Легко играть на любом музыкальном инструменте: всё, что нужно сделать, это прикоснуться к правильной клавише в правильное время и инструмент будет играть самостоятельно. (Иоганн Себастьян Бах)
Она была благодарна за наступление сумерек — те скрыли лондонскую грязь серыми облаками, слегка покрасневшими до цвета спелого персика. Она с нетерпением ждала этого каждый день. Наступление ночи означало, что ещё один день, проведённый в учении светской жизни, закончился. Суровый дневной свет сменился мягким светом свеч, чаем, вином, атласным халатом, хлопковыми простынями и уединением, возможно, компанией — если её муж ей предложит. Когда свет из окна начал ослабевать, Элизабет крепко уснула, свернувшись в мягком зелёном кресле рядом с камином — газета, которую она читала, осталась открытой на коленях. Небольшой столик рядом с ней был завален учебниками французского языка и танцев, а на тарелке в тени этой маленькой литературной башни лежал её несъеденный обед — запечённый голубь и картошка, все ещё тёплые и влажные от близости костра. В течение двух недель её хранили, как новое жемчужное ожерелье: оплаченное и отполированное, и ждала, чтобы впервые покинуть свою шкатулку — готовая обвиться вокруг руки её мужа и сидеть на ней так же, как бриллианты на дамской шее или погоны на офицерском пальто. Самопровозглашённым предводителем процесса полировки была мать Лорда Беккета, Алтея, которая каждый день вилась — вместе со своей собачкой Пенелопой — вокруг, чтобы сдуть с Элизабет любую оставшуюся пылинку пиратства и перевоспитать её в светской манере. Она нападала на неё французскими фразами и модными выражениями, путала её сложными танцевальными шагами и наполняла её голову именами герцогинь, графов и куртизанок — включая правильный способ обращения к каждому из них. Но, несмотря на такую решимость, Алтея всё же не была величайшим из наставников. Казалось, она забыла, что два года, проведённых её невесткой в пиратстве, были слишком большим сроком, чтобы их просто стереть. Правда была в том, что Капитан Суонн из Пиратского Братства была самым умелым и воспитанным пиратским королём, которого когда-либо видели бароны — имея прекрасную выправку и отлично владея саблей. — Теперь, моя миниатюрная протеже, покажите мне ригодон снова — в прошлый раз Вы танцевали весьма скудно, — протянула Алтея, — Элизабет, Вы знаете, для кого-то, кто утверждает, что является опытным клавесинистом, ваш темп ужасен. Они потратили день на овладение танцами — или, по крайней мере, пытались овладеть ими. Несмотря на плохое самочувствие, Элизабет вертелась на цыпочках в менуэтах и гавотах, в то время как Алтея распласталась на кушетке, суя апельсиновые дольки между красными губами, пока Пенелопа спала на её животе. Возможно, было бы легче, если бы была музыка, вместо этого Элизабет пришлось обойтись неуклюжими хлопками Алтеи. Почувствовав, как кружится голова, Элизабет остановилась. — Я никогда не утверждала, что была совершенством в музицировании, Алтея, — выдохнула она. — Алт-эээ-я, дорогая, — Алтея зевнула. — Я сказала Вам, я не играла в течение очень долгого времени. — …здесь очень холодно, знаете — Вам следует позвать кого-нибудь, чтобы разжечь огонь, бедная Пенелопа вся дрожит, — пожаловалась она. Элизабет посмотрела на мопса, мирно спящего в кружевных рюшах платья Алтеи. Она прижала руку к своему липкому лбу и смахнула потные пряди светлых волос. — Как Вам может быть холодно? — спросила она, вытащив веер и быстро обмахиваясь, — Я сгораю. Алтея прищурилась. — Вы неправильно держите веер, — сказала она, — Поднимите локоть и держите его вертикально, дорогая, вертикально, а не горизонтально. Элизабет застонала. — Боже, я должна присесть — всего на минуту. Алтея усмехнулась, наблюдая, как её невестка упала в соседнее кресло. — Элизабет! Поглядите на себя! Вы красная, как мак! Вы больны? — засмеялась она. Элизабет громко вздохнула. — Нет… Она с тревогой погладила шёлковый веер. Она знала, что, хотя Алтея была требовательна в обучении, она не была полностью виновата в её истощении. — Нет, нет, я не болею, просто очень устала, — добавила она. — Хорошо, хорошо, — сказала Алтея, озабоченная массированием ушей Пенелопы. Элизабет колебалась, прежде чем заговорить. — Слушайте, Алтея, — начала она, игнорируя возмущение своей свекрови тем, как она произнесла её имя, — Дело не в том, что я неблагодарна за всю Вашу помощь — вот только… — она сделала паузу. — Только что?.. — Алтея моргнула. — …только, действительно ли всё это так необходимо? Алтея переместилась и посмотрела через плечо. — Необходимо, дорогая? Элизабет ответила быстро — отчаянно пытаясь наконец выплеснуть то, что в ней накопилось, прежде чем её разум подсказал ей оставаться спокойной. — Да, только я не дебютантка, я в обществе с семнадцати лет и… Алтея рассмеялась неприятным смешком. — О! Но, дорогая, — промурлыкала она, — Вряд ли можно назвать Порт Рояль обществом! Это приятная провинция! — Да, хорошо, несмотря на это, я думаю, что я достаточно подготовлена, чтобы выжить в субботний вечер, — неуверенно продолжила Элизабет, — …ну, что касается французского и этого танца… — Ригодон, — устало прервала Алтея. — Я уверена, что смогу научиться — без сбоев в процессе — прочитав пару хороших книг, — невинно предложила Элизабет. Алтея подняла Пенелопу с живота и приняла жёсткую позу, подняв подбородок и выгибая грудь дугой. — Книг? — ответила она презрительно, ярость кипела в её карих глазах. На следующий день место Алтеи заняла книга, под кожаной обложкой была набросана короткая и пренебрежительная записка:Невестка. Это единственная книга, с которой Вы обязаны ознакомиться. Наслаждайтесь своим одиночеством. С уважением, вдовствующая Леди Алтея Беккет.
Элизабет закатила глаза, открывая книгу и читая титульный лист. «Карманная книга вежливой леди: манеры и этикет». Под названием была надпись, сделанная от руки каллиграфическим почерком — чернила поблекли от времени. Было имя, дата и личное посвящение.Для Теи, с большой гордостью и надеждой на день Вашей свадьбы — Мама, июнь 1705 года.
Преодолевая смесь гнева и вины, Элизабет захлопнула книгу и убрала её прочь, похоронив её в нижнем ящике своего письменного стола, которым она никогда не пользовалась, убедив себя никогда её не читать. Её раздражала не записка, нет, а сама книга и то, что подразумевал этот жест. Хотя восстановление её личной жизни было счастливым событием вначале, Элизабет вскоре обнаружила, как и всегда, что новизна скоро сошла на нет. Следующие несколько дней, медленно приближающих к субботнему вечеру, она провела утомительно, прячась в гостиной и читая у камина. Книги по французскому языку, о танцах, газеты о лондонском обществе были принесены Эдвардсом на подносе вместе с обедом. Она ковыряла еду и оставляла почти полную тарелку каждый день, предпочитая вместо этого наполнять свой желудок вином и чаем — её аппетит был не таким хорошим, как обычно. Она почти не видела своего мужа, он уходил рано утром и иногда не возвращался до поздней ночи. И хотя она ждала его каждый вечер, он оставил её в покое — двери её спальни оставались плотно закрытыми. Она предположила, что стопки документов держали его в заложниках в офисах — она читала что-то в газете о войне в Индии, влияющей на торговлю, и в конце концов, они прибыли в Англию всего несколько недель назад, их новая жизнь была пока не улажена. Мёрсер в течение дня метался между домом и офисами Компании, выполняя тайные поручения по городу. Каждый раз, когда она видела, как его тёмный силуэт пронёсся мимо дверей гостиной, Элизабет сдерживала желание остановить его и спросить о Лорде Беккете. Фонарщики уже брели по площади, когда чёрный экипаж Беккета подъехал к дому, тяжёлые железные колёса шлифовали булыжники. Звук разбудил Элизабет, и когда она открыла глаза, то увидела, что стены гостиной наполняются серыми тенями. Рядом с ней погас огонь — обугленные брёвна почти истлели. Она устало моргнула на золотые часы на каминной полке. Сколько времени? Конечно, она не проспала весь день? Или, может быть, её муж сегодня вернулся домой необычно рано? Когда она заметила, что чёрные стрелки часов потерялись где-то между четырьмя и пятью, она поняла, что, должно быть, подходил последний вариант. Но почему? — задалась она вопросом. Зевнув, она подхватила с колен смятую газету и встала, быстро сложив её и бросив на кресло. От затяжного запаха её несъеденного ланча сжался живот. Она пересекла комнату и выглянула в одно из высоких окон, выходящих на площадь. Прижав пальцы к стеклу, она увидела припаркованный на улице экипаж мужа, знакомый золотой герб Компании мерцал в дневном свете. Но за экипажем стояла простая тележка, на которую был завален большой и подозрительно выглядящий прямоугольный ящик. Элизабет нахмурилась. — Что на этот раз? — пробормотала она, её дыхание затуманило стекло. Когда она думала о том, что мог содержать ящик, ей не приходил в голову ни один невинный вариант. Фактически, её первой мыслью были скованные и полуобнажённые рабы из Индии с тощими ослабшими конечностями. Дверь кареты распахнулась, и Лорд Беккет вышел на площадь с тростью в руке. Он на мгновение замер, ожидая, когда кучер ударит лошадей, прежде чем его холодный рассекающий взгляд поднялся на дом. Элизабет отодвинулась от окна. Где-то в доме прозвенел звонок, за которым последовал стук шагов нескольких лакеев. Она услышала, как открылась входная дверь, и когда внезапный сквозняк лизнул её лодыжки, она вздрогнула и завязала халат. Приглушённые голоса и шум снаружи доносились с улицы. — Милорд, мы не были проинформированы о Вашем прибытии, — выдохнул один из лакеев — быстрый бег с кухни заставил его запыхаться, — Если бы мы знали, что Вы вернётесь так рано сегодня, мы бы… — Мне не интересно слушать о Вашей некомпетентности, — прервал Беккет. — Ах, простите меня, сэр, я просто… — Где моя жена? — спросил Беккет. Элизабет подошла ближе к стеклу. Она выглянула из-за оконной рамы — нерешительно любопытная, карие глаза широко раскрылись, как у кошки. Они следили, как лакеи снимают здоровенный ящик с тележки. Лакей повернул голову. — Леди Беккет? В гостиной, насколько я знаю… была там весь день… сообщила, что плохо себя чувствует. Он проигнорировал дополнительную информацию — он спросил о местонахождении Элизабет, а не о её состоянии. — Гостиная… тогда ящик должен быть доставлен туда, — сказал Беккет, снимая шляпу и вручая её лакею, — И осторожно. Вы понимаете? Содержимое этого ящика очень хрупкое, и невозможно дорогое… Лакей принял шляпу, слегка прижав её к груди. — Да, конечно, Мой Лорд… я… — Если я обнаружу содержимое повреждённым, я не стану привлекать их к ответственности, — сказал Беккет, указывая тростью на других лакеев, борющихся с ящиком, — Я буду считать Вас ответственным. Это ясно? Лакей выпрямился. — Совершенно ясно, Милорд. Они обращались с ящиком так, словно в нем было дикое животное. Они боролись с ним, трудясь над его размерами и весом, колебались, наклонялись и поворачивали его несколько раз, прежде чем, наконец, вынуть его из тележки. Беккет наблюдал за лакеями, с тревогой глядя на ящик. — Состоите ли Вы в браке? Лакей моргнул. — В браке? Да, Мой Лорд, около трёх лет будет в мае, — сказал он, кивая. — Она красива? — спросил Беккет. — Ангел, истинный ангел, Милорд, — ответил лакей, улыбаясь. — Хорошо, — сказал Беккет, — Потому что, я могу заверить Вас, стоимость замены предмета внутри этого ящика — если он будет сломан — наверняка превысит Ваш доход за три года. Завиток на его губах, казалось, предполагал, что это была шутка — это определённо было тёмным и грязным юмором, но его глаза были такими же твёрдыми и серыми, как сталь. Удовлетворённый выкаченными глазами лакея и странным выражением отчаяния и отвращения на его лице, Лорд Беккет повернулся и быстро взобрался на каменные ступени, ведущие к входной двери. Как только он исчез внутри, лакей отчаянно присоединился к своим коллегам, которые тащили ящик к дому. — Ради всего святого, будьте осторожны с этим! — прошипел он. Когда Элизабет услышала, как открылась дверь, и холодный утренний воздух снова поцеловал её лодыжки, она бросилась прочь от окна и упала в своё кресло у камина. Она подобрала газету и притворилась, что внимательно читает длинную статью о Леди Кэролайн Келли, упавшей с лошади в Ранли-Гарденс. Несмотря на то, что ранее это было забавным чтением — включая весёлую графическую гравюру, которая сопровождала статью — теперь Элизабет смотрела сквозь тяжёлый чёрный текст, вместо этого продолжая задаваться вопросом, что может быть внутри таинственного деревянного ящика и связано ли это с ней. Она прикрыла глаза газетой, как вуалью, когда он вошёл в гостиную. Дверь застонала на петлях, когда открылась, а его лакированные ботинки ровно и глухо застучали, когда он приблизился. Он остановился в нескольких шагах от неё и ждал в тишине. Она делала вид, что читает, ещё несколько секунд, затем опустила газету. Она чувствовала, как растёт его нетерпение, так же, как воздух сгущается перед бурей. Она подняла глаза от страницы, и вспомнила, что они не виделись более недели, и когда её взгляд остановился на муже, её живот сжался в привычном желании. Теперь она была связана с ним не только браком, нравится ей это или нет. Это было внутри неё. Но она намеревалась скрыть это тайное желание сарказмом — по крайней мере, сейчас. Она подняла брови. — О, это Вы, — протянула она, — Напомните мне, кто Вы? Он почти ухмыльнулся. — Тюремщик, лорд, муж, любовник… — предложил он, — Выбор, дорогая, зависит от того, как Вы предпочитаете, чтобы к Вам относились. Элизабет избегала его тяжёлого взгляда, она повернулась к столику, заваленному книгами. — Думаю, сегодня лорд, — соврала она, притворяясь, что перелистывает книги, — Я всю неделю репетировала роль Леди Беккет, было бы неправильно выйти из образа сейчас, накануне спектакля. Когда её живот застонал, а к горлу подкатила тошнота, ей потребовались все внутренние силы, чтобы не зажать рукой рот или не схватиться за живот. Она тяжело сглотнула и быстро успокоилась. — Не могли бы вы позвать Эдвардса, чтобы он забрал эту тарелку? Она пролежала тут весь день и, ну, я не буду есть этого голубя… запах просто ужасен, — она нахмурилась. Он не задавал ей вопросов, немедленно окликнув лакеев, чтобы кто-нибудь пришёл и забрал несъеденный ужин. Но когда он повернулся к ней, его взгляд был подозрительным. — Мне сказали, что Вы плохо себя чувствуете, — сказал он, пристально наблюдая за ней. Впервые он заметил, что её кожа — обычно жемчужная — потеряла здоровое розовое сияние. Вместо этого она выглядела бледной, с болезненными тенями под глазами. — Немного. Возможно лёгкая простуда, но ничего серьёзного, — сказала она, пожимая плечами, — Я просто устала, вот и всё — но спасибо за Вашу заботу. Беккет усмехнулся. — Моё беспокойство, милая, в том, что мы не можем позволить Вам плохо себя чувствовать на балу Леди Солсбери в субботу вечером, — ответил он, — Гости ждут нас там, и Вы нужны мне в лучшем виде. Воспитанной и кроткой — не постоянно выбегающей на веранду, чтобы опорожнить желудок. Возможно, нам следует обратиться к врачу. Элизабет поспешила не согласиться, покачав головой и стряхнув с глаз курчавые светлые волосы. — Нет, не надо! Пожалуйста, нет нужды отправлять за ним — всё в порядке, я обещаю, — запротестовала она так бесцеремонно, как только могла, но получилось, скорее, в суматохе и заикании, — Я в порядке, — повторила она с твёрдым кивком. Ему нравилось тело Элизабет — его приятный внешний вид, в одетом или раздетом виде, его ощущение под кончиками пальцев, её обволакивающее тепло — но всё же он не притворялся, что понимает его внутреннюю работу. Возможно, её состояние не было плохим, но даже если бы это было так, она всё равно не сказала бы ему. Элизабет решила сменить тему. — Вы были заняты, — произнесла она, наблюдая, как он подошёл к окну, — Смею спросить почему? — спросила она, думая о таинственном ящике. — Некоторые проблемы с французами в Бенгалии, — ответил он бесстрастно, — Они оказывают влияние на британскую торговлю. Разногласия, задержки, блокады… весь этот разгром мало помогает нашим торговым интересам во Франции. — Да, я кое-что прочитала в газете, — сказала Элизабет, взяв бумаги со столика и снова перебрав их. Беккет оглянулся через плечо. Его глаза закипели от волнения. — Может разразиться война, — ответил он. Элизабет подняла бровь. — С Францией? Старый соперник… как это типично. Знаете, я думаю, единственная причина, по которой мы учим французский здесь, в Англии, заключается в том, что так мы можем согласованно ссориться с Парижем и правильно оскорблять друг друга каждый раз, когда идёт война, — сказала она, наблюдая за позабавленной ухмылкой Беккета. Они стояли в тишине, когда двери гостиной распахнулись, и внутрь вошли слуги. Они обошли комнату, зажгли канделябры и опустили большую потолочную люстру — каждый глазами избегал Лорда и Леди Беккет, как будто они были элементами сложной и дорогой мебели. Элизабет вздохнула с облегчением, когда Эдвардс наконец появился, пошатываясь войдя в комнату и забирая с собой несъеденного голубя. Вскоре после этого подоспели лакеи, вцепившиеся в ящик, напрягшиеся всем весом, когда они занесли его в центр комнаты. Лорд Беккет направил их, и облегчение засветилось на их красных лицах. Снаружи появился лакей с железным ломом. — Мой господин? Беккет отвернулся от окна. — Ах, да… у окна, — сказал он, неопределённо указывая на пустое пространство рядом с тем местом, где он стоял. Элизабет смотрела, как слуги двигали ящик, помещая его в туманный ореол света из окна и свеч с потолка. Лакей атаковал его ломом, дерево скрипело и трещало, пока четыре стороны не раскололись и, наконец, не упали, обнажая под собой изысканный золотой клавесин. Слуги медленно и осторожно убирали остатки ящика, складывая их на пол, как брошенную одежду перед романтической близостью, пока инструмент не остался один, элегантный и великолепно сияющий — цвета закатного солнца. Панели были расписаны розами и пухлыми херувимами с розовыми щеками. Когда лакеи убрались из гостиной, Элизабет молча смотрела на инструмент — её губы были приоткрыты, а глаза испуганы и ослеплены зрелищем. Когда они остались одни, Лорд Беккет заговорил. — Вы сказали, что играете, — сказал он, подходя к инструменту, осторожно поднимая и фиксируя крышку, чтобы показать медные струны и яркую пасторальную сцену, нарисованную на внутренней части панели, — Я подумал, что, возможно, Вам понравится проявить свой талант, — он дёрнул за струну, и звук пролетел по комнате. Элизабет моргнула. — Вы имеете в виду, это для меня? Подарок? — опешила она. Если это было задумано как подарок, выражение лица Беккета не выдавало никаких чувств — во всяком случае, он хорошо скрывал это за пассивными, небрежными глазами. — Сделано во фламандском стиле, безумно дорого. Сконструировано специально для любовницы короля Швеции, но была выплачена некоторая сумма, и инструмент был изъят в офисе Компании в Антверпене, — сказал он, наблюдая, как она нерешительно приблизилась, — Мне показалось непостижимым, что он пропадает зря. Она улыбнулась и погладила клавиатуру из слоновой кости — удивлённая его попыткой оказать такой жест. — Я не знаю, что сказать, — прошептала она, — Спасибо… это прекрасно. Лорд Беккет прислонился к подоконнику и наблюдал, как она ощупывает клавесин пальцами, ласкает его, захватывающе изучая текстуру дерева, мазки краски и лака, не в силах полностью оценить его только своими глазами. — Сыграйте что-нибудь, — предложил он. Элизабет посмотрела на него и оторвала руку от корпуса клавесина — её мечтательность внезапно прервалась его голосом. — Я не могу, — отказалась она, — Это было так давно — я даже не знаю, что играть, не думаю, что смогу вспомнить… Он смотрел на неё. — Сыграйте, — повторил он, на этот раз настойчиво, — Я хочу услышать, как Вы играете. С неохотой Элизабет уселась перед клавиатурой, подминая халат под себя и опуская свои нежные пальцы на чёрно-белые клавиши. Хотя она сказала, что не знает, что играть, она сразу же подумала о последнем менуэте, который она изучала и практиковала до того, как её старый инструмент сломался несколько лет назад. Она сомневалась, что вспомнит хоть что-то без единой страницы с нотами, но она выловила из ниоткуда первые несколько сток, затем следующую и следующую — пока её пальцы не взлетели над клавишами по их собственной воле, будто по волшебству. Она поразилась и улыбнулась, забыв о том, как приятно играть. Беккет был впечатлён. По правде говоря, он не совсем поверил ей, когда она упомянула, что играет. Это было легко сказать, и он решил, что она, скорее всего, только любитель: может читать музыку, но едва умеет играть. Она удивила его своей грацией и природными способностями, и он тихо стоял возле клавесина, ошеломлённый, загипнотизированный тем, как её пальцы быстро скользят по клавишам, и наслаждался тем, как её брови сжались от концентрации. Она делала ошибки — фальшивые звуки случайно проскальзывали в мелодии — но они были простительны; то были маленькие, приятные недостатки в том, что можно было назвать захватывающим дух портретом. Он внезапно почувствовал прилив гордости за то, что такой талант принадлежал его жене, а она, в свою очередь, принадлежала ему. За этим чувством также скрывалось глубокое желание, желание чувствовать её кончики пальцев на своей собственной коже — такие же играющие. Пока она играла, он был сзади и смотрел через её плечо. Его присутствие отразилось на ней в неровной трели, когда он сжал спинку стула одной рукой. Когда он мягко обхватил её шею и снова заметил дрожь, он ухмыльнулся про себя. Кожа была липкая и горячая, с прилипшими к ней тонкими прядями светлых волос, но не было понятно по какой причине — из-за лихорадки или из-за него самого. Он намотал один локон на палец, пока она продолжала играть — её лопатки дрожали и поднимались. Его прикосновения отвлекали её, и она стала чаще ошибаться, но она наслаждалась этим — румянец расцвёл на её коже. Она почти всё время была одна, и она жаждала близости. Когда его рука скользнула по её ключице в тёплый лиф её ночной рубашки, она остановилась и сняла пальцы с клавиш. Он наклонился и провёл губами по её уху, и мускусный запах его кожи омрачил её разум. — Закончите, — прошептал он и прижал губы к бьющейся вене на её шее. Не говоря ни слова, она упала пальцами на клавиши и, не в силах подобрать то, на чём остановилась, она вернулась к началу части — играя медленно и рассеянно, пока он целовал её шею и гладил её грудь. В её нынешнем состоянии грудь была чувствительной, тяжёлой и болезненной, но она прикусила губу и перенесла пустяковую боль, думая об удовольствии, начинающем скапливаться меж её бёдер. Она ухмыльнулась. Останется ли он в гостиной, когда она закончит играть? Он прижмёт её к клавесину, и тот издаст случайные аккорды, когда они будут трахаться? Будет ли она сидеть на нём на сидении для инструмента — полуголая? Или на китайском ковре у костра? Липко и медленно. Она жаждала своего мужа в его отсутствие и не могла ждать — и, может быть, когда всё закончится, пока запах их пота ещё будет густо висеть в воздухе — она откроет ему свой секрет. Пока её разум взволнованно мчался сквозь возможности, которые её ожидали, её пальцы следовали мыслям, слепо торопясь к концу пьесы, когда он припал к впадине её шеи. Наконец, она закончила играть — и, когда эхом прозвучали последние ноты, а в корпусе всё ещё гудели струны, она повернула голову и поцеловала его. Это было мучительно внезапно — и когда она извивалась, словно цветок, тянущийся к солнцу, он отстранился и отступил на шаг. Он облизнул губы, смакуя её вкус и неловко глядя на неё. — Не уверен, что именно так Бах намеревался сыграть это произведение, но это было достаточно приятно на слух, — пробормотал он хриплым голосом. Элизабет ухмыльнулась ему. — Моё упущение, — её лицо было румяным и блестящим, карие глаза блестели. Беккет отвёл взгляд. — Да. Я должен идти, но, пожалуйста, продолжайте, — запнулся он, неясно указывая на клавесин, — Мне очень нравится слышать музыку. Элизабет моргнула, ошеломлённая. — Но… — пробормотала она. Она смотрела, как он отворачивается и пересекает комнату, его ботинки громко звучат на твёрдой древесине, когда он подходит к дверям гостиной. Когда он потянулся к ручке, она засунула подальше свою гордость, и слова сорвались с её губ, прежде чем она смогла остановить их. — Я увижу Вас сегодня вечером? — спросила она нерешительно. Его рука замерла. — У Вас жар, — тихо сказал он, стоя спиной, — …и у меня есть маленький вопрос, который нужно решить… Элизабет кивнула и положила руки на колени. — Значит, нет, — она улыбнулась с сожалением. Последовала долгая пауза, настолько тихая, что наверху послышались шаги и крик повара на кухне, затем, наконец, Лорд Беккет повернул ручку двери и открыл дверь. — Катлер… ах, Лорд Беккет? — Элизабет позвала его, — Думаю, я обидела Вашу мать, — сказала она, — Я сказала ей что-то, и это было грубо, и… Беккет оглянулся через плечо, в его холодных глазах был намёк на улыбку. — Я уверен, это было не то, что она не заслужила бы услышать, — сказал он, прежде чем закрыть за собой дверь гостиной. Элизабет на мгновение улыбнулась самой себе, затем повернулась на месте и вернула пальцы и внимание клавесину.