Unrequited

Порой Лена забывала, кем на самом деле была Кара. (В течение долгого времени она знала её как Кару Дэнверс - кроткого, но совершенно доброго репортёра, так что теперь проблески её альтер-эго приводили Лену в замешательство. Проблески металла в глазах Кары, горделивая посадка её плеч, подобная божественной сила в ней, в том, как она стояла. Лена когда-то игнорировала все эти знаки. Списывала их за Кару Дэнверс, кроткую, но великодушную загадку. Относила их ко всем вещам, которые так озадачивали её в подруге.) Лене не стоило забывать о том, кем на самом деле являлась Кара. Она не могла себе позволить. (Теперь она видела ложь там, где раньше не замечала ничего, кроме правды. Она видела морально покалеченного героя, где когда-то была её искренняя подруга. Когда-то она верила, что были доверие, дружба, уважение, но теперь... Теперь она осознала, что видела только то, что хотела видеть, и даже мысль об этом была мучительно унизительной.) Порой Лена просто... забывала. Забывала о своей злости, о боли, забывала о том, что в неопределённый момент их отношений, Кара забрала что-то и сломала её каким-то образом, но Лена не понимала, как именно, не была способна понять. Потому что в какой-то момент их с Карой пути Кара дала Лене почувствовать себя любимой. И у Лены Лютор были свои непонятные, необъяснимые отношения со словом "любовь". Она любила суши. Она любила "Стартрек", любила свою коллекцию перьевых ручек, любила виниловые пластинки, которые её отец проигрывал перед сном (притягивая её к себе, позволяя ей надеть его туфли, пока она стояла на его пальцах ног и делала вид, что танцует, смеясь и покачиваясь вместе с ним. Она любила наблюдать закат со своего балкона в L-корп, любила вино, которое Лекс вручил ей как подарок в честь окончания университета, любила то, как порой могла закрыть глаза и ощущать себя снова пятнадцатилетней, до того, как Лайонел умер, и Лекс стал сумасшедшим, а Лилиан прекратила заставлять себя изображать дружелюбие по отношению к ней. Лена любила чувствовать себя любимой. Она любила кофе, который Джесс делала каждое утро, - единственный человек, которого она разрешила себе привезти из Метрополиса, человек, которому она позволила себе доверять. Она любила ту оставшуюся часть воспоминаний, исчезающее тепло от поцелуя, отпечатавшегося на её лбу, женский мягкий голос, эхом раздававшийся в её голове, повторяющий странную фразу, которую Лена всегда считала своим сном, вовсе не правдой. Она любила, как её первая девушка завивала свои волосы в её кровати, брала руки Лены в свои и сплетала их пальцы, почти почтительно целуя каждый палец Лены (и Лена разрешала наполнять себя изнутри, теплу разливаться от груди к каждой своей конечности, покалывать и оставлять желать большего). Она любила слёзы в глазах своей девушки в тот день, когда они расстались. Лена уходила навстречу своему "светлому будущему", а девушка, о которой она заботилась больше всего, трясла головой, утверждая, что не может пойти за ней. Но несмотря на всю эту любовь, - в любой момент она ждала какого-то проявления, жеста привязанности и обожания. Затаив дыхание, она ожидала подтверждения, что как-то заслуживала любви - Лена была совершенно удручающе неспособна на это сама. Ей никогда не хотелось ответить на улыбку Джесс. Она не была на похоронах своего отца. Она притворилась, что не узнала свою бывшую, когда они столкнулись. Она не была способна предложить Лексу помощь, когда он нуждался в ней и хотел её. Она отправила собственную мать в тюрьму. (Она прочитала где-то однажды, что есть больше, чем один способ сказать "я тебя люблю". Что это сказано сказано между смехом, вписано в моменты, когда ты укладываешь кого-то спать, поправляя кончики одеяла, сказано в молчаливом беспокойстве и в руках, с осторожностью трогающих кожу в поисках царапин. Ей было интересно, что говорили её собственные действия. Я не ценю тебя? Я эгоистка? Я тебя ненавижу?) Лена любила чувство быть любимой. Она жаждала его, нуждалась в нём, отчаянно пыталась спрятать желание о нём. Но любить? Она не думала, что даже просто понимала, что это значит. Кроме... Ну, кроме- Кроме того, что если бы кто-то остался в её жизни, кто был бы достаточно заинтересован, чтобы спросить, она могла бы сразу же, будто заученно, рассказать о том самом моменте, когда влюбилась в Кару Дэнверс. Она бы улыбнулась, склонила бы голову, и ответила, что это было днём, во вторник. Она бы описала свет, наполняющий её офис, как ей казалось, будто Кара буквально купалась в каком-то ангельском, золотистом оттенке. Она бы говорила о голубых глазах Кары, легкой улыбке, о том, как пальцы возились с очками, без нужды поправляя их. Она бы упомянула о том дне вторника, когда она влюбилась в голос Кары, в веру Кары в остальных, в улыбку Кары - в тот факт, что она могла вызвать эту улыбку. Во вторник, когда она пила принесённый Карой кофе и гадала, как она стала такой счастливой, Лена бы закрыла глаза и просто окунулась в омут чувств. (Она не думала, что когда-либо признает это вслух, тот факт, что она нырнула с головой, что упала так сильно и быстро, заставил её пошатнуться. Нет, вслух - никогда. Но в тихие моменты - когда она смотрела в зеркало, взглядом проводя по линии между губами, касаясь кончиками пальцев краев своего лица, - она признавалась самой себе, что она со всем желанием, счастливо, бездумно влюбилась в Кару. И это была её ошибка в конце, не так ли? Бездумность.) Это само по себе было экстраординарно - сама идея существования Лютора, влюблённого в кого-то (она не была совсем уверена, что это вообще было возможно, никогда не видела доказательств того, что Лютор был способен на любовь). Но Лена особенно - Днём, во вторник, когда она пила свой кофе и пялилась на Кару Дэнверс ни с чем кроме страха, думая, что сделала бы всё, лишь бы удержать улыбку на лице Кары. Лена думала, что взломала что-то вроде кода, что она сломала проклятие Люторов, - что её изуродованная, деформированная, бесформенная ДНК наконец-то нашлась, приняла форму нормы, - и она подумала, что, возможно, знало о любви нечто больше, чем сначала предполагала. (Она не была уверена, какой это был день, когда Лекс уничтожил её мир только парой слов, какой это был день, в который боль от спуска курка была переполнена знанием о том, что её любовь ничего не значила, какой день, когда её заставили вспомнить, что искажённая, деформированная, истерзанная ДНК всегда принадлежала , и всегда будет принадлежать, Люторам.) Да, Лена любила чувство быть любимой. Она жаждала его, нуждалась в нём, отчаянно пыталась скрыть своё желание испытывать его. Вот почему ей было так просто порой забыть, кем была Кара, просто закрыть свои глаза и притвориться, что ничего из этого не было правдой. Но любовь? Для кого-то, кто искренне любил её и заботился о ней? Быть влюблённой в кого-то? Она даже не думала, что это чувство существовало где-то за пределами сказок. По крайней мере, больше нет.