ещё один шанс

В субботу они так и не встретились. И в понедельник, и во вторник и вообще: после того дня в медкабинете Юнги Сокджина не наблюдал. Не то, чтобы он намеренно искал встреч. Просто даже в столовой, где собираются абсолютно все и каждого студента можно увидеть, Юнги Сокджина не видел. И Тэхёна не тоже. Эта парочка. Нет, эти два человека последнее время занимали очень много места в голове брюнета. Один в один его больная любовь и точная копия человека, разрушившего всё и они. вместе — что за прелестная шутка?! Хотя Сокджин из прошлого уже бы все уши ему прожужжал о том, что «о боже, Юнги, я на седьмом небе от счастья! он заметил меня!» И наверно, какой-то частью своего мазохистского мозга, он рад за Сокджина из настоящего. Хоть где-то он видит не меланхоличную грусть по императору во взгляде, а искристую любовь и уверенность в своём партнёре. Ведь для него всегда было болью осознание того, что он ни никак не может повлиять на плохое настроение своего хёна. Но. Раз наградили съевшего банку дёгтя Сокджина, то почему обделили его? Того, кто не только помогал хёну хлебать горькую вязкость, но и сам, в тайне, съедал больше. Того, кто старался искренне желать Сокджину счастья с бездушным предметом желания, хотя сам бы хотел очутиться на месте этого слепца, что дальше своего большого носа не видел. Того, кто глушил в себе ревность, обиду, чувства, когда всхлипы и невнятное бормотание терялись в изгибе его шеи. Почему мир так жесток к нему? Почему продолжает испытывать на прочность и без того израненную душу? И каждый раз задаваясь вопросом, словарный запас Юнги подкидывает ему всё меньше и меньше идей, норовя когда-нибудь и вовсе обескуражить и загнать брюнета в тупик. Юнги морщится, потирая ещё ноющее плечо и заворачивает на выход из кампуса. Ноябрьский колючий ветер настойчиво хлещет по лицу, заставляя композитора щуриться и сильнее кутаться в пушистый шарф. Он выдыхает тёплый воздух, с ноткой веселья наблюдая за вырвавшимся клубочком. Скоро зима. Последний месяц осени уже вот вот готовится к отставке, и Мин вспоминает свои прошлые зимы. Там где он жил снега всегда было много, этакий эпицентр. Навалит с самого начала и весь сезон живёшь словно в огромном зефире. Мягкий, лёгкий — он был везде. Крыши домов, ларьков, хранилищ, кроны вечнозелёных и ветки отцветших деревьев, холмы, замёрзшие реки, земля — всё было в белой вате. Она словно сонная мантия накрывала провинцию, и город засыпал. Юнги нравилось это. И не только из-за блаженного спокойствия, но и потому что Сокджин становился тем, кем он является. Он не пытался играть, лепить из себя идеальную игрушку перед императором, так как тот на время зимы закрывался во дворце. И даже свою охрану распускал. Что для Юнги было счастьем, для влюблённого Сокджина становилось адскими муками. Ну как адскими. Первые два дня — плечо друга лучшее место для слёз. Вторые два дня — принятие ситуации, абстракция от внешнего мира и лёгкая степень депрессии. Следующие три дня раскачка, а потом взрослые мужчины в сопровождении пары соседских ребятишек нарушали покой идеально лежащей снежной перины, лепили уродливых снеговиков и пихали друг друга в пышные сугробы. Именно зимой его друг, его муза, его любимый человек становился настоящим. Именно поэтому Юнги любит зиму. Именно поэтому, идя сейчас по пустому тротуару, что ведёт домой, он улыбается, ладошкой ловя хрупкую снежинку, что тут же исчезает в жаре человеческой руки. — 4 декабря. — М? — 4 декабря, у меня день рождения, Юнгичи, — радостно щебечет Сокджин, но тут же грустнеет, — а Тэхёна даже рядом не будет. Как всегда. — Зато буду я, — двигаясь ближе, Юнги обнимает заулыбавшегося друга за плечи, шепча тому в макушку: — Снега тогда уже будет много, слепим снеговика, наденем на него липовую корону из прутиков, смастерим большой нос из картошки и закидаем его снежками- — Стоп, зачем? — поднимая взгляд на друга искренне интересуется Ким, ловя удивлённый смешок. — Императора нашего представлять будем, а зачем ещё? Он же нас оставил. — Юнги смеётся, защищаясь от лёгких шлепков старшего и пытается перехватить инициативу на себя, но лишь больше себя закапывает. — Ужасный ты, Мин Юнги. А если узнают, то не сносить тебе головы, — успокаиваясь, насмешливо тянет телохранитель и хитро смотрит на развалившегося в подушках Юнги. — Ты меня сдашь? — подыгрывает Мин и изображает поддельный страх. Шатен на это возмущённо вздыхает, поднимается на ноги и смотрит сверху вниз. — Я? Нет. Ты сам ему всё расскажешь, а иначе умрёшь от смеха — наигранно кровожадно шепчет Сокджин и, поймав напуганный взгляд друга, со смехом бросается вниз, ловкими пальцами пробивая себе путь к чувствительным рёбрам.                

***

За обеденным столом как обычно тихо. Четыре фигуры статуями сидят над едой, рассматривая перспективу общения, как пустое и бесполезное занятие. Они не видят необходимости издавать мешающие такой идиллии гудения, прикрывая безразличие заботой, и с чистой совестью игнорируют друг друга, предпочитая рассказ о прошедшем дне мыслям о том, как быстро, но не подав виду, съесть это злощастное рагу и свалить в закат. Тишина. Одно лишь частое лязганье вилок и ложек о фарфоровую посуду, глухие стуки стаканов об стол и звуки пережёвывания пищи. Тишина, но кто-то решает высунуться из своей норы и показать носик. Это была госпожа Чон. — Чонгукки, — противно-ласково позвала женщина, перед этим обильно смочив горло вином, от чего к противно-ласковому прибавилось хрипло-противно-ласковое. Чонгукки обратил заинтересованный (читать как полный презрения и усталости, но прекрасно замаскированный пеленой любопытства) взгляд и женщина продолжила: — Я слышала от ректора, что твоя успеваемость очень поднялась и ты даже занял первое место в окружном конкурсе, — её голос звучал подозрительно весело и взолнованно, будто ей реально было до этого дело. Чонгук активно закивал, показывая родителям свою детскую натуру. Домашний Чонгук — это не тот мудак из университета. Родителям покажи этого отморозка, так они не поверят. Более того пошлют к доктору или вообще к участковому, за клевету. Перед родителями Чон младший есть Чон младший: любящий свою семью и людей, примерный сын, идеальный младший брат, гениальный студент, завидный жених — короче говоря вылитый косплей на сына маминой подруги. Чонгук принеси то, сделай то, приготовь там, убери тут — шустрый Чонгукки любую прихоть исполнит. И до того глазки горят, что никто бы не поверил в его вторую личность. Даже Хосок. Хотя, тут. Перед родителями Чонгук может и ложится шелковым ковром, но перед братом, когда они наедине, шёлковый ковёр превращается в грубый колючий пластик, который в народе называют «заменителем газонов». Или нет. Короче, не в этом суть. Чонгук меняется по взмаху палочки и сейчас, смотря на это довольное и лучезарное лицо, Хосоку хочется оставить свой ужин где-нибудь в кустах и перестать лицезреть этот спектакль. — Да, мам. Было сложно, но я справился. Столько времени потратил, — младший тяжело вздохнул, а родители с сочувствием посмотрели на сына. Один Хосок с безучастным выражением лица продолжал насаживать остывшую картошку на вилку. — Ох, Куки, ты у нас такой трудяга, — женщина погладила мягкую щеку парня, — может, хочешь устроить что-нибудь в честь такого? А Хосокки, как думаешь, хорошая идея? Всё уставились на старшего сына, даже отец. Он, до этого не проронивший ни слова хмыкнул, вилкой пронзая сваренную дольку помидора. Хосок поёжился и как-то неуверенно ответил: — Я-я, не знаю. Наверно, это лишнее сейчас. Мы учимся и нам не нужно отвлекаться. — в итоге проговорил Чон и поднял глаза. Он сразу поймал насмешливый взгляд брата, что вальяжно уселся на стуле. Его локоть удобно лежал на углу стола, а левая нога расслабленно отдыхала на правой. Хосок попытался противостоять его напору, но сдался, чувствуя нарастающее раздражение. — Ох, ну раз так- — А я думаю, что мой брат наоборот нуждается в такой встряске, — мягко перебивает мать Чонгук, сразу же ей улыбаясь. — Он последнее время такой грустный ходит, не улыбается даже- — Всё нормально, Чонгук, — отрезает Хосок, прямо смотря на брата. Он видит как в тёмных глазах пляшут яркие огоньки и пугается собственных выдумок. — Ну вот видишь, мам, он мне грубит, — наигранно обижается брюнет и дует губы. — Хосок, будь добрее к братику. Он же тебе на благо старается, — деликатно отчитывает старшего сына женщина, после переводя взгляд на мужа, ища поддержки и получив нужное, снова обращается к сыну. — Я не думаю, что одна посиделка в компании самых близких вам людей повлияет на успеваемость. И мы, — спохватилась госпожа Чон, будто что-то вспомнив, — и мы как раз не будем вам мешать, — братья впервые за вечер сообща переглянулись, пытаясь понять слова матери и женщина воодушевлённо продолжила, — наш проект утвердили и мы едем в Токио для подписи некоторых бумаг! — Вау, мама, папа, поздравляю! — первым спохватился Хосок, трепетно пожимая руку матери и уже более твёрже отца. Светлая улыбка впервые за весь вечер озарила лицо старшего сына и он щедро делился ею с родными. — Да, родители! — следом же восклицает Чонгук, небрежно отпихивая руки старшего брата, но никто этого не замечает. Он тянет самую очаровательную улыбочку и мама треплет его за щёчки, — Поздравляю! Это здорово! Хосок с потерянным энтузиазмом плюхнулся обратно на стул, лениво разглядывая остатки пищи. Теперь точно устроит вечеринку. Нужно куда-то смотать на это время, так как дом на эту ночь ему точно не принадлежит. Чонгук не захочет видеть его там, а драться с ним нет никакого желания. Интересно, можно ли к Чимину? Или к Юнги?.. — И так мы решили, — красная от прилившего к лицу алкоголя и радости, женщина оглядела детей, — можете повеселиться на выходных. Разрешаем, — госпожа Чон посмотрела на мужа, и тот опять безмолвно кивнул. — Приходите в субботу к шести, — ловит его Чонгук на лестничной площадке, когда семья поужинав, разбрелась по разным частям дома. — В смысле? Меня не будет на твоём шабаше, — грубо отвечает Хосок, силясь вырваться из захвата, но не получается. — Это не приглашение, а приказ, хён, — голос его ровный, негромкий, но в нём сквозит приказной тон и самое настоящее неуважение, которым он так же обильно покрыл и последнее слово. — Слушай, — пробует Хосок и на мгновение удивляется, когда Чонгук его реально слушает. Может быть не из любви, но слушает. — Тебе ли не лучше, если я свалю куда-нибудь, пока вы тут будете дом громить? А если боишься, то можешь на меня всё свалить, типо не доглядел и прочее дерьмо. Не парься на этот счёт, — старший снова пробует вырвать руку, но снова терпит поражение. — Я не боюсь, — рычит младший, сжимая нежную кожу танцора, — А ты дебил, который слов элементарных не понимает. Я сказал, чтобы ты и твои дружки были на вечеринке в эту субботу. Ты всегда таким тупым был? — Как это я и мои дружки? — Хосока пробивает холодный пот. Когда он это говорил? Чонгук видимо вспомнив, что он и правда не упоминал тех придурков, невинно прикусывает нижнюю губу и отводит взгляд. — Чонгук, хорошо я буду, но им нельзя. Точнее, ладно я приведу Чимина, — старший не заметил, как брат на этих словах плотоядно облизал губы, — но Юнги?.. Вы, утырки неотёсанные, чуть не убили его недавно, а сейчас ты приглашаешь его потусить в своей компании? — Э, ты кого сейчас утырком назвал? — свободной рукой слегка замахнулся Чон, но тут же, смеясь, опустил. — Ладно, шучу. Но на счёт этого гнома. — брюнет натурально задумался, — Тэхён хён не знает, что я его приглашу, но для него твой друг ничего не значит. Типо, тебя же он тоже бил и много других ребят в университете, но он же не обращает на них какого-то особенного внимания. Поэтому не страшно- — Но его избили из-за Сокджина, — плюётся фактами Хосок. — И что? Юнги своё получил. Джин тоже. Каждый усвоил урок, что так делать не стоит и теперь им нужно просто держать дистанцию и тогда Тэ никого не тронет, — буднично ответил Гук, пожимая плечами. — Подожди, он что- Тэхён бьёт Сокджина? — парень вылупил глаза, всматриваясь в чуть потерявшее хладнокровие лицо младшего. — Да лад- — Тише, олух, — грозно прошипел Чонгук, приближаясь к брату, — никто никого не бьёт. Хён просто объяснил непутёвой подружке, что не нужно носится, как дикая лань по корпусу, сбивая прохожих, а потом кокетничая с ними. Вот и всё. Без насилия, — Чонгук нервно улыбнулся, отпуская руку Хосока. Последний тут же трёт место захвата, разнося кровь. — И так, — обойдя парня громогласно отозвался Гук, — в шесть, в субботу, с ТВОИМИ и МОИМИ друзьями, в нашем доме, — выделяя каждое слово проговорил Чон, — Уяснил? — Зачем тебе это? Чонгук на это лишь загадочно улыбается и, пожав плечами, скрывается в своей комнате. Хосок ещё время стоит в развилке коридора и тоже отправляется к себе, решая, как преподнести эту информацию друзьям менее болезненно. Для себя в первую очередь.