Когда будет дождь

Sound: The Paper Kites — Paint       Этот учебный год будет запоминающимся.       Элиотт опирается на колено, завязывает шнурки своих белоснежных кед, прерывается, чтобы поправить сваливающийся с плеча кожаный рюкзак, и вздрагивает, слыша за спиной стук по стеклу.       Он поднимает свои серо-голубые глаза к длинному окну, тут же видит силуэт прижавшегося к нему щекой парня и закатывает глаза, улыбаясь. Он мотает головой, возвращаясь к своему занятию — завязыванию шнурков.       Этот год точно будет запоминающимся, если поблизости будет ошиваться этот чертёнок.       Поднявшись, Демори хлопает ладонями по карманам своей кожаной куртки, убеждается в наличии телефона, ключей от дома, поворачивается к коридору, напоминает себе о том, что мама ещё спит, и наконец шагает к входной двери. — Ты такой копуша. — Моментально, стоит только выйти, обрушивается на него обвинение вместе с крепкими объятиями, заставляющими его немного наклониться от тяжести вперёд.       Мягкая, тёплая улыбка моментально расцветает на его лице. — Ну простите. Это ты слишком ранняя пташка. — Говорит он совсем не злобно и, закрыв глаза, всё так же улыбается, позволяя своей правой ладони аккуратно погладить спину виснувшего на нём юноши.       Тот всё же отстраняется, и Элиотт, встречаясь с ним наконец взглядом, поджимает губы, вздыхая глубоко от вида перед собой.       Ох уж эта улыбка.       Ох уж это воробьиное гнездо на голове и такие же большие, воробьиные глаза.       Только голубые. Точнее даже — почти синие. — Что… Соскучился? — Дёргает бровями Демори, на что очаровавшее его чудо фыркает и разворачивается, направляясь к тротуару.       Ага, обнять он обнимет, а признаться, что скучал — черта с два.       Лука Лалльман — так звали это невоспитанное недоразумение.       Недоразумение, мальчишка с безумной прической, вот уже четыре года как его сосед и почти год уже как друг. Если вообще можно было назвать определённый момент, в который они дошли до этого "звания".       На самом деле, лично познакомились они лишь ближе к середине прошлого учебного года, удивительно быстро сблизились, и вот, после летнего отъезда Элиотта вместе с матерью к родственникам, его позднего вчерашнего возвращения, наконец с Лукой снова увиделись.       Конечно они переписывались.       И во время трёх жарких по климату месяцев, и во время прошлого вечера, переполненного десятками электронных вопросов от Луки о том, как Элиотт провёл свои каникулы, какие у него мысли по поводу наступающего учебного года и планы на сегодняшний немного пасмурный, но теплый по прогнозу понедельник.       Элиотту было приятно от этого любопытства. Нет, ему было невообразимо от него приятно.       Он, нагнав Луку, сам не замечает, как уже пару минут наблюдает сверху вниз за ним: от дёргающейся на каждом шагу прядки волос, до шлёпающих по ровному тротуару ярко красных кед, в то время как сам Лука с интересом ему рассказывает о зоо-программе, которую случайно прошлым вечером врубил и, переписываясь с Элиоттом, обещал по пути в школу пересказать.       Спустя минут пять он замолкает, и Демори даже чувствует вину за то, что, в общем-то, почти не комментировал его рассказ, слишком сильно зависая на его внешнем виде.       Просто потому что слишком соскучился.       Он хочет уже что-то ляпнуть, как Лука неожиданно поворачивает к нему голову. — Сможем сегодня… Как обычно позависать?       Как обычно.       Как же сильно Элиотт любил эти их совместные вечера, успевшие стать для их будней «как обычно» — его комната, какой-нибудь нелепейший ситком, вреднющая закуска и множество шуток и болтовни.       Пусть между ними сейчас и чувствовалось лёгкое напряжение из-за трёх месяцев разлуки, которое Лука с таким профессионализмом своими шутками старался пресечь, пусть Элиотт всегда чувствовал себя несколько странно из-за своей необъяснимой тяги к этому мальчишке, но неизменно было одно — с Лукой Лалльманом ему было хорошо. С Лукой ему было спокойно и уютно. И главное, чего хотелось — чтобы эти чувства были обоюдны. Хотя бы эти. — Конечно. — Улыбается он искренне и, готов поклясться, что видит, как Лука в эту же секунду расслабляется, как опускаются его плечи, которые, оказывается, всё это время были так напряжены. — Хэй. — Говорит он мягко, чуть склоняет голову и ерошит спутанные, но, у Элиотта перехватывает дыхание, такие мягкие волосы.       Крайне редко он позволял себе этот жест, но каждый подобный момент мог позже проматывать в своей голове десятками раз.       А Лука, отвлекая его, тут же поднимает на него свои невозможные глаза, какие-то до жути доверяющие, внимательные, что Элиотту даже становится страшно. Нет, он правда не понимал, как им удалось так быстро сблизиться. Он очень надеялся, что это произошло не из-за нездоровой доверчивости Луки и успокаивал себя тем, что сам в своей жизни далеко не часто кому-либо открывался. Значит, это было нечто большее. Может, они просто мыслили на одной волне?       Да, наверное, это. — Какой у тебя первый урок? — Неожиданно серьёзно спрашивает Лука. — Физ-ра. — Коротко отвечает Элиотт, не спеша разрывать их зрительный контакт. — У-у, — Лука отворачивается, вытягивая губы в трубочку, вынуждая Демори приподнять брови удивлённо, — будешь потом весь день ходить вонять.       Зараза маленькая. — Не думаю, что мы с первого занятия сразу рванём километр наматывать. — И он, усмехаясь, действительно на это надеется. — На твоё счастье. — Ухмыляется Лалльман, уже давно знающий о нелюбви Элиотта к физкультуре, в частности — к бегу. Уж больно слабые лёгкие. Только на все подколы и расспросы о том, была ли проблема в курении, Демори твёрдо отвечал «нет».       Элиотт вновь смотрит на его довольную мину, подмечает, что процент её довольности был слишком высок для обычного Луки, идущего в школу, и всё же улыбается от хотя бы малейшей вероятности, что высота этого процента могла быть связана с тем, как сильно всё-таки Лука по нему соскучился.       Пусть это будет не полностью правдой, Элиотт не может этого точно знать, но, позволяя себе эту маленькую шалость — помечтать, в эти минуты он действительно счастлив.

***

      Путь до школы, к его сожалению, никогда не был слишком длинным. Их город в принципе не был велик, но зато богат на умиротворяющие природные пейзажи, чистые улицы и маленькие магазинчики да кафе.       Элиотт, успевший выложить из рюкзака учебники, оставив в широком кармане спортивную форму, ждал, пока Лука расправится со своими вещами, как вдруг их встретила то-ли-подруга, то-ли-двоюродная-сестра-Луки Манон. — Парочка снова в сборе. — Доносится неожиданно до них странное, но уже такое привычное приветствие.       Демори за время их знакомства пока так точно не понял, кем она Луке приходилась, а спрашивать лишний раз было как-то глупо. Вдруг он просто упустил эту деталь, когда в очередной раз завис на разглядывании длинных ресниц Луки, вместо того, чтобы вслушиваться в его слова? — И тебе доброе утро. — Облокотившись левым плечом на шкафчик, улыбается девушке Демори, в то время как Лука, которому он улыбнулся бы гораздо теплее, всё ещё пытался справиться со своей клинящей дверцей.       Только Элиотт хочет ему помочь, как тот бьёт по ней ребром ладони, замок щелкает, и Лалльман наконец к ним разворачивается, подмечая, что оба близких ему человека были разодеты в кожаные куртки. Неформалы хреновы. — Слава богу ты вернулся, — неожиданно выдаёт Манон, и, прижав какую-то яркую-оранжевую тетрадь к груди, облокачивается плечом на шкафчик, отзеркаливая позу Элиотта, — Лу все уши мне о тебе прожужжал, — она демонстративно устало качает головой, жуя жвачку.       Лука смотрит на неё недовольно, но как-то бурно, как хотел бы Элиотт — от смущения, не реагирует. — Не больше, чем ты мне о Шарле. — Лишь язвительно отвечает, не замечая, сколь внимательно в эти секунды оценивал его реакцию друг.       Манон щурится на этих словах, поджимая бордовые губы, лишь сейчас как следует вглядываясь в атмосферу, парящую между этими двумя. — Так, — неожиданно выпрямляется она, — у нас биология, да? — Столь же внезапно, как появилась, спешит ухватить под локоть Лалльмана Манон, заставляя и Элиотта, и Луку от такой спешки нахмуриться.       Она буквальным образом тащит его в сторону, на что тот, оглядываясь, обменивается с Элиоттом недоумевающим взглядом и, через шага четыре, вместе с ним же от её странного поведения усмехается. — Увидимся после урока. — Уверенно заявляет Лука, вытягивая свободную руку, на что Элиотт, словно приросший к полу, кивает, натянуто улыбаясь. — Только не помри там. — Подмигивает ему Лалльман, прежде чем зайти за угол, и Элиотт, всё же искренне улыбаясь, гораздо теплее, чем пару минут назад девушке, неверяще мотает головой.       Всё-таки удивительным человеком был Лука Лалльман. Говорит вечно что-то совершенно не милое, порой даже грубое, а кажется при этом самым заботливым, неповторимым парнем.

***

      К несчастью Элиотта — на чертов километр вокруг территории школы их таки отправили. Выпускной класс. Улучшенная спортивная подготовка. Супер.       То ли дело Лука, на год его младше: небось сидит сейчас на уроке и фоткает его из окна, чтобы потом опять посмеяться с его совсем непривлекательного, дровосечного бега.       Ну и ладно. Элиотт найдёт ещё чем ему отомстить.       К слову, дышит шумно, рвано, добегая круг, и наконец подмечает тучи у горизонта. Может ли быть, что сегодня пойдёт дождь?       Он морщится, упершись ладонями в колени, старается отдышаться, и, приподняв голову, всё ещё смотрит на небо.       Очертания тёмно-серых, почти синих облаков дают лёгкую надежду на то, что в этот вечер, возможно, у них с Лукой состоится откровенный разговор.       Эту странную затею придумала его мать, Рени. Элиотт никогда не был особо болтливым ребёнком и чаще всего вытягивать из него то, о чём он думает, приходилось едва ли не щипцами. Поэтому, стараясь понять его, на авось она однажды заявила:       «Дождь — время быть честным».       Она не могла знать точно, будут ли в нужный момент подходящие погодные условия, соответственно — не могла бы Элиотта заставить с ней говорить без них. Единственное, ливни в их приморском городе шли действительно часто, так что хитростью эта женщина определенно не была обделена. А Элиотт, будучи ребёнком, был слишком увлечён загадочностью этой затеи, чтобы заметить подвох.       Их уголком откровенности стало то самое окно, к которому Лука этим утром так по-ребячески припал щекой. Широкий подоконник, бордовый плед, лежащий на нём, и две подушки для спины — идеальный угол для приёма у психолога, с барабанящими по стеклу каплями дождя.       Луке, заглядывающему к ним в гости чертовски часто, однажды пришлось объяснить в чем суть этого подоконника, и, более того, четыре раза поддаться правилам их семейного «обряда».       Элиотт предлагал ему это лишь в те дни, когда видел, как игривость и даже привычно детский запал в Луке немного, а порой и сильно угасали, сменяясь замкнутостью и молчаливостью.       Как в тот день, когда они наконец познакомились.       Он никогда не спрашивал у него о чем-то чересчур личном, боясь задеть или отпугнуть. Банальных «какое твое любимое блюдо?», «почему сегодня ты проспал?», «чем понравился последний фильм, который ты смотрел?» на удивление хватало, чтобы неожиданно ставший угрюмым Лука, хотя бы немного расслабился и, чувствуя азарт, начал задавать в ответ провокационные вопросы. И вовсе не потому, что Элиотт ему такие задавал, просто у Луки натура такая была — резкая, прямолинейная.       Элиотту эта натура чертовски нравилась.

***

      Физкультура длилась мучительно долго, но, дожив наконец до перемены, переодевшись, немного умывшись, Элиотт с тяжёлым выдохом вышел из спортзала и, когда перед ним неожиданно нарисовался Лука, совсем не ожидая встречи, дёрнулся, остановившись.       Демори открывает рот, чтобы что-то сказать, но резко его закрывает, когда видит, как Лалльман, подходя ближе, смело наклоняется, вытягивает шею куда-то то ли к его груди, то ли к вороту белой футболки.       Лука, пока он крепче сжимает кулаки, демонстративно, словно кот или собака, знакомясь, его нюхает. — Всё не так плохо, как я думал. — Усмехается Лалльман, наконец отстраняясь, хлопая Элиотта по плечу расслабленно.       А Элиотту бы вспомнить как дышать. Как разговаривать. — Вот, я тебе тут прихватил. — Продолжает удивлять мальчишка, доставая из рюкзака небольшую бутылку сока со вкусом «Алоэ».       Демори, пытаясь собраться наконец в кучу, приподнимает брови удивлённо, принимая подарок. — Их же обычно раскупают? — Как-то чересчур неуверенно кряхтит он. Срочно хочется откашляться. И от боли в лёгких после бега, и от волнения. — В начале года на них не такой спрос. — Подмигивает ему беззаботно Лука, скрещивая руки на груди. — Понял. — Голос наконец возвращает себе уверенные нотки и Элиотт улыбается одним уголком губ. — Спасибо большое. — Уже и вторым. — Обращайся. — Кивает Лука и, ухмыляясь довольно, окидывает его с головы до пят. Порой такие перемены в его поведении Элиотта слишком сильно волновали. Особенно когда не видишься с ним несколько месяцев и весь иммунитет на его закидоны чертовски ослабевает, сменяясь лишь желанием чувствовать на себе эти самые "закидоны" только больше.       Лука отрывает его от мыслей — выпрямляется, направляясь в сторону коридора, видимо уверенный, что за ним последуют. — У тебя получится сегодня ко мне прийти, да? — Неожиданно выпаливает Демори, вынуждая Луку обернуться. — Да, — младший заминается, теряя излишнюю уверенность, — конечно. Ко скольки? — он выглядит действительно заинтересованным в этом предложении. Это Элиотта согревает. — К восьми. — Он подходит ближе, открывая бутылку с соком, — или к восьми-двадцати. — А, — останавливается Лука, щурясь, — так ты опять взялся за старое? — И смотрит на него чересчур серьезно. — Какое старое? — Напрягается Элиотт, хотя прекрасно знает, что речь идёт о его вечерних пропаданиях, причину которых он Луке так и не озвучил. — Ну, не знаю, может ты наркодиллер, или пони через границу переправляешь, пропадая по вечерам. — Дергает плечами Лука, но серьёзный взгляд не отводит. — Я не наркодиллер, — усмехается Элиотт, поднося бутылку к губам, расслабляясь, — и с пони дело не имею, — но осознаёт, что серьёзный взгляд Луки говорит об одном — этого ответа недостаточно, поэтому глоток всё же не делает. — Я расскажу тебе, попозже. — Уверяет он, вновь улыбаясь, и Лука щурится, едва не поддаваясь этой улыбке. — Когда будет дождь? — Уже более оживлённо реагирует Лалльман, заставляя Элиотта задержать дыхание.       Лука тоже об их разговорах помнил. — Не совсем, — уже слабее улыбается Демори, — в другой раз. — И, словно решив, что продолжения у этой темы не будет, всё же пробует на вкус свой драгоценный сок. — Эй, — Возмущается Лалльман, подходя на шаг ближе, — я тебе на все вопросы честно отвечаю! — Элиотт, сделав глоток, дёргается, сжимая губы от усмешки, боясь поперхнуться. — Конечно, на все. — Он продолжает посмеиваться, потирая тыльной стороной ладони губы, прекрасно зная, что ни о чем действительно серьёзном у Луки спросить себе ещё не позволял. — Что будем сегодня смотреть? — Спрашивает внезапно он, слишком открыто меняя тему, на что Лука, сжимая лямки портфеля, вновь щурится недовольно. Не получив ответа, Элиотт озвучивает вариант сам: — «Клинику»? — Он улыбается, едва заметно закусывая нижнюю губу, потому что знает — этот выбор беспроигрышный.       И он оказывается прав.       Лука от этого предложения расслабляется тут же и весь чуть ли не на носочках тянется к Элиотту ближе, словно ребёнок, которому показали конфету. — Значит «клинику». — Фыркает Элиотт, разворачиваясь. И теперь, он знает, за ним уже следует Лука.