Объятия Шелоб

Оставим же нашего героя в покое и умиротворении, подаренными беседкой в глубине сада, и перенесёмся в место, куда менее приятное – в Министерство Магии. Надо сказать, что само здание Министерства не нравилось никому. Даже при любви англичан к тёмному дереву и строгим интерьерам, всего этого было чересчур много. И золотой фонтан, поставленный, чтобы привнести солнечный свет в похожее на пещеру помещение, выглядел дорогим надгробием, то есть вещью абсолютной безрадостной, невзирая на цвет. После пяти в Министерстве оставалось совсем мало народу: мелкие клерки довершали важные, но по сути бесполезные дела, а вот кабинеты начальников отделов пустовали. Однако не все. Мы пока сохраним в тайне личности встретившихся, но беседовало их трое: первый – высокий мужчина нордической внешности, выдававшей скандинавское происхождение, он сидел в кресле и курил толстую сигару, отчего в комнате было не продохнуть; второй напоминал своим видом воробья – круглый, задиристый и взъерошенный – судорожно шуршал пергаментами в папке, сшитыми таким образом, чтобы незаметно изъять не удалось ни единого листика; третий же кашлял и морщился и от табачного дыма, и от шебуршения; весь его вид был крайне приятен для ценителей мужской красоты: высок, строен и симпатичен. – Надо что-то делать, – проскулил листавший документы мужчина. Он вспотел, на висках блестела испарина, руки дрожали. Он не заметил даже того факта, что изрезал пальцы жёстким краем пергамента. – В случае чего я не смогу вернуть средства... – Никто не сможет, – грубо прервал дрожащий лепет мужчина с сигарой. Его, казалось, не трогала создававшаяся ситуация: он затягивался и выпускал к потолку дым, упражняясь выдувать колечки, струйки и клубы. Но, конечно же, это было не так, иначе он не сидел бы и не слушал скулёж своего подельника. – Предлагаю позаботиться о главном свидетеле, – сказал красавец, кривя лицо. – Ему осталось недолго. Мы просто ускорим процесс. – Но другой процесс тоже возможно ускорить, – парировал потный. – И мы будем не в шоколаде. Отнюдь! – Известно, куда Бруствер отвёз свидетеля? – спросил викинг, игнорируя тихие завывания. – Если не в родовое имение, то это упростит задачу. Стихийные бедствия и несчастные случаи никто не отменял. – Как и синдром внезапной смерти от отсроченных проклятий, – красавец отогнал от себя клуб дыма рукой. – А я в анамнезе их указал. – Я узнаю тайное убежище, – просиял потный. – Бруствер не так богат, чтобы содержать его за свой счёт. – Я подготовлю визит, – осклабился викинг. – У меня есть нужные люди. С метками на руках. – А я... – красавец наконец перестал кривиться и улыбнулся, показав крепкие, в полумраке казавшиеся заострёнными зубы. – У меня свои методы, вам о них знать необязательно. До заседания всего ничего... – Успеем, – викинг затушил окурок и достал из кармана жилета часы. – Скоро никто не вспомнит об этом надоедливом мальчике. Потный потёр изрезанные пергаментами руки и впервые за вечер захихикал. *** Уснуть Гарри не удалось, как он ни пытался. Во-первых, сказывалась привычка спать исключительно ночью, во-вторых, его не покидало ощущение нескромного взгляда, и с закрытыми глазами это чувствовалось сильнее, а, в-третьих, немного беспокоило послание Малфоя. Не то чтобы Гарри ему верил, но опасность существовала, пусть, по его мнению, гипотетическая. Он поднялся с ковра, когда в животе забурчало, и был вынужден вцепился в стену обеими руками – от слабости закружилась голова. Переждав недомогание, Гарри поплёлся в дом, по пути отмечая, что в вечерних сумерках сад выглядит не хуже, чем днём. Дорожки освещались потайными светильниками, в тёмном небе перемигивались звёзды, в зарослях душистых трав сияли светлячки. Идиллия, впрочем, продлилась недолго: вслед за жарким днём навалился душный вечер, разразившийся к полуночи грозой. Не спалось: за оконным стеклом, по которому хлестал ливень, маячили смутные тени, похожие на упырей или вурдалаков, деревья хватали ветками чёрное небо, словно пытались подобраться к солнцу. Под это мельтешение уснуть было невозможно. Гарри посидел на подоконнике, вздрагивая от всполохов далёких молний, потом, накинув на плечи старый халат, – первое попавшееся под руку – спустился вниз и вышел на веранду. Она утопала в густом сумраке, живописные растения дрожали на ветру и под потоками дождя, навязчивые цветочные ароматы сменились холодным запахом озона. Гарри сел на плетёный стульчик и уставился на фонарь, по стеклу которого змеились тонкие водяные струйки. Он мог поклясться, что видел краем глаза, как что-то или кто-то скользнул к распахнутой двери. Гарри даже успел рассмотреть тень мужчины с бледным ликом, но утром, все домовики утверждали, как один: дом защищён от разного рода сущностей и подобного случиться никак не могло. Гарри не спорил, но тогда, ночью, он был уверен в собственном разуме и зрении – он видел. Иначе с чего бы ему, выбиваясь из последних сил, бежать в свою комнату, запирая все окна и двери на задвижки и щеколды? Кингсли, приехавший к завтраку и передавший лекарства из госпиталя, отмахнулся от истории с человеком-призраком. – Дом проверен от входной двери и до громоотвода: он чист. Это тебе от усталости показалось. Целитель Сметвик передал послание и инструкции, как принимать его улучшенные снадобья. Но уже и без них я вижу исцеляющую силу свежего воздуха. Гарри кивнул, промолчав, что утром у него горлом пошла кровь – вряд ли такое происшествие говорило об улучшениях. И после кровопотери его обуяла слабость, не прогоняемая ни зельями, ни обильным завтраком. Кингсли относился к тем людям, которые умирали от неизлечимой болезни с неиссякаемым оптимизмом, улыбкой на лице и верой в светлое будущее. А вот Гарри такими качествами не обладал: после первого кровотечения он перестал тратить время на учёбу, не надеясь когда-нибудь стать аврором, и ждал своего последнего часа с грустью, но без ужаса. При этом он, конечно же, понимал, что странно бояться бледного мужчины, если смерть тебе уже дышит в спину. После заверений домовиков и Кинсли, который расписывал четверть часа, каким проверкам было подвергнуто их временное пристанище, Гарри уже не утверждал, что кого-то видел. Более того, засомневался: не приснилась ли ему полуночная прогулка на веранду – сад дышал свежестью, но без признаков дождя: камелии так и продолжали цвести, не уронив на дорожки ни единого лепестка. Конечно, всё можно списать на волшебство – в садах магов ему бывать не доводилось – но у тёти Петуньи после такой погоды, как ночью, розы покрывались пятнами плесени. Если уж Гарри не мог решить, был дождь или нет, то тень мужчины вообще казалась вещью эфемерной. День выдался жарким и солнечным, но Гарри, не спавший всю ночь, чувствовал, что его покидают последние силы. Зелья из госпиталя не принесли ни облегчения, ни бодрости. Едва переставляя ноги (Сметвик настаивал на долгих прогулках по саду), он доплёлся до беседки, немного побродил вокруг неё и, не заметив никого, вошёл внутрь. Запах нежилого помещения, который в прошлый раз не беспокоил, хотя присутствовал, исчез, а аромат благовоний стал крепче и слаще. Гарри рухнул на подушки, как подрубленное дерево, раскинул руки и ноги звездочкой и, забывая обо всех предупреждениях, уснул. Сны его на сны были не похожи. Гарри казалось, что он открыл глаза и приподнялся на локте. В беседке он находился не один. Совсем близко, только протяни руку, сидел мужчина: тень из окна скрывала его – на виду оставались худощавое тело, одетое по-восточному богато, и тонкие губы, иногда охватывающие мундштук кальяна. Дым совсем по-сказочному стелился туманом над ковром и пах теми самыми благовониями. Гарри попробовал вскочить на ноги, но получилось, как обычно во сне, неуклюже и медленно. Незнакомец засмеялся, дёрнул за рубашку и наклонился к нему, пригвождая к ковру и подушкам тяжёлым взглядом. Гарри едва сдержал крик – на него, не мигая, смотрел Северус Снейп. – Мистер Поттер по своей привычке не обращает внимания на предостережения умных людей... – Голос бывшего профессора был тих и шершав, как плохо ошкуренная шкатулка. – Он верит в свою звезду. В звезду, которая вот-вот погаснет. Но, несомненно, это очень счастливая звезда. И Снейп, наклонившись неимоверно низко, сделал странную вещь: он поцеловал Гарри. Поцеловал? Нет, едва коснулся губами, пахнущими дальними странами. Гарри вздрогнул и проснулся. В окна заглядывало солнце, судя по его золотому свету, уже вечернее. Он приподнялся на локтях и понял, что вызывало смутное неудобство: на штанах красовалось мокрое пятно. В дом Гарри пробирался украдкой: не хватало объяснять Кингсли, что возбуждающего он нашёл в Северусе Снейпе. Правда, стоило признать: бывший профессор во сне не вызывал отвращения или страха – всё, кроме его извечной худобы, кричало о сытой и спокойной жизни. Жизни, которой у погибшего профессора на самом деле не было. «Это просто сон, – убеждал себя Гарри, замачивая пострадавшие брюки в умывальнике и не замечая, что вода льётся на пол. – Во сне меня могла целовать и пригоревшая овсянка, а не только погибший учитель.» Усмирив таким образом собственное беспокойство, Гарри переоделся, умылся и спустился на первый этаж в надежде перекусить. При мысли о еде желудок взбунтовался, и Гарри едва успел склониться над унитазом, когда его вырвало кровью. Рвота повлекла за собой изнеможение. Кингсли присел рядом с Гарри, которого мелко трясло, и положил крупную ладонь ему на лоб. – Что-то от наших умников никакого толку... Давай ты пока отдохнёшь от их отрав? Даже кивнуть Гарри не сумел – он откинул голову на подушку и часто дышал. Он мысленно прощался с друзьями – уверенности, что он проснётся утром, не было. Но спустя несколько часов, ещё до прогоревшего, точно поленья в камине, заката, его отпустило. Ночь принесла с собой духоту, словно вечер понемногу высасывал из домика весь наполнявший его воздух. Гарри ворочался в постели, скидывал и натягивал одеяло, крутил подушку, но всё же сдался: поднялся с трудом и, не разыскивая обуви, вышел на балкон, хватаясь за стены и дверные лутки. Увивающий тонкие металлические прутья виноград делал тени от фонарей резными и прихотливыми, Гарри сел на стульчик и невольно залюбовался дрожащими листьями. Снаружи духота уступила свежести, и Гарри, утомлённый кровотечениями и не проходящим бессилием, стал клевать носом. Цикады и сверчки пели ему колыбельную. Наверное, он задремал. Кингсли уехал домой – его жене, пусть не пришло время рожать, хотелось иногда видеть мужа. Утром, Гарри знал наверняка, Кингсли принесёт её выпечку: Армана жалела бедного мальчика и заботилась о нём, как умела. Даже воспоминания о булочках с кунжутом вызывали у Гарри обильное слюноотделение. Гарри снилось, что высокий, худой человек вошёл на балкон. Он почти сливался с тенями из-за чёрной одежды, но горящий взгляд и ястребиный нос им принадлежать не мог. Он присел рядом с Гарри на корточки, положил ледяные ладони на плечи и, заглядывая в его лицо, тихо сказал: – Ты совсем измучился, малыш… Спи… Гарри откинул назад голову, покорённый навалившейся дрёмой, тело налилось тяжестью – не пошевелиться. Чужие горячие губы, прильнувшие к шее, стали сосредоточием удовольствия – Гарри застонал, дёрнулся и кончил, мелко дрожа. Стульчик заскрипел ножками по полу, и Гарри вскинулся. Голова пошла кругом. Неловко Гарри поднялся на ноги, потёр саднящую шею, потом – липнущие к паху штаны, прошипел ругательство и побрёл в комнату. Усилий, чтобы стащить пижаму и натянуть другую, понадобилось много: Гарри рухнул на кровать совершенно обессиленным. Рухнул и уснул, едва спина коснулась матраса.