the fortunate mistress

      Когда он вернулся домой, дождь сменился постоянным моросением — вечерний воздух отяжелел, наполненный влагой. Тучи целый день нависали над городом, дождь превратил грязные улицы в болото, река вышла из берегов. Вместе с грозовыми облаками, прибыли контрабандисты. Их бизнес процветал из-за хаоса, вызванного погодой, и теперь сотни фальшивых шкатулок с незаконно привезённым чаем с направлялись в Лондон через Фолкстон.       Однако обычное дело провалилось для одной конкретной банды, когда их судно застряло в густом болоте возле Лондонского моста — оно накренилось и большая часть контрабанды отправилась в грязь. Это действо заметил сторож.       После того, как банда была арестована, Ост-Индская торговая компания прибрала к рукам то, что осталось от контрабандного чая, и немедленно продала его, получив неплохую прибыль. Это был неожиданный успех, но, к сожалению, полученные документы приковали Лорда Беккета к рабочему столу на большее время, чем он предполагал. Он мог бы легко скинуть бумаги на кого-то другого, но правда заключалась в том, что он бы не доверил никому делать свою работу.       Обессиленный, он прошёл от экипажа к входной двери дома, мало заботясь о холодной мороси, бьющей по лицу, и о пожилом лакее, который смиренно принял мокрые плащ, шляпу и трость. — Мой Лорд, — лакей сгорбился в неловком поклоне, осторожно складывая мокрый плащ на руку, затем закрывая дверь.       В прихожей было тихо. Тусклый свет бра и потолочной люстры размыл тени на стенах и тёмной лестнице. Тепло и тишина дома должны были отвлечь его от повседневного управленческого труда, чудесным образом превратить его из бизнесмена в обыкновенного мужчину. Однако, для Лорда Беккета Компания была одним видом бизнеса, а дом — другим. Муж и домовладелец так же были руководящими должностями. — Я полагаю, стол уже засервирован и ожидает хозяина? — спросил он, поправляя кружевные манжеты и воротник пиджака. Весь день он довольствовался лишь бисквитами и несколькими чашками вполне легального чая, и теперь его желудок требовал чего-то посущественнее. Глуховатый лакей запнулся: — Прошу прощения, милорд? Беккет вздохнул. — Обед, Эдвардс, — громко ответил он, сжимая переносицу. — Об-бед, милорд? — заикнулся Эдвардс, его подбородок вздрогнул, — Боже… я б-боюсь, что ужин б-был з-задержан… Беккет оглянулся на него. — Что? — переспросил он устало. — Прошу прощения, Мой Лорд, н-но, Леди Б-Беккет приказала, чтобы ужин подали, когда она освободится, — ответил он, — …только вот Мистер Хадсон сказал, что он окончит свои наброски до конца дня. — Хадсон, художник? Ты хочешь сказать, что он всё ещё здесь? — Беккет нахмурился. — Да, Мой Лорд, — Эдвардс поклонился, — Её Светлость позирует ему весь день. Раздражённый взгляд Беккета плавно поднялся к вершине лестницы. — Я считаю, его работа на сегодня окончена, согласны? —прошептал он. — Милорд? — Эдвардс моргнул, явно не расслышав. — У меня нет времени на это, — вздохнул Беккет, прежде чем повысить голос, — Я сказал, я считаю, ему пора в путь, — повторил он, — Подайте Мистеру Хадсону его шляпу и подготовьте экипаж. — Ах! Да, да, Мой Лорд, — сказал Эдвардс. — …наконец мы пришли к пониманию, — саркастически пробормотал Беккет, когда лакей поклонился и захромал через боковую дверь.       Когда дверь закрылась, и прихожая снова погрузилась в тишину, Беккет с силой поднялся по лестнице, крепко взявшись за перила. Второй этаж был погружён в темноту — она красила стены и пол в безликий чёрный цвет, разбавленный лишь небольшой лужей света, выливающейся из-под дальней двери.       Вдоль коридора шли запертые двери его покоев, его личного кабинета и гостиной, следующей была спальная комната Элизабет — именно из-под её дверей рисовалась полоса света. Он подошёл к дверям, но услышав голос Элизабет, слегка приглушенный звуком дождя, бьющего по крыше, остановился. — Слушайте, просто скажите, что я должна с этим делать? — жаловалась она. — Всё, что Её Светлость сочтёт естественным, — ответил мужской голос. — Я не знаю, что будет естественным в данной ситуации, Мистер Хадсон… Вы же чёртов художник! — огрызнулась она, — Лично я не склонна естественно лежать в таких позах. — Что я говорил Вам о хмуром взгляде? Почему бы Вам не поднести это к своим губам, — предложил он. — О, Бога ради… Вы имеете в виду, вот так? — Прекрасно… да, вот так — нет, погодите… возможно… прислонитесь щекой — ах! Да! Отлично! — Хадсон возликовал, — Теперь… не двигайтесь. Беккет схватил позолоченные ручки и распахнул двери, войдя в спальню, окидывая её холодным взглядом.       Покои были забиты художественным оборудованием. Холсты на разных этапах разработки опирались на шкафы и лежали сложенными на письменном столе Элизабет. Пасторальные декорации висели на спинках стульев, в то время как маленькие баночки с краской собрались в многоцветные гроздья на деревянном полу.       Он обнаружил Элизабет растянувшейся на кушетке у подножья кровати, завернутой в синий халат и положившей щёку на согнутые костяшки пальцев, словно скучающее божество. Шёлк свободно лежал на её теле, сужаясь в груди, где она сжимала ткань пальцами. Её обнажённая кожа сияла, как сатин, а щёки цвели, как гвоздики. Когда он ворвался в комнату, она взволнованно подняла голову — её тёмные брови взлетели, и она коротко улыбнулась. Он молча ел её взглядом, кажущимся бледным и бесчувственным, и следил за тем, чтобы его желание оставалось скрытым. Она отвела взгляд, несколько удручённая. — Вы опоздали, — протянула она, возвращаясь к своей позе.       Джеймс Хадсон — художник, на которого Беккет потратил целое состояние, только для того, чтобы принести хаос в спальню его жены, — стоял в нескольких метрах от него, махая углем по кремовому холсту. — Ах, Лорд Беккет, — кивнул он через плечо, — Нам было интересно, когда же Вы наконец появитесь, и появитесь ли! — художник усмехнулся, и его длинный завитый парик качнулся на плечах. Элизабет нахмурилась. — Верно, где Вы пропали? — спросила она, — …не то чтобы я беспокоилась о Вашем местонахождении, конечно… Беккет посмотрел на неё. Он начал замечать, что разговоры с его женой пронизаны эмоциональными противоречиями — чёткими заявлениями, за которыми следуют неуклюжие откровения. Когда её глаза уклончиво опустились на пол, он ухмыльнулся. — Разумеется, это так… — сказал он, — Но поскольку я слишком устал, чтобы объяснять причину своего опоздания, давайте просто обвиним во всём погоду. Элизабет, казалось, проигнорировала его ответ, вместо этого поглощённая рассматриванием своих ногтей. — Ах, да! Чертовски отвратительная погода, как и обычно, я бы сказал! — воскликнул Хадсон, — На самом деле, это напомнило мне кое о чём… э-э, это было бы ужасно неловко с моей стороны, но я мог бы оставить здесь снаряжение и эскизы на ночь? Я боюсь, что они будут испорчены в столь неудачную погоду, и мне придётся начинать всё заново. Это было бы крайне неловко, не находите? — сказал он. Беккет поднял бровь. — Да, Вы можете, — ответил он. — Прекрасно! — Хадсон улыбнулся, возвращаясь к эскизу и растушёвывая плавную линию уже почерневшими пальцами, — Итак, всё это останется здесь на ночь — если, конечно, никому не помешает… Элизабет улыбнулась. — Вам не нужно беспокоиться, Мистер Хадсон, я могу заверить Вас, что ни у меня, ни у Лорда Беккета нет ни капли художественных способностей, — игриво поддразнила она, — Так что я уверена, что всё будет в безопасности. Её улыбка исчезла, когда её взгляд отыскал мужа. Он выглядел так, будто детально её изучал. — Вы собираетесь покинуть нас в ближайшее время, Мистер Хадсон? — спросил Беккет, подходя к художнику сзади и, наконец, наблюдая за процессом. Хадсон драматично вздохнул. — Ещё одно мгновение, Ваша Светлость… ещё несколько штрихов, и мой рабочий день будет окончен.       Когда его мать предложила Элизабет сесть за портрет, он согласился просто потому, что это в любом случае было его собственным намерением. Он нанял лучшего художника-портретиста, которого можно было купить за деньги, чтобы затем выставить напоказ его самое ценное имущество и увековечить Элизабет в роли Леди Беккет. Его Леди.       В настоящее время, однако, великолепный портрет, который ему обещали, был полным разочарованием. Не было никакого цвета, только нечёткие чёрные линии. Взгляд Беккета ожесточился. — Где же краска, где цвет? — пролаял он. Хадсон дёрнулся и покачал головой. — Вон там, в коробке, ожидая своей очереди. Нельзя спешить с искусством, милорд — это требует времени, — сказал он. — Как много времени? — нетерпеливо ответил Беккет. — Столько, сколько потребуется, — сказал Хадсон, — Искусство не может родиться через силу. Его можно лишь мягко поддразнить.       Беккет сделал шаг назад и оценил, как Хадсон осторожно перенёс силуэт Элизабет на холст. Фигура приобретала очертания медленно — серые линии превращались в конечности и мягкие изгибы, а растушёванный уголь становился тенями её халата.       Он никогда не понимал искусство, и у него не было времени на его изучение, но он обнаружил, что наблюдение за его процессом странно воодушевляет. Более того, когда он поднял глаза с холста, он обнаружил, что рисуемое восхищает его — тихо наблюдая за ним своими карими глазами, прикрытыми тяжёлыми чёрными ресницами. Как и на портрете, её глаза были устремлены на него, следуя за ним, когда он опускался к её губам, её груди, а затем снова назад. В её взгляде было что-то между мукой и тревогой, когда он достиг их снова. Выражение тщательно пережевываемых мыслей. — …и… как говорится... здесь — закончено, — объявил Хадсон, его громкий голос эхом пронёсся по тихой комнате, — …на сегодня, по крайней мере.       Пока Хадсон вымыл руки, привёл в порядок оборудование и бросил простыню на будущий шедевр, Беккет прошёл к камину с другой стороны покоев, где он взял в руки железную кочергу и разжёг огонь. — Тогда до встречи завтра? — спросил Хадсон, прежде чем уйти, — Доброй ночи, Лорд Беккет… Леди Беккет. Беккет не ответил, но Элизабет ответила: — Да, спасибо, Мистер Хадсон, спокойной ночи. Когда дверь в спальню наконец закрылась и шаги художника затихли, Беккет повернулся и неуклонно пошёл обратно к кушетке, где сидела Элизабет. Она мило улыбнулась, когда он присоединился к ней. — Вам ведь не слишком неловко из-за того, что он задерживается допоздна? — спросила она, снимая заколки со своих волос и расправляя светлые завитки на плечах, — …правда, я думала, что лучше бы он закончил все наброски за один день. — …нет, — рассеянно ответил Беккет, заметив коробку с красками Хадсона, лежащую на полу возле кушетки. — Я бы очень хотела чашку чая — я сидела в одном и том же положении, полуголая на этом проклятом диване весь день, — рассмеялась она, — Мои руки окоченели… — Правда? — пробормотал он, заметив маленькую баночку с алой краской, стекающей по стенке. — Да… — Элизабет вздохнула и потёрла руки, — Вы поужинали? Вы не должны голодать — мне сказать Эдвардсу поторопиться? — спросила она, резко вставая и направляясь к двери. Беккет наблюдал, как она прошла мимо него. Он нашел её супружескую заботу весьма очаровательной, но, тем не менее, это была явная выходка. — Элизабет, — окликнул он. Она остановилась и медленно повернулась к нему лицом. — Да? Он ничего не сказал, просто указал пальцем на пол перед ним, молча требуя, чтобы она вернулась. Она повиновалась, крепко сжав халат, когда шла назад, остановившись точно там, где он ей сказал. Её глаза расширились. — Что?       Не обрывая зрительный контакт, он протянул к ней руку и убрал её ладонь, сжимающую кружевные лацканы её халата. Тяжёлые волны ткани разошлись, обнажив длинную полосу голой плоти. Элизабет вздрогнула, закусив нижнюю губу. Он не стал ждать, сразу же снимая халат с её плеч и позволяя ему соскользнуть на пол. — Я склонен не согласиться, знаете ли, — прошептал он. Его прозрачные глаза упали на её голый живот. Элизабет сузила глаза. — Не согласны? С чем именно? — спросила она, ощущая, как прохладный воздух облизывает её кожу. — С тем, что я совершенно не обладаю художественными способностями, — ответил Беккет, его тёплые пальцы застыли на её руках. — О, — улыбнулась она.       Мягкое прикосновение к её предплечью неожиданно стало грубым, когда он схватил его и повёл Элизабет к пустой стене рядом с её кроватью. Он толкнул её, и её голые груди прижались к стене, руки растопырились по обе стороны.       Медленно приблизившись, он провёл рукой между её лопаток, поглаживая её, будто жеребёнка. Он пробежался пальцами по каждому позвонку, пока не почувствовал, что она успокоилась и обмякла у стены. — Я считаю, что художественные способности зависят от определения искусства, — прошептал он ей в ухо, перекинув её волосы через плечо, — …Вы согласны?       Её ответом было неровное дыхание, подавленное, когда он прижал рот к её обнажённому плечу, вдыхая аромат её кожи — слабый запах лавандового порошка и розовой воды. Он совершил губами медленный путь к её затылку — ухмыляясь, когда услышал сухой щелчок в её горле. — Пересчитайте, — ответила она напряжённым голосом.       Лёгкость её обольщения ему показалась забавной — она так отличалась от той упрямой девственницы, на которой он женился в спешке на Стремящемся. Он медленно сломал её, превратил в восприимчивую и покорную любовницу — и хотя он часто видел в ней вспышки раздражения и попытки сопротивления, то, как она таяла в его руках, было неоспоримым. Его пальцы отыскали её грудь, задев морщинистые кончики, прежде чем упасть на её живот и прижать к себе. Когда он потёр мягкую кожу её живота и поцеловал её в затылок, Элизабет открыла глаза и нахмурилась. Её плечи приподнялись, и она выдохнула: — Беккет? — Да? — забормотал он ей в шею. — Я хочу поговорить… — запнулась она, когда его руки и губы соскользнули с неё. Она оглянулась через плечо, слепо отыскивая его взгляд, — Беккет? Он отступил назад и мгновение восхищался ею — уязвимый, совершенно разоблачённый. — Не шевелитесь, дорогая, — предупредил он. Его ботинки застучали по паркету. Он остановился, и она услышала, как он двигает вещи — грохотали художественные оборудования. Он взял длинную деревянную кисть и банку с алой краской, а затем принёс их с собой. — Что Вы делаете? — спросила Элизабет, нахмурившись, услышав звук снятой крышки. Он покрыл кончик кисти краской, а затем подошёл к своему холсту. — Мягко дразню искусство, — протянул он. Она учуяла запах краски до того, как она коснулась её кожи, но всё же вздрогнула, когда влажная кисть лизнула основание её шеи. — Ах! — она выгнула тело. — Не двигайтесь, — прошипел Беккет, ведя кисть по плечам и наполняя мягкую спинную складку длинным алым мазком. Цвет нравился ему — яркий и блестящий на её бледной коже. Глубокие красные полосы, словно следы от ударов кнута.       Она дрожала под кистью, и сначала ей показалось странным ощущение высыхания краски на коже. Но постепенно она привыкла к влажной щетине и взбодрилась от её прикосновения — всё больше с каждым мазком. Ощущение, похожее на кончик языка, скользящего и кружащего по тёплой плоти.       Она закрыла глаза и прижалась лбом к стене, пока он продолжал рисовать. Её ногти царапали шелковистую поверхность. С каждой порой, утонувшей в краске, она становилась всё более возбуждённой. Услышав её всхлипы, он схватил её за руку и повернул к себе лицом. Она посмотрела на него — её глаза были умоляющими, грудь изогнулась дугой, её возбуждение было очевидным — запах её тела смешался с краской. Он улыбнулся, сделал небольшой шаг к ней, затем поднял кисть.       Она наблюдала за ним, когда он обрисовал её туловище, проводя кистью по шее и по рукам, разрисовывая костяшки и кончики пальцев. Он коснулся кистью её груди, и она смущённо засмеялась и задрожала, когда её соски покрыла влажная краска.       Удивлённый её реакцией и подстрекаемый его собственным желанием, его последний штрих был длинной, ровной алой линией, начинающейся под её подбородком и заканчивающейся между набухшей плотью между её бёдрами. Она глубоко вздохнула и вырвала у него кисточку. — Мне хватило искусства за сегодняшний день, — прохрипела она, бросая кисть на пол. Она припала к нему, обвив руками, и размазывая краску по его шее и его парику — отпечатавшись красным торсом на его атласном жилете. Её губы смягчили все жалобы, которые у него были — банка с краской упала на пол с глухим стуком, забрызгивая его сапоги, когда он схватил её за липкую талию и потянул к кровати.       Он толкнул её, и она упала — под белыми простынями расцветала алая краска. Она нетерпеливо наблюдала за ним, и её возбуждение возрастало, когда он швырнул испорченный пиджак на пол и немного повозился с передней частью штанов. Он убрал прядь волос от её глаз, ненамеренно оставив красный след на её лбу. Обхватив мягкую плоть её бёдер, он закинул её ноги на плечи, и затем скользнул в неё, проникая внутрь одним глубоким толчком. Он твёрдо бился в неё — сильными, глубокими толчками, вдавливая её в кровать. Его кровь кипела от того, как она корчилась на простынях, отмечая их краской.       Она кончила, взобравшись на него верхом — её бёдра расслабились, пока его руки крепко держали её. Он кончил, когда взял её сзади — разглядывая узоры алой краски, струящиеся по её позвоночнику.       Туман страсти спал. Беккет лежал среди созданного им искусства, наблюдая, как Элизабет выскользнула из кровати, на цыпочках пересекла комнату и уселась перед туалетным столиком. Он смотрел, как она смывает алую краску с волос, как она стекает по её локтям. — Прежде… — сказал он, — Вы хотели мне что-то сказать. Элизабет поймала его взгляд в зеркале. — О, — вздохнула она, — Это не имеет значения.