Объятия Шелоб

Мушка жужжала, В сетку попала, Не плачь и не ной – Скоро станешь едой... Голлум, «Властелин колец»

Всё началось с разговора. Надо сказать, со странного и немного неуместного. Так решил Гарри Поттер, и мы, уважая его мнение, начнём с того же. Как обычно, Кингсли забрал Гарри из завещанного крёстным дома на Гриммо для участия в суде. Казалось бы, Гарри Поттер закончил Хогвартс и должен свободно передвигаться по городу сам, но мистер Бруствер, так и оставшийся после войны начальником Аврората, видел без подсказок, что Гарри ослаб и лишняя помощь ему не помешает. Заседание прошло без эксцессов – занудно. Подсудимому вряд ли удалось бы избежать смертного приговора, потому что материала авроры собрали достаточно. Кингсли даже не понял, зачем судьям понадобился Гарри. Символическое воплощение справедливости, не иначе. Каждый выход из дома, буквально нафаршированном поддерживающими артефактами, отнимал у Гарри толику сил. Отнимать-то отнимал, а вот взяться им было неоткуда – Гарри Поттер таял на глазах. Авада Волдеморта что-то сломала в нём, и исправить это пока не получалось. Итак, после заседания Кингсли вёл Гарри к выходу, намереваясь сначала заставить его поесть, а потом вернуть в особняк Блэков, чтобы парень отдохнул перед запланированным переездом. Гарри практически повис на локте Бруствера, на окружающее реагировал слабо и, создавалось впечатление, вообще пребывал в каком-то своём мире. Непонятно откуда, может, из потайного коридора – разглядеть не удалось – вынырнул Люциус Малфой. Надо сказать, Малфой (в отличие от других пособников Волдеморта) отделался лёгким испугом: у него конфисковали кое-какую недвижимость, запрещённую литературу и таинственным путём обретённые средства в Гринготтсе. Всё остальное, включая родовой особняк, продолжало принадлежать ему. Заметив идущих навстречу волшебников (а, возможно, и поджидая их), Малфой приветливо заулыбался и заступил дорогу. – Мистер Бруствер! – замирроточил он. Нет, конечно, никакая мирра с него не полилась, но интонации были пропитаны таким подобострастием, что по-другому и не скажешь. – Моё почтение, мистер Поттер. Мы бы не могли поговорить с глазу на глаз? – Не думаю, Малфой, что у нас есть общая тема для разговора, – ответил за обоих Бруствер. Гарри молчал – лично ему с Малфоем обсуждать нечего. – Речь идёт о некоем домике, который конфисковало ваше ведомство... – не сдавался Люциус. Елей в его голосе уступил место стали, и Кингсли почувствовал, насколько опасным мог быть Малфой в прямом столкновении. – Вы что-то путаете, Аврорат не занимается наказанием преступников. Он их разыскивает. Все претензии изложите письмом и отправьте на имя Персиваля Уизли. Его рабочий график узнаете в приёмной министра. Физической силой Кингсли превосходил двоих таких, как Люциус Малфой, а вот с магической дело обстояло диаметрально противоположно: полукровка Бруствер проигрывал чистокровному в не перечесть каком поколении Малфою. – Это неважно! Мистер Бруствер, домик, как и другое родовое имущество, опасен! И мальчику не нужно там находиться... – напирал Малфой. – Мальчику? – скривился Бруствер. – Сравнивая вашего сына и Гарри, я не уверен, что назвал бы мальчиком Гарри. Дайте нам пройти! – Мистер Поттер, я от чистого сердца предупреждаю: не надо туда ехать, – попробовал достучаться до меланхоличного Гарри Люциус. – Вы не найдёте покоя!.. Кингсли зарычал: всё же Поттер оставался под его опекой, и такого рода посягательства говорили о некомпетентности опекуна. – С дороги, Малфой! Будут мне указывать всякие Пожиратели! Плечи Люциуса опустились, а взгляд потух. Он молча отступил под стену и лишь кивнул на прощание. Гарри почему-то запомнил его ссутулившуюся фигуру и разом постаревшее лицо, но не беспокоился – ему было всё равно. Он устал. Домик Малфоев напоминал кукольный: всего пять небольших комнат, опоясанных балконами и верандами, кухонька на одного домовика и никаких подвалов. По воспоминаниям Гарри подземелья особняка Малфоев были просторнее их летнего домика. Но Гарри не поменял бы новое место жительства ни одно на другое: он сразу влюбился в вычурную ковку веранды, в кажущиеся невесомыми ширмы, расписанные фантастическими птицами, в буйный и неукрощённый сад. Это была любовь с первого взгляда. Правда, одна мелочь всё же добавила дёгтя. Стоило Гарри переступить порог выделенной ему комнаты, как внутрь впорхнул филин. Чей он стало понятно по короне на лапе – малфоевский. Гарри лишь дотронулся до письма, как оно раскрылось само собою. «Уважаемый мистер Поттер! – писал Люциус. Гарри, чувствуя обморочную слабость, присел на край кровати и впился взглядом в ровные строки. – Наш разговор нельзя назвать конструктивным. Существует ряд противоречий, которые не дадут нам понять друг друга. Да, мне немного жаль конфискованный домик (я думаю, вы поймёте почему), но его обманчивая безобидность может дорого Вам стоить. Примите совет бывшего хозяина: не засыпайте вне дома. Чем бы Вы не занимались и как бы сильно не устали, спите только в собственной постели. Искренне Ваш, Люциус А. Малфой» Гарри перечитал письмо ещё дважды, надеясь вычленить из нескольких строк потайной смысл, однако его либо не было, либо этот смысл ускользал от укрытого дурнотой сознания. После обеда Гарри полегчало. Настолько, что, презрев навязанного сопровождающего, он отправился плутать по дорожкам сада. Если дом с первого взгляда и был похож на маггловский, то сад выдавал с головой его волшебную начинку: струи воды из фонтанчиков замирали в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги, колокольчики позвякивали, словно были бронзовыми или серебряными, статуи львов крутились на своих постаментах и порыкивали, а стоило присесть – в густых зарослях терновника запели соловьи. Всё вместе создавало впечатление эдемского сада и даже немного надоедало: Гарри хотелось побыть одному. Он добрёл до беседки, увитой жимолостью и клематисами, и, поднявшись по ступеням, заглянул внутрь. Обстановка показалась Гарри странной, он просто никогда не видел, чтобы вместо лавочек и стульев использовали пол, покрыв его ковром с высоким ворсом и множеством маленьких подушек и валиков. Потолок был задрапирован яркой, алой с золотом тканью, её края украсили кистями с разноцветными, бросающими слепящие блики камнями. Гарри разулся и не без трепета вошёл внутрь. Пахло в беседке тоже непривычно: чем-то терпким, возможно, восточными благовониями. Почему возможно? Гарри нюхал их всего однажды, когда Парвати Патил надела праздничное сари, пролежавшее в её сундуке слишком долго и потому впитавшее в себя аромат фимиама. Запах в беседке был другой, чем-то неуловимо похожий, но всё же приятный. После жаркого дня в её сумраке царила прохлада. Гарри сел на ковёр, потом откинулся на спину и потянулся. Неумолимо клонило в сон. Гарри прикрыл глаза и задышал ровнее. В саду надрывалась сладкоголосая пичуга.