Звездочёт

За окном стояла безоблачная погода, а на небе светили звёзды и луна, белый свет которых отражался на снегу. В зданиях напротив уже мало где горел свет, показывая, что многие уже спят. На часах, стоящих рядом на прикроватной тумбочке, показывало «02:34». Весь госпиталь стоял в мирной тишине: свет потушен, пациенты спят, да и многие врачи тоже. Только ветер, шумевший за окнами, пел свою успокаивающую мелодию. В одной из многочисленных палат мирно лежала девушка. Неподалёку, на принесённой койке, также мирно посапывал тёмноволосый парень, иногда ворочаясь. Он проснулся из-за скрипа и дальнейшего грохота, который раздался близко. Скрипела кровать, а грохот издала упавшая с тумбы железная кружка, которая удачно была сброшена чей-то рукой. Казань заснул совсем недавно: длинная смена вымотала парня, а когда он краем глаза заметил знакомую фигуру, которую заносили в помещение, убил себе добрую половину нервных клеток, размышляя над «какого она здесь делает?». Кое-как найдя лампу в темноте, казанец едва ли не вслух обматерил железную койку, о которую споткнулся. Обойдясь простым шипением, он потёр заспанные глаза кулаками и зевнул. Его ждёт нервотрепический разговор, но причину пребывания неудавшейся запасной столицы он узнает. Казань пожалеет об этом. — Так-так, а что не спим, госпожа? Сон помогает быстрее прийти в себя. — с ухмылкой произнёс тёмноволосый и сложил руки на груди. Ясные золотые глаза не подавали и намёка на то, что парень буквально пару минут назад спал непробудным сном. — Ха-ха, я уже выспалась и чувствую себя отлично, Казань. — как бы в подтверждение своих слов голубоглазая села, свесив ноги с края, но пожалела об этом, когда в области рёбер закололо и стало труднее дышать. Она положила руку на заболевшие, по сугубо лично её мнению, ни с того ни с сего рёбра. Опять же, что произошло за прошедшие сутки, а и того больше, благополучно было забыто. — А ну-ка ляг обратно. Я что зря кости тебе возвращал на место? — подойдя к ней, Казань помог обратно лечь и сел на край кровати. Вторую попытку встать он удачно прервал, аккуратно оттолкнув руками на подушку. Третьей попытки не последовало, чему парень удивился и отменил затею привязать её к кровати. Шумно вздохнув, Куйбышев закрыла глаза, обдумывая, где она. Но если Казань здесь, то скорее всего это госпиталь. Логично до безумия. — Если ты решила отмалчиваться, то начну я. Первый вопрос: какого чёрта ты ввязалась в это? Хотя, нет, неправильно. Почему ты не осталась у себя? И заметь, я не спросил тебя где, что и как было. — Спасибо, прям облегчил задачу. — язвительно ответила Куйбышев и открыла глаза, устремляя взгляд на собеседника. — А что мне ещё нужно было делать? Сидеть у себя? Я так не могу. — ещё и сделала взгляд а-ля «ты этому удивлён ещё». — Допустим. — парень тяжело вздохнул. И то он спросил так, для галочки. Другого ответа в принципе и не ожидалось. — Идём дальше. Про твою безмозглость я не буду спрашивать. — Эй! Я вообще-то ещё тут! — в недоумении проговорила Куйбышев. — Ой. Ну извини, дорогая. — с ехидной улыбкой произнёс казанец, специально выделяя последнее слово, и слегка поцеловал её в лоб, где не было наложено бинта. Лицо волжанки сначала покрылось румянцем, после некоего замешательства на нём показалась злость, явно намекая, что друг переступил черту. Казань не был бы самим собой если бы не подразнил её. Своеобразная традиция. Если бы не травмы, он бы давно лежал на полу с заломанными за спину руками. — Второй вопрос: знаешь кто хочет в скором времени наведаться к тебе? Не то что чувствуя, видя как голубоглазая напрягается, парень понял, что пояснять не нужно. С одной стороны — он предупредил её, с другой — она достанет парня, чтобы он как-нибудь не впускал в палату разгневанную столицу, конечно, не факт, что он злится и не хочет отдать её под трибунал, но мало верилось в это. Но помогать он не хочет, да даже если и захотел, не смог бы. Временем проверено. Неожиданно для тёмноволосого, запасная столица берёт того за руку, слегка сжимая. Казанец смотрит на раненную и чуть ли не кидается мерить рукой температуру. На горе-лётчице лица нет, вся побледнела и еле дрожит, как от холода. Такое редко происходит с ней. Они-то толком не поговорили. На всякий случай волжанин, не выпуская чужой руки, проверяет ранения, мало ли швы разошлись. И молча радуется, что это не швы. — Ты что так сразу побледнела? Болит где-то? Или холодно? — включив режим «врач-отец», интересуется он. — Я… всё… всё хорошо. — ответ звучит слишком неубедительно, она это понимает, но попытка не пытка. Или сказать ему правду? То что воспоминания вспыхнули при упоминании москвича, только совсем не касающиеся его. Она вспомнила тот холод, ту боль, которые принёс её любимый. Точнее, бывший. Насколько позволяет память вспомнить момент их маленького, но такого горького разговора. Плевать хотела на извинения немца, обещания он давал чётко и ясно. — Ага, как же. Давай не ври. — его взгляд устремился на лицо Куйбышева. Врать собралась видите ли. Знает, как облупленную, ничего не скроет. — Я могу помочь, если только ты… — Включаешь заботливого? Мне не нужно это. Особенно от тебя. — Да как ты… аргх… ты вообще не понимаешь? Последние частички разума выбили? — слегка вспылил казанец, продолжая сверлить упрямого друга. — Как врач и друг говорю тебе, что готов помочь, а ты… — Верни тогда меня в 1923! Верни меня в тот момент, когда я полюбила этого мерзавца! И, возможно, я прислушаюсь к тебе, — волжанка уже сама вспылила. Не на друга, а на Штутгарта. Только вот отрывается на тёмноволосом. — Вот где собака зарыта. Неудавшийся роман, — волжанин покачал головой, усмехаясь. — Я думал Москва что-то натворил. — С чего это ты вообще взял? — она чуть воздухом не подавилась, услышав эту фразу, и растерянно уставилась на друга. Ещё бы сказал ей, что братья её ненавидят и готовы при первом удобном случае сдать немцам. Глупость, кратко говоря. — Ну знаешь, ты братьям так про него рассказывала, будто души в нём не чаяла. Неужели… — хитрый взгляд был направлен на собеседницу, которая покраснела и вжалась в подушку. — Да, я угадал? — Нет, — буркнула в ответ девушка и толкнула парня в плечо, после чего построила обиженное лицо. Ребёночек, не больше. — А ты плохой. — А ты непослушная и вредная девчонка, — Минуту посидев в тишине, парень ободряюще сжал её руку. — Хочешь обнимашек, вредная девочка? — Угу. И я не вредная, — Куйбышев слегка подвинулась и Казань улёгся рядом, аккуратно обнимая её. Вспомнились старые времена, когда татарин воспитывал маленькую, но своенравную девочку. На первых порах, когда Самара и её брат попали к нему в дом, она не доверяла парню и часто пакостила ему. Великое терпение золотоглазого тогда прошло проверку, да ещё какую. Но всё-таки иногда, когда маленькая Самара отбрасывала свою гордость куда подальше, она приходила к нему с хмурым лицом, обнимала «ненавистного врага» и часто засыпала. А Казань не жаловался, даже готов был терпеть такой характер девочки дальше. Она не изменилась — подумал казанец, глядя на заснувшую девушку. *** Возможно, заявляться в Куйбышев, когда самого олицетворения рядом нет — плохая идея. И это хорошо, что до этого Москва раньше посетил этот город, а то бы заблудился среди деревянных домов в перемешку с современными, выполненными в стиле советской архитектуры. Где-то это смотрелось не гармонично от слова «очень». Старенькие деревянные домики на фоне огромных каменных домищ сочетались также как дворовая собака и породистый пёс. Но в основном же не так уж плохо, грубо говоря. Дома более старой архитектуры начали гармонично сливаться с новой, не порча, а даже во многом дополняя её. Не столица, но всё же. Столица прошла в один из домов в центре города. Насколько он помнил, здесь и была квартира девушки. Поднявшись на последний этаж, москвич постучал в деревянную дверь и, когда через несколько минут никто не открыл, недовольно цокнул. Он поправил коричневое пальто и постучал ещё раз. Когда ещё раз дверь не была открыта, блондин хотел выбить злосчастную дверь и даже замахнулся ногой, но резко, буквально за секунду до удара, открылась дверь и оттуда показался голубоглазый паренёк в простенькой кофте, немного потёртых брюках и тапочках. На голове парня русоволосые волосы были взлохмачены и местами виднелись перья. Они просто стояли и пялились друг на друга: один в секунде от удара ногой, только уже не по двери, а другой — с растрёпанными волосами, в которых виднелись перья. — Саратов, — после своеобразных гляделок проговорил стоящий в дверях. — Москва, — кивнув, ответил москвич, ровно встал и уставился на собеседника. — Могу ли я пройти? — Ахм… ну да. Проходи. Пропустив Москву внутрь, Саратов закрыл дверь и указал, куда можно убрать вещи. Гость же, сняв верхнюю одежду, разгладил чуть помявшуюся рубашку и, получив приглашение на чаепитие, прошёл на кухню. И он бы хотел спокойно пройти в комнату, но на него неожиданно налетело 4 человечка, чуть не сбивая его с ног. — Дядя Москва! Дядя Москва! А мы так по вам скучали, — с улыбкой до ушей произнёс мальчишка с растрёпанными коричневыми волосами. Зелёненькие глазки, уставившиеся на взрослого, сверкали радостным огоньком. — И я по вам, ребята, — погладив по голове мальчонку, произнёс блондин. — Теперь давайте вы меня отпустите и я поговорю с этим дядечкой. — Дядя Саратов добрый. Ты не ругай его, — отойдя от голубоглазого, произнёс паренёк с золотыми глазами. — Он нам сказки читал. Таки-и-ие интересные! — Хах, ладно. Если так, то не буду ругать, — с доброй улыбкой сказал город и, когда дети убежали в соседнюю комнату, прошёл на кухню. На столе уже дымился чай в простенькой красно-белой кружке. Москва сел за стол и потянулся к кружке, намереваясь отпить горячего напитка после похождений по зимнему городу. Саратов сел напротив, также наслаждаясь горячей кружкой чая, и изредка поглядывал на гостя. Сейчас он решал как начать разговор, при этом узнать, где его сестра. Та уже отсутствует приличное количество времени, не вернувшись в запланированный срок. И, учитывая, что перед ним столица, есть вероятность и довольно большая, что ему известно местонахождение пропащей. Разговор начал гость, за что волжанин был ему благодарен, ибо в голову ничего не приходило. — Ты ведь брат Куйбышева? — уточнил столица и, получив согласный кивок, продолжил. Он отодвинул кружку и положил только что вытащенные из портфеля бумаги. — Честно, ожидал увидеть твою сестру. Она мне нужна и срочно. — Хочу тебя разочаровать, — Саратов отпил чаю и упёрся щекой о ладонь, взглянув сначала на москвича, затем на бумаги. Чуть поразмыслив, он продолжил. — её здесь нет. Я вместо неё. — Я вижу, что ты здесь, не слепой. Но у меня документы, которые нужно заполнить ей. — Москва потёр виски, после посмотрел в окно за Саратовом, где начал идти снег. — Ну, единственное, что могу сказать так это то, что она улетела на миссию около одной-двух недель назад, — пожав плечами, проинформировал парень и взял пустые кружки, унося их к раковине. — Да, на миссию… Стоп! На миссию?! — выйдя из своих мыслей, переспросил москвич и с недоверием уставился на русоволосого. Чёрт возьми, если это так, то он должен уже вовсю искать эту мадам. — Ммм, да. Ты что не знал? — облокотившись о подоконник, волжанин сложил руки на груди и поднял бровь. — Нет! Куда она полетела? — Эээ, успокойся. Я понимаю, что ты столица, сейчас война и положение сестры в этой вашей политике или как там, но я волнуюсь не меньше, — вздохнул саратовец и покачал головой. — Оставила на меня детей, а сама свалила к Горькому. — Горький. У вас есть телефон? — спросил столица, пытаясь не кричать, что удавалось не так плохо как ожидалось. — В коридоре, — Саратов прошёл в коридор, рукой приглашая пройти за собой гостя. На небольшой деревянной тумбочке стоял чёрный телефон, от которого отходил провод куда-то в глубь за тумбу и шкаф. — Я так и не разобрался, как этим пользоваться, но, думаю, ты справишься, — махнув рукой, произнёс Саратов и ушёл в комнату, откуда доносились детские голоса. Наспех и по памяти набирая единственный номер, который мог бы связать его и Горького, Москва в голове молился, чтобы хоть кто-нибудь ответил и придумывал наказание дезертирщице. Не прям такое суровое, но за непослушание нужно было ей ответить по строгости. Возможно, после войны под трибунал. Во время войны она нужна в городе. В принципе, можно было заставить её оставаться в областной столице, назначив за ней слежку. А неплохой вариант. Услышав на другом конце сначала помехи, а потом голос горьковчанина, москвич готов был расцеловать этот аппарат. — Горький, это я, Москва. Разговор срочный. — У тебя он каждый раз срочный, — саркастически произнёс Горький. — Говори давай. — Какого чёрта Куйбышев у тебя?! — спросил на грани крика голубоглазый. На другом конце наступила гробовая тишина. — Горький, а ну отвечай! — Она? У меня? — попытался соврать брюнет, что заранее было неудачно. Фактически, девушки не было с ним. — Ты тут давай не ври. Я задал вопрос, соизволь на него ответить. — Я говорю правду. Сейчас её нет со мной. — Да-да, давай честно. Я не хочу к тебе ехать, — закатив глаза, сказал блондин. Жест не имел такого смысла как при личной встрече, но это скорее сделалось на автомате. — Нет её со мной! Она сейчас в Казани на лечении, — раздражённо ответили на другом конце. Буквально через секунду послышалось, как горьковчанин ударил себя по лбу. Москва по крайней мере слышал. — Ой. — На лечении? Во что эта ходячая беда попала? Только не отнекивайся. У меня тут дело стало более срочным, — зажав переносицу, попросил москвич. — Сам узнаешь, о таком я не могу говорить. Ищи её в Казанском госпитале. Удачи. После этого послышались гудки и чуть позже тишина. Положив трубку на место, голубоглазый пошёл в прихожую и начал одеваться. Столица взял портфель, сложил в него бумаги и, что-то сказав Саратову и детям на прощание, вышел за дверь. — СССР меня убьёт, если узнает, — на грани истерики произнёс парень сам себе, пролетаю лестничные марши.