ним, утыкаясь лицом в грудь Джона. — Нам следует отнести его в лагерь, пойдем, mon petit lion, — Лафайет взял Алекса за плечи, заставляя его встать. Француз подхватил Лоуренса на руки и понес его, как невесту, обратно в лагерь. Снег был покрыт красными пятнами крови, они ужасающе выделялись на белом фоне. Алекс посмотрел на них, потом на Лоуренса, и в его голове не было ни одной мысли.***
Вскоре Джону стало лучше. Рана на лбу затянулась, на её месте остался уродливый шрам. Ссадины и синяки полностью прошли, оставив только легкую боль. Оказалось, что Джон сломал лодыжку тогда, он всё еще ходил немного хромая, но это тоже со временем прошло. А вот что не проходило, так это боль на сердце у Алекса. Неустанные мысли о том, что могло бы произойти, в своих ночных кошмарах он видел Джона мёртвым, рядом со своей матерью. Холодные серые глаза смотрели на него, лица были мягкими и опухшими, кожа сочилась личинками. Он боялся засыпать. Прямо сейчас, в любом случае, Алекс должен был написать письмо Конгрессу, умоляя их прислать больше лошадей. Но он не мог сосредоточиться, пальцы дрожали, а снаружи палатки бушевал шторм. Раскаты грома разносились за горизонтом, молнии разрезали небо. Алекс всегда боялся штормов, но сейчас его страх увеличился раз в десять. Он вспоминал выстрелы, дым, растерянность и отчаяние, которые испытывал. Кончик перьевой ручки щёлкнул и сломался. — Чёрт. — Алекс? — позвал Джон, заходя в палатку. — Я здесь, — ответил Алекс, торопливо стирая чернила с пальцев. — Тебе нужно отдохнуть. — Мне нужно закончить это письмо, — фыркнул Алекс. — Тебе нужно остановиться, — рассмеялся Джон. — Агх… — Алекс упал головой на стол. Джон поднял его за плечи и уложил в постель. Алекс лёг на спину и посмотрел на Джона, утопая в глубинах его глаз. Через несколько минут тот улыбнулся. — Ты не спишь. — Не могу уснуть, — прошептал Алекс. — Почему? — Джон нахмурил брови, губы скривились от беспокойства. — Каждый раз, когда я засыпаю, я вижу тебя. Мёртвым, — его щёки покрылись красными пятнами. — Ты… ты видишь меня? — Oui, mon Coeur. — Я не мёртв, — Джон зарылся пальцами в волосы Алекса, перебирая темные прядки. — Я знаю, dieu merci. — Я здесь, я живой, — прошептал Джон. — Merci, merci, — Алекс тихо заплакал. — Я не представляю, что бы я делал, если бы ты погиб на том поле. — Но я ведь не погиб. Той ночью Джон сдвинул их койки и они спали вместе, держась за руки. Удерживая друг друга в этом мире, делясь теплом и любовью. Это была первая ночь за долгое время, когда Алекс хорошо спал.***
Он проснулся, взгляд и разум были затуманены. Алекс осознал, что кто-то прижимает его к себе со спины. Ему потребовалось около пяти минут, чтобы понять, что это был Джон. И спустя ещё пять минут он осознал, что ему очень нравится вот так прижиматься спиной к Лоуренсу. Ему было тепло, намного теплее, чем последние месяцы. Он с удовольствием окунулся в тепло рук, обнимающих его. — Ты проснулся? — спросил Джон хриплым со сна голосом. — Ага, — прошептал Алекс. — Всё хорошо? — Более чем, — пробормотал он. — Ладно… Алекс повернулся, чтобы посмотреть в глаза Джону. Увиденное заставило его улыбнуться. Джон счастливо улыбался, как щеночек, его щеки от этого снова выглядели как у бурундука, а глаза были живее, чем недели до этого. Алекс уткнулся в его грудь, чтобы слышать, как бьётся чужое сердце. Это напоминало ему, что Джон был жив. — Я люблю тебя, — пробормотал Алекс. — И я тебя, — выдохнул Джон в чужую макушку. — Нет, я влюблён в тебя. — А ты мог подумать, что я не влюблен в тебя так же? — Джон хихикнул. — Но… Но это содомия? — Алекс был смущен, он не ожидал, что Джон тоже любит его. — Мне плевать. Я люблю тебя, если бы я мог, я бы кричал об этом с крыш. Алекс поднял голову, чтобы посмотреть Джону в глаза, и увидел в этих ореховых глубинах всю его любовь и желание. Алекс никогда и не мечтал, что кто-то его полюбит. Он считал себя непривлекательным, но теперь Джон одним своим взглядом доказывал, что он ошибался. Это был его Джон. — Mon Laurens, mon coeur, mon cher, mon amour, ma vie, — прошептал он в чужие губы. — Tout cela et plus. И Джон поцеловал его. Его губы были мягкими и податливыми, сухими, но не потрескавшимися, и тёплыми, очень теплыми. Гамильтон прижался к нему сильнее, и Джон приоткрыл свой рот, проводя языком по нижней губе Алекса. Тот любезно разомкнул свои губы, позволяя Лоуренсу проникнуть внутрь. Их носы соприкасались, но не стукались друг о друга. Их движения были так синхронны, словно они уже занимались чем-то подобным. Несколько телодвижений — и Алекс оказался под Джоном, придавленный к койке весом его тела. Руки Джона стали исследовать чужое тело, а поцелуй всё не заканчивался. Они размыкали губы лишь на мгновение для коротких рваных выдохов. Они всё еще были накрыты одеялами, но теперь не могли притвориться, что делают это, чтобы согреться. Алекс подумал, что ему больше никогда не будет холодно, потому что происходящее останется в его памяти и будет согревать его всегда. Руки Джона. Его прикосновения, обжигающие кожу, словно пробирающиеся под нее, они остались в памяти навсегда. — Mon Laurens, — выдохнул Алекс, отклоняя голову, чтобы позволить Лоуренсу спуститься к его шее, и задохнулся, когда тот прикусил его ключицу, царапая зубами кожу. Джон спускался вниз поцелуями и укусами, каждое прикосновение его губ подкидывало чувства и эмоции Алекса ввысь. Джон оставил свои метки по всему его телу: начиная от кожи рядом с тонкой полоской волос внизу живота и заканчивая ключицами. — Завтра тебе придется завязать свой шейный платок немного повыше, mon Alexander, — сказал Джон между поцелуями. — Merde, — пробормотал Алекс, но тут же прервался, застонав и закатывая глаза от наслаждения.