Call my friends and tell them that I love them
Позвони моим друзьям и скажи им, что я люблю их,
And I'll miss them
И я буду скучать по ним,
But I'm not sorry
Но мне не жаль.
Billie Eilish — listen before i go
— Останавливайся! Немедленно, Эс! — слышался голос Анны из динамика мобильного телефона.
Слёзы застилали глаза, не давая нормально видеть дорогу. Собственно, тоже самое было с дождём, который с огромной скоростью падал на лобовое стекло машины, из-за чего дворники не успевали очищать видимость. Но, кажется, тогда девушке было всё равно.
Стрелка спидометра дошла до сотни, следом — до ста двадцати, ещё чуть-чуть — сто сорока. Она уже указывала на сто восемьдесят, когда наконец появилась табличка с надписью «Лондон».
— Ты погибнешь! Останавливайся, Александра, умоляю тебя, — голос сестры дрогнул также, как дрогнула улыбка на лице Саши.
— Не погибну, Анна, — слезы собирались на подбородке в единую каплю. — Всё слишком просто, понимаешь. Мне хреновее, чем ему. Хотя это же он в аварию попал, а не я. Тут даже нет машин.
Глупое предположение. Навстречу ехало несколько фур, что довольно-таки хреново регулировали собственное движение во время такой погоды.
— Гляди, как всё было чудесно, пока моё семейство не решило, что может находиться на первом месте. Папа же написал отказ, а его всё равно убили. Мама спрятала собственное расследование, но всё равно умерла. Элис имела слишком много потенциала и глупости — и тоже умерла. А я? Я же никто, понимаешь?
Если бы Анна только знала, что сейчас в голове Саши смешался алкоголь, никотин и её чувства. Целых три месяца у нее была жизнь обыкновенного человека, что не употребляет алкоголь. Но сейчас, словно наркоманка, сорвалась, на что её организм вёл себя слишком странно. Будто все воспоминания набатом забили в голове, всплывая прерывистыми яркими картинками.
— Да послушай же ты! Твоей вины здесь нет! Прошу тебя, Александра, остановись! — голос Анны дрожал, но до ушей сестры всё равно не доходил.
Саша мотала головой, будто пытаясь отогнать какие-то мысли далеко, за окно, в другую страну. Но вместо этого предметы перед глазами поплыли, а руки не удержали руль. Рабочая полицейская машина слетела в кювет, трижды перевернувшись. В ушах зазвенело, а руки схватились за резину, что осталась вместо разбитого окна.
Теперь уже слёзы приобрели красный оттенок, и стекали они по всему телу девушки. Она, задыхаясь, кое-как вылезла из перевернутой машины, держась за живот, что кровоточил, и легла на траву лицом вверх. Автомобиль дымился и послышались голоса людей, что ехали мимо и заметили машину.
Возможно, ей стоило поднять руку и издать какой-нибудь звук, чтобы её заметили, но вместо этого Саша была той самой пятнадцатилетней беглянкой из Шоушенка, потому что попыталась покинуть место, где только что снесла половину ограды дороги. Оставив на этом месте не только машину, но и желание жить.
Кончики пальцев касались белоснежной стены в комнате сестры, здесь, кажется, до сих пор пахнет краской, которой покрашен потолок. В углу комнаты стоит фортепиано, и в голове девушки резко слышится безупречная игра. Перед глазами появляется Элис в черном классическом костюме, которая улыбается, исполняя какую-то джазовую песню.
Всё как пелена перед глазами Саши. Белоснежная постель, дорогие картины на стенах, темно-зеленые шторы, прикрывающие окна, зеркало с несколькими совместными фотографиями — всё как помнила. Она думала, что всё так и выглядит. Но вместо этого — на полу разбросана бумага, зеркало разбито, а фортепиано давно вышло из строя. И Элисии тоже нет.
Ноги натыкаются на осколки вазы, что разбита в коридоре. Она не замечает этого. Лишь задевает руками стены, роняя дорогостоящие картины. В гостиной сорван детективный план, который она так старательно делала. Саша смотрит на деревянный стеллаж, где в несколько рядов стоят её детские фотографии с родителями, и руки скидывают их, а из глотки вырывается истошный крик.
У неё уже не было слёз. Также, как не было сил смотреть на всё, будто ничего не произошло. Будто родители где-то на Мальдивах на отдыхе, а Элис замужем за чудесным парнем. Их, черт возьми, нет. И никогда больше не будет. Коллекционные рукописи матери разрывают худые пальцы, бросая ошметками на пол. Та самая любимая ваза разбита на мелкие кусочки, что разнесены по всему дому.
Карниз оборван, потому что в порыве паники Паркер хваталась за штору, пытаясь привести себя в норму. Но всё что получалось — это находить в себе силы и каждый раз рвать и ломать всё, что напоминало ей о прошлом. Когда телефон в очередной раз зазвонил, она кинула его в стену, уткнувшись головой в колени посреди комнаты.
Ногти царапали глянцевую поверхность перил, которые Саша трогала, поднимаясь на второй этаж. Ей бы стоило научиться понимать, что всё, что происходит не из-за неё, но это сложно. В особенности, когда ты видишь человека, лежащего на больничной койке, подключенного к искусственной вентиляции легких. Опять. Она опять видела эту трубку, которая тянулась ко рту.
Каждый раз находила в себе силы, чтобы, лежа на диване, заливать в себя алкоголь, который покупала в ближайшем магазине. Закрылась от всех. Сделала вид, будто продала дом и уехала куда-то в Шотландию, работать на ферму. По крайней мере она построила эту легенду, которую попросила рассказывать всем Джона.
Ему она отдала и Риччи. Сказала, что скоро вернется, мол, есть некоторые секретные полицейские дела, которые никак не отложить. И будто знала, что её начнут искать. Заложила украшения в ломбард со сроков в полтора месяца, сменила замок на воротах, словно это что-то поменяет, и закрылась в доме, где уже не было уюта.
Ранее замечательное семейное поместье, превратилось в разруху, которое только снаружи было красивым. Каждая маленькая деталь вызывала волну агрессии, что перерастала в истерику, которую можно было успокоить лишь очередным глотком алкоголя.
Остановившись на средине лестницы, Саша поняла, что вновь плачет. Уже неделя. Неделя того, как она разбила машину, неделя, как она пыталась найти помощь в алкоголе, неделя, как она пытается найти себя, закрывшись от всех. Еле живой телефон издаёт звук, похожий на звонок, и девушка тянется к нему.
— Господи, я же звонил тебе каждый день в течении недели, Алекс, — это голос Салли.
Саша не говорит, лишь садится на ступеньках, кладя телефон рядом.
— Я видел, что произошло. Как ты? — девушка прикрывает рот рукой, лишь бы вновь не закричать от боли, что скопилась внутри неё. — Саша ответь.
— Подожди меня.
Не отключается. Поднявшись на ноги, Паркер продолжает идти, понимая, что не ответит Салли. Она ответит только службе спасения, которую набирает со старого телефона, в котором нет даже камеры.
С худых плеч спадает помятая грязная рубашка, что принадлежала Холланду, оголяя похудевшее тело. Нет никакой идеальности. Наспех зашитая бедренная кость, которую она рассекла в аварии, бока в синяках, острые ключицы. Она вернулась к тому, с чего начала. С синяков под глазами, сухих губ и веса в сорок девять килограммов для роста в метр семьдесят.
Вода зашумела по керамической поверхности ванной, в то время как Саша втупила взгляд в зеркало. Она испытывала лишь ненависть к самой себе. Нет, не бедная, не несчастная. Сама виновата в том, что это происходит в её жизни, ведь каждое едкое слово возвращается вдвойне, каждый неправильный выбор приводит к тому, что сейчас на светлом кафеле отпечатывается кровь с ног, которые давно не чувствуют боли.
Чуть теплая вода вызывает мурашки на коже девушки, когда та опускается в воду. Сначала, её затылок медленно касается ледяной поверхности ванной. Слегка прикрытая дверь, сквозь которую она слышит как зовёт её в звонке Салли. Её пальцы мягко набирают три одинаковые цифры, но в последний момент не нажимает кнопку вызова.
Сгибая ноги в коленях, медленно погружалась в воду. Она же лучшая ученица академии ФБР, значит не должна бояться умереть. Как это говорили: встретить Смерть, как хорошего друга. В тишине. Спокойствии. Хотя вряд ли Паркер чувствовала спокойствие. Скорее огромную тревогу и страх явно не за свою жизнь.
Но звуки стали глуше, а вода давила на уши. Тот воздух, что она невольно задержала, начал выходить из рта, а не выключенный напор перелил за край ванной. Изо рта Саши вырвался последний истошный крик, который не был слышен. А следом — вода начала заливаться внутрь, не давая возможности опомниться. Но кто сказал, что она хочет образумиться?
Говорят, что после смерти у нас есть семь минут активности мозга и именно тогда, нам показывают всю нашу жизнь словно фильм. Вода заполняла девичье тело как сосуд, разливалась, будто какой-то яд по венам. Вот здесь её целует мама, а там обнимает папа. Тут танцует с Элисией. Значит скоро будет с ними. Видит шоколадные глаза Тома, что с любовью осматривают её тело. Чувствует прикосновения шершавых пальцев, от которых могла задохнуться. И какой-то голос.
Голос, что уж точно не отпечатывался в воспоминаниях, голос, что не был ниткой в её голове. Он был откуда-то сверху, там, где она только что была. А следом касания стали грубее, будто совсем не воображаемые.
Толчок. И вода, будто в слив ушла, а на её место вернулся воздух. Темнота в глазах сменилась нечетким изображением предметов и лица, что склонилось над ней. Саша не могла подняться, лишь руками хваталась то за мягкую дорожку в ванной, то за грубую ткань джинсов парня. Губами хватала воздух, будто тот для неё был спасательной таблеткой. Теперь жить так сильно захотелось.
— Чем ты думала?! — шепчет блондин, чуть приподнимая голову девушке, чтобы из её рта вышла вода.
Её полуголое тело содрогнулось, а руки схватились за край унитаза. Алкоголь, который она успела влить в себя несколько часов назад покидал её тело с огромной болью. Ещё ничего не чувствующие пальцы нажали на кнопку слива и Саша наконец развернулась к лучшему другу Томаса.
— Зачем ты меня вытащил? — охрипшим голосом задала вопрос. Руки тряслись, словно у наркоманки, поэтому она поспешила зажать их между ног.
— Не очень хочется, чтобы мой лучший друг, выйдя из комы, понял, что лучше бы не выходил. Ты не задумывалась, что ты являешься тем самым человеком, которого он любит больше всех на свете? Но, при этом, ты продолжаешь вытворять всякую хуйню, — Харрисон протянул Паркер полотенце и светлый свитер с джинсами. — Поверить не могу, что я тебя отчитываю, а не ты меня!
Саша опустила взгляд на кончики больших пальцев на ногах. Она это понимала и без всяких Харрисонов Остерфилдов, вот только принять не могла. Не могла изменить тем старым принципам, от которых, она думала, что избавилась.
— Не знаю, какой ты была до этого, Саша, но с Томасом тебе хорошо. Как бы ты этого не отрицала — он тот, кто тебе нужен. А сейчас ты повела себя, как эгоистка. Когда ты лежала в больнице — он был рядом. Но ты решила, что тебе хуже и ты можешь позволить себе такую поблажку, как смерть. Том сейчас борется за свою жизнь и ты ему нужна, — она впервые видела его таким. Ранее шутник Харрисон превратился в серьезного парня, что яро указывал пальцем на дверь, и расставляя всё по фактам. — Так что соберись. Я знаю, ты можешь. А как он раскроет глаза — станет легче и тебе.
Саша кивнула, подняв глаза на парня. Сложно было прокрутить все события этого месяца в голове. Всё это выглядело словно лабиринт, выход которого был рядом с Томом. Когда он рядом, Саша действительно может дышать и не думать о том, каким будет завтрашний день. Именно этот человек делает её мир в несколько тысяч раз лучше.
— Ты прав… — тихо шептала Паркер, надевая на себя мягкий свитер который Харрисон явно купил только что. — Я люблю его…
Остерфилд качнул головой, мол, это всем и так давно известно. Для него она сейчас выглядела не так, как тогда на пляже и всё это время до этого. Ранее неприступная, смелая Саша Паркер, сейчас выглядела, как маленькая девочка, которая запуталась. И ему так хотелось её обнять. Её сгорбленная спина, поникшие плечи и опущенная голова, — такая беззащитная рыжеволосая, сидящая на полу и непонимающая, что делать дальше.
Парень опустился на пол и протянул к ней руки, заключая в объятия. А следом, он почувствовал, как ткань, в районе плеча, медленно стала мокрой. Её плечи судорожно вздрагивали, а пальцы хватались за колючую ткань синего свитера. Это было огромным откровением для Хаза.
Всё это время девушке приходилось выплёскивать свои эмоции в одиночестве, что делало её истерики в несколько раз громче и дольше. Сейчас она чувствует маленькую поддержку в Харрисоне, который должен сидеть в больнице, но вместо этого решил, что правильным решением будет притащить туда Сашу.
Он провел рукой по её спине, в поддерживающем жесте и тихо проговорил: «Чш-ш». Саша отстранилась, виновато глядя на лучшего друга Холланда. Ладонями она растёрла слёзы по щекам и вновь взяла в руки джинсы. Быстро закивав и поджав губы, Саша обратила внимание на время на часах.
— К нему можно? — всё также тихим тоном спросила девушка. Харрисон, улыбнувшись, кивнул. — Подождешь меня?
— У меня нет выбора, — хохотнул парень.
Выйдя из ванной, вся пелена с глаз Паркер спала. Теперь она видела во что на самом деле превратилась она и её жизнь. Полнейший кавардак в голове, доме, дворе. Те самые осколки маминой вазы, что валялись на полу, были теми же осколками доверия Саши к самой себе. Фотографии, что она так тщетно пыталась порвать, были воспоминаниями, которые не удалось стереть.
Оно осталось. Всё осталось в изувеченном состоянии, но при этом больше не приносило боли. Словно то, что разбилось — стало новым началом. Началом какой-то новой большой книги, в которой эти страницы не имеют значения. Книги, где не должно быть постоянных расследований, крови и слёз… (разве что счастья, от этого никто не откажется).
Саше захотелось внезапно сжечь все дневники матери, где она ведет хоть какую-то деятельность не связанную с писательством и семейным очагом; захотелось сменить обои, тошнотворный ковёр в гостиной, отремонтировать сад, за которым раньше следил отец. Это всё выглядело так, будто какой-то внутренний толчок, по крайней мере, ей так хотелось.
Её осознание, впервые, пришло к ней без её ведома. Словно, мозг понял, что Саше сидеть и часами думать над произошедшим вовсе не надо. Организм сам дал толчок для обновления. Мысли, конечно, всё также были скомканы и не имели каких-то отдельных отраслей, но воодушевление где-то в районе груди горело настолько сильным огнём, что перекрывало доступ помыслам. И этот огонь имел название — сердце.
Для Саши думать сердцем — это означало действовать наобум, наверное, именно поэтому на первом месте у неё стоял мозг. Сначала думает — только потом говорит. Возможно, это и хорошо, ведь тогда людям не причиняешь моральную боль своим языком, продумываешь действия наперед. Тогда всё распланировано и выглядит так, будто действие выполнено роботом. А Паркер уже давно не выглядит, как это чудо техники.
Спонтанные решения, слова, сказанные в порыве каких-то чувств, эмоции — она уже давно начала думать сердцем, вот только мозг то и дело брал верх и всё возвращалось на круги своя.
Говорят, что влюблённые люди чаще всего думают лишь сердцем, и только оно может понять правда ли
этот человек
тот. Саша поняла, что Томас
тот, когда сиганула под пулю. Какой бы её работа не была, но она точно не стала бы рисковать собственной жизнью дабы спасти какого-то богатенького парнишку. А тут сиганула, думая сердцем, а не головой.
Сердце, конечно, иногда принимает ужасно глупые решения, из-за которых после чувствуешь лишь дискомфорт и неприятный привкус. Даже у самых ужасных людей часто и густо бывает доброе сердце, что хотело лишь теплоты и любви. Конечно, оправдание их поступкам это не приносит, но даёт надежду на то, что, возможно, вера в человечество ещё не потеряна.
Её решение сесть в машину Харрисона, вцепиться в ремень безопасности и ехать в больницу — было спонтанным. И уж точно принято оно было не головой. Если бы Саша хоть на секунду задумалась — машина Хаза сменилась бы на автобус, а направление к центральной лечебнице отметилось бы красной меткой на карте где-то в Австралии. В этом случае любимая фраза, которую Остерфилд применяет к девушкам «тебе лучше не думать», работает в обратном направлении для Паркер.
Девушка цеплялась взглядом за каждую светящуюся надпись магазинов, что находились на улицах Лондона. Мокрые дороги, тихое поскрипывание дворников, что убирали капли дождя с лобового стекла, и постукивание пальцев о твердую искусственную кожу руля — заставили невольно погрузиться в собственные раздумья.
Пальцы теребили мягкую шерстяную ткань свитера, колени сжимали свободную руку, пытаясь хоть как-то донести успокоение до центрального органа нервной системы. Может, взгляд Саши и был стеклянным, но за ним бушевали океаны, которые с каждым порывом мысли, хлестали всё сильнее.
После слов Харрисона, в груди, как и прежде, что-то зашевелилось и Саша почувствовала, что именно эти слова способны заставить её вернуться в возраст четырнадцатилетней девочки, которая никогда и ни в чем себя не винила. Да, осадок остался, ведь так просто не вычеркнешь семь лет тщательных стараний скрыть себя настоящую и семь лет чистейшего доверия к человеку, что элементарно, как по щелчку пальцев, мог уничтожить всех, кто был ей дорог.
С этим конец и, кажется, Саша могла бы выдохнуть с облегчением. Но её рука вновь дотронулась больничных стен, ноги несли по светлому холодному коридору, а глаза наконец соприкоснулись с больничной койкой, что не поменяла положения спустя неделю. Всё такая же чистая палата с белоснежными стенами, всё такая же погода за окном, и всё такой же любимый человек, ко рту, которого тянется блядская трубка, что обеспечивала искусственное дыхание.
Мама. Она лежала точно также. И Саша плевать хотела на это. Всего три раза за всё время её ноги переступили порог больничной комнаты. Остальное время она лишь переводила деньги на содержание, будто это была не её родная мать, а кто-то чужой, за которым просили следить. Главное — теперь было не наделать ошибок, как в тот раз.
Наконец нажала ручку двери, что с легкостью поддалась. Может, он сейчас поднимется и одарит её своей чудесной улыбкой? Но Том не поднимается. От стен отбивается только писк аппарата и прерывистый напор воздуха, что подается по трубке. Саша застывает в шаге от входа и спиной чувствует, как Харрисон с напором закрывает за ней дверь.
Дыхание сбивается, словно это она сейчас на его месте лежит. Колени предательски дрожат и норовят вот-вот подогнуться. Но вместо этого Саша заводит рыжую прядь волос, что выбилась из неаккуратного хвоста на затылке, и делает несколько неуверенных шагов, как маленький ребёнок к матери. Она пытается зацепиться за что угодно, лишь бы не смотреть на его тело, что покрыто ссадинами и синяками.
На тумбе стоит ваза с цветами, что вчера утром принесла Никки. Несколько коробок с препаратами, которые вводили внутривенно, и планшетка с прикрепленным к ней листом. «
Частичный разрыв правого легкого, травма головы легкой формы, внутреннее кровоизлияние.» — единственное, что поняла из написанного девушка. Чуть ниже было записано время длительности операции, из-за чего Саше пришлось тихо охнуть. «
Уничтожение образовавшегося пневмоторакса длилось около двенадцати часов».
Рука автоматически прилипла ко рту, а взгляд, впервые за всё пребывание в палате, остановился на шатене. Саша бесшумно передвинулась к краю его койки и аккуратно опустилась на большое кожаное кресло. Сначала её действие не судили никакой логичности. Просто села, просто приложила руки ко рту, просто не сводила взгляда с парня.
Так было и с мамой. Все три раза она приходила, садилась и плакала. Говорила, что очень виновата перед ней, что уже ничего сделать не может, просила, чтобы та держалась. Только этим Саша ничем не помогла.
Сейчас, её рука потянулась к неподвижной руке Тома, а губы мягко приложились к шершавой коже. Его запах был всё таким же, и у неё из-за этого выступили слёзы. Голос заимел хрипотцу, а нос всё чаще втягивал в себя родной аромат.
— Прости меня, — шептала, как тогда матери. — Я больше никогда тебя не оставлю, клянусь. Я помню, что кто-то говорил мне о том, что люди в коме всё слышат. У тебя там, наверное, длинный белый коридор, я такой видела, когда в тебя выстрелили, я тогда так испугалась. Думала, что ты сейчас завалишься на бетон и из тебя потечет кровь, а кровь-то потекла из меня, — улыбнулась сквозь слезы и оставила сухой поцелуй на тыльной стороне ладони. — Так вот… В этом коридоре нужно идти на мой голос, на голос мамы, папы, братьев, Хаза, на голоса всех, кто здесь, а не там. Ты же знаешь, что твоё решение я приму любое, но и тоже знаешь, что без тебя я не справлюсь. Давлю на жалость к самой себе, да, Том. Я по-другому не умею.
Его ресницы слегка подрагивали, будто Холланд очень крепко спал. Веснушки лишь стали бледнее, а губ из-за трубки и вовсе не было видно. Она любила его. Любила за то, как он любил жизнь и то, как брал от неё всё, что хотел. Его свободные действия в Малибу, бесстрашие и интерес к личности лучшего агента ФБР, даже несмотря на то, что практически каждый в том городе говорил: «Ты её не узнаешь».
Том узнал. И смог снести к чертям ту преграду, которую вокруг себя выстроила Саша. Он, конечно, зацепил и её прошлое и её настоящее, но ничего такого, чего не хотела бы сама девушка. Она могла его остановить ещё в тот момент, когда он провёл её до дома, но не остановила, ведь уже тогда что-то чувствовала. То малое тепло в груди, которое придавало сил, когда его пальцы касались её кожи, а дыхание опаляло шею. Саша любила этого человека так сильно, что могла была умереть за него, а без него — жить не могла.
Но есть предположение, что если бы Томас умер, его последние слова были бы: «Живи ради меня». Умереть — дать себе слабину и показать, что человек без человека жить не может. И Саша жила бы. Конечно, прошлась бы по всем кругам ада, но жила. Она бы точно объединила в себе все смертные грехи, точно её рука потянулась бы к наркотикам и тому, чему не позволяла заходить в свою жизнь.
Без него она бы сломалась.
— Я буду тут. Я взяла некоторые вещи, чтобы не покидать тебя. Нужно же говорить, да? — спросила сама у себя и устало улыбнулась. — В Лондоне дождь, кто бы сомневался. Я вот за руль больше никогда не сяду, — тихо засмеялась, опустив голову на колени. — Это был Рэй. Но давай я буду рассказывать то, что может привести тебя сюда. Я хочу секса, да, — теперь уже громко смеется. — Нет, я не шучу. А ещё хочу посмотреть в твои глаза и высказать всё на свете. Начиная с того, что я тебя ненавижу за то, что ты лежишь тут, заканчивая тем, что невероятно сильно люблю тебя, Томас Стэнли.
Харрисон задвинул жалюзи, что тут же скрыли небольшое окошко, в котором виднелась палата, и ухмыльнулся. Он точно знал, что нужно было другу, даже когда тот не говорил. Парень точно знал, что именно Саша сможет помочь, хотя с удовольствием бы избавился от её рыжей макушки, которая слишком много знает.
Повернув голову влево, Хаз увидел как по коридору торопливо идёт Никки, неся за собой тканевую сумку и небольшой букет цветов. Она выглядела замученной, словно не спала несколько дней. Бордовая куртка была расстёгнута и виднелось черное платье в мелкий оранжевый цветок, что достигало икр. Сначала женщина глянула на парня вопросительно, следом — беспокойно. Её рот приоткрылся, а рука потянулась к ручке двери.
— Там Саша, — кивнул Харрисон в сторону дивана, указывая Никки присесть. — Думаю, ближайшие несколько дней она оттуда не выйдет.
— Тебе бы всё шуточки шутить, — слегка раздраженно проговорила миссис Холанд, аккуратно отодвигая пальцем плоскую часть жалюзи. — Моя девочка… — выдохнула, усевшись на удобный диван. — Как ты вообще на неё вышел? Нам сказали, что она на какой-то частной ферме в Шотландии, а адреса не указали.
— Отличная, наверное, ферма в Шотландии, — хмыкает Остерфилд, переводя взгляд то с цветка, стоящего на полу, то батарею под окном. — Она сдала мистеру Неманну собаку, заложила семейные драгоценности, я было подумал, что наша дорогая Александра подсела на наркотики.
— Что ты такое говоришь? — осадила парня Никки.
— На деле у неё заблокировали карту, а денег в карманах ноль. Помимо этого вычли из премии за разбитую полицейскую машину. Ты бы видела, какая разруха у неё в доме. Будто ураган пронесся, — Харрисон почесал переносицу и вернул руки в исходное положение на груди. — Поверь мне, она сможет. Нет того, чего она бы не сделала. Это уж я понял ещё в Малибу.
***
— Утро, его место, жареные тосты, воскресение… Ты ходишь в его рубашке, он держит своё слово. Впервые ты избавляешься от своих страхов и призраков, — с выражением читала девушка, закинув ноги на край больничной койки.
Что же, ей пришлось потерпеть неудачу во время сопротивления матери Томаса. Женщина настойчиво убеждала Сашу принять врачебную помощь, ведь наспех самостоятельно зашитое бедро давало о себе знать. Также она заставляла девушку принять материальную помощь и отправляла её домой, чтобы та выспалась в удобстве, а не на неудобном диване, где даже растянуться нельзя было.
Конечно, на все эти уговоры у Саши был хорошо заученный ответ, но всё же ей пришлось сдаться, потому что повреждение с каждым днём болело всё сильнее. Постоянные перевязки смогли улучшить состояние, но частый некрепкий сон довольно сильно влиял, что и приводило к постоянным шиканьям Паркер.
Крутясь на стуле, Саша периодически зачеркивала строки и переписывала их. Она словно домашний паук, переселилась жить в маленький уголок палаты. Тем самым облегчила жизнь всем Холландам, хотя это слишком громко сказано. Никки любила опекать, наверное, поэтому все потерянные килограммы быстро восстановились.
Глаза девушки, уже по привычке, каждые десять минут находили экран аппарата, что считывал пульс Тома. Она всё надеялась, что ритм хоть как-то поменяется, может, даст какой-нибудь неровны импульс, чтобы хоть как-то понять, что он знает, что она рядом. Телефон неприятно звякнул, привлекая внимание хозяйки.
— Какого дьявола ты творишь?! — послышался раздраженный голос Анны на том конце провода. — Чёрт тебя дери, Александра! Почему я должна через левых людей узнавать, что ты чуть не умерла? Рыжая твоя голова! Я так хотела сказать тебе, что влюбилась, но теперь это отошло на второй план. Больше всего на свете я хочу рассказать какая же ты дура! — Саша могла представить разъяренную Анну только как рисунок какого-нибудь комикса. Она уж слишком смешно злилась.
— Анна! И кто он? — словно не обращая внимания на остальной подтекст, спросила Саша.
— Иди к чёрту. Вот приеду и узнаешь, — шипит девушка. — Мы уже отсняли все сцены, где Томас не присутствует. Без него, знаешь ли, очень тяжело.
Саша обернулась на больничную койку, где неподвижно лежал Холланд. Глядя на него, создавалось ощущение, что сейчас огромная часть души девушки умирает прямо у неё на глазах. Она могла чувствовать боль, которую чувствует он, и от этого становилось только тошнотворнее.
— Мне тоже… — выдыхает и обратно разворачивается к окну. — Анна, ты пиши если что. Я просто не могу отойти от него.
— Я понимаю, Эс. Но с помощью тебя он выйдет, я уверенна, — слова сестры значили для Саши многое.
Практически всю жизнь, что бы ни сказала Неманн — всё сбывалось. То ли интуиция была настолько хороша, то ли сама Анна владела какими-то супер-классными способностями, но факт оставался фактом. И Саша доверяла каждому слову сестры, не обращая внимания на грабли, что лежали сзади. Неманны — достойны лучшего также, как и Паркеры.
Отключившись, девушка заняла исходное положение. Писать вовсе не хотелось, поэтому, отложив блокнот и откинувшись на спинку кресла, Саша прикрыла глаза, в надежде, что сможет провалится в сон. По привычке её рука нашла руку Тома, с помощью чего и погрузилась в царство Морфея.
Создавалось ощущение, что Саша перенеслась в тот день, когда её родители решили красиво поженится. На зеленой траве расстелена белая шелковая ткань, на которой рассыпаны лепестки красных роз. Это в одно время так красиво, но и так пугающе, ведь она не помнила этого дня.
Её отвлекло движения слева, куда тут же повернула голову. Это было лишь зеркало. В котором была всего лишь она. Только вот почему в свадебном платье? Фатин на голове, спускался за плечи также, как спускались длинные рыжие волосы локонами. Саша была так красива. Шелковая ткань еле ощущалась на теле, кружева на спине делало из неё какую-то принцессу, а не невесту.
Но здесь же никого нет… Сплошные деревья, пустая арка, стулья, место для оркестра и инструменты — на месте. Паркер сделала пару шагов, преодолевая белую ткань. Стопы щекочет трава. Она босиком. Глаза не могли привыкнуть к столь яркому солнцу, отчего рука пыталась закрыть источник света. Пахло розами и океаном.
— Эй, Алекс! — окликнул её голос сзади. Так её называл лишь Салли, которого и увидела.
Схватив подол платья в руки, Саша ринулась бежать к парню, что распростёр руки для объятий. На нём черный смокинг с белой рубашкой, волосы идеально уложены, а на носу очки, которые он так редко носил. Салли выглядел, как жених…
Мягко заключив девушку в объятиях, он втянул её запах в себя. Рот казался таким близким и родным, что Паркер не хотела его отпускать. Зажмурившись, Саша ждала пока лучший друг что-то скажет, но вместо этого услышала лишь веселые разговоры. Отстранившись, вокруг были люди. На её безымянном пальце покоилось кольцо, а Салли мягко сжал ей плечо.
— Поздравляю, сестрёнка, — он искренне улыбнулся. — Мама с папой подошли, удели им внимание.
Саша ошарашенно обернулась встречаясь глазами с Кэйтлин и Филиппом Паркерами. Сердце пропустило удар, а на глазах выступили слёзы. Они тут, с ней. Большего ей и не надо. Даже не задумываясь, она обхватила обоих родителей, утыкаясь лбом в их лбы, пытаясь сдержать слёзы.
— Ты такая молодчина у нас, — говорила мама, поглаживая открытый участок спины дочери.
— Ты всегда для меня будешь маленьким рыжеволосым олененком, — улыбнулся отец, сжав худое запястье Саши. — Конечно, ты не пианистка, и не балерина, но от этого мы тебя меньше любить не стали. Прости нас с мамой за это. Мы больше так не будем, — тихий и до жути родной смех отца.
Саша выдыхает сквозь улыбку, сильнее прижимаясь к отцу. Поставив подбородок на плечо Филиппа, она попыталась задержать дыхание, будто боялась, что он тут же растворится в воздухе.
— Папуль, я тебя очень люблю, — тихо проговорила, вновь прикрыв глаза.
— И что ты уже сделала, а? — смеётся отец. — И я тебя люблю, оленёнок. Но думаю муж тоже хочет провести с тобой время, — его зеленые глаза, точо такие же как и у Саши, устремляются на парня, что стоит около арки.
Словно по инерции, Саша обернулась на жест и увидела Томаса, что выглядел таким счастливым. Теперь уже, девушка сорвалась с места. Неужели это всё наяву? И что Том сейчас стоит перед ней живой, здоровый, и что она уже вышла за него замуж? В руках появилась дрожь, а в горле стало, как в пустыне.
Сначала она остановилась, держа дистанцию в тридцать сантиметров, будто ожидая, что Том рассыплется на тысячу маленьких осколков. Его лицо было таким красивым, глаза светились. Он протянул к ней руку, словно приглашая к самому себе в личное пространство.
Прикосновение руки Тома. Такое теплое и желанное. Холланд провел подушечками пальцев по открытой ключице, плечам, тем самым вызывая на теле девушки миллионы мурашек. Она наблюдала за его действиями словно завороженная, словно никогда раньше не видела и не чувствовала его.
Кожу обдал прохладный ветер, и Саша поёжилась, вздрагивая и подступая к Томасу, что остановился, сжимая в руке её пальцы.
— Саша… — проговаривает, будто пробуя на вкус. Девушка глазами лишь показывает, что слушает его. Но Том молчит, лишь осматривая её руки. Мягкое прикосновение от тыльной стороны ладони к самому кончику указательного пальца. — Са-ша… — Паркер хмурится, повторно кивая, и передавая ему ответное прикосновение. — Александра Паркер, — обращение, и Саша хотела было вновь повторить свои предыдущие действия, но тут до неё доходит. Он бы не называл её прошлой фамилией, ведь теперь она носит фамилию Холланд.
Это вырывает девушку из сна. Картинка перед глазами начала шататься, что заставило Сашу еще пару раз закрыть и раскрыть глаза. Эти дурацкие дневные сны никогда не несли за собой какой-нибудь смысл. Когда взгляд наконец-то начал показывать отдельные предметы, Паркер всё же пошевелилась.
Она перестала держать руку Тома, скорее всего ещё во сне, но сейчас его пальцы крепко держали её, что не на шутку перепугало. Сердце ускорило ритм в раза два, а взгляд заметался, и остановился на лице парня, что ещё несколько часов назад лежал неподвижно. Черт, да даже пульс на аппарате поменял свой ритм.
Томас следил за ней с едва открытыми глазами. Когда ему успели снять трубку?
— Агент Паркер, вы не сдали норматив на чуткость сна, — хрипит Томас, наблюдая за реакцией девушки
— Господи… — шепчет Саша, припадая к груди парня. Из глаз брызнули слёзы. — Прости меня, прости. Я больше никогда не буду…
— Чш-ш, — протягивает Том, едва шевеля губами. — У меня очень сильно болит голова. Она перестанет болеть, если ты скажешь, что очень сильно любишь меня.
Паркер отстранилась, оглядывая наглую мину больного. Она попыталась подавить улыбку, но вместо этого ещё сильнее заулыбалась сжимая руку Тома.
— Больше всех на свете я люблю тебя, — с ресниц срывается слеза, что стремительно оставляет мокрый след на щеке.
Холланд болезненно улыбнулся и чуть отодвинул собственную руку в сторону, приглашая Сашу приблизится к нему. В его голове отдавались её слова, которые она говорила на протяжении всего небытия. Он также слышал и маму, и братьев, но только вот они были будто эхом его воображения.
Среди странных коридоров сознания можно было найти разного. И до этого, Холланд бы точно сказал, что ничего не боится, кроме страшных пауков, с которыми ему приходилось сталкиваться на съёмках. Но теперь появился ещё один страх, который не вызывал у него паники. Он считал, что этому страху положено быть в его жизни. Это боязнь потерять эту рыжеволосую девушку.
— Вообще-то, это я люблю тебя больше, чем ты меня, — буркнул парень, дотрагиваясь пальцами к плечу Саши.
— Нам за это спасибо не скажут. Мне же нужно сообщить, что ты пришёл в себя, — сказала девушка, аккуратно устраивая голову на груди Тома. — Ты же у нас самостоятельный. Сам трубку снял, сам говорить начал. Ишь какой.
— Ты хоть когда-нибудь рот закрываешь? — возмущенно проговорил Холланд, накрывая ладонью губы девушки. — Смотри как хорошо-то стало…
