Numquam obliviscar

      Тревиль знает, что рано или поздно этот день настанет. Рано или поздно детский пытливый разум захочет получить ответы, и капитан королевских мушкетёров не сможет скрыть их от девичьей настойчивости. — Папа, — Жанна-Мария смотрит прямо, прожигая отца жгучим любопытством в стально-серых глазах, — а где моя мама? — она склоняет вбок голову, и тёмные локоны слегка подпрыгивают от такого незамысловатого движения.       Мама… Девочка-бета, конечно, мыслит привычными ей категориями; конечно, она смотрит на меняющийся мир, в котором альф и омег становится всё меньше и меньше, и её разум выстраивает стройный логический ряд. Если бы, однако, и в жизни всё было так просто… — Видишь ли, — Тревиль присаживается на край кровати дочери, которая специально двигается в сторону, освобождая родителю побольше места. Натягивает почти до носа одеяло и внимательно смотрит таким знакомым кардинальским взглядом. — У тебя не было мамы. Твоим вторым родителем тоже был мужчина, — девочка в ответ округляет в удивлении глаза, в которых тут же загорается восторг.       Новость отца не шокирует её — с самого раннего детства она проводит время в мушкетёрских казармах, в которых всё ещё достаточно часто встречаются альфы. Да и общественная мораль не утаивает существование других полов, кроме бет, отчего Жанна-Мария не слышит об этом впервые. Удивляет её явно другое, то, что она — дитя случая и плод любви угасающих гендеров. — Кем он был? — девочка тут же забрасывает отца вопросами, не сводя с него полного жгучего любопытства взгляда. — Ты любил его? Почему его нет с нами?       Тревиль улыбается, и в улыбке этой отчётливо скользит горечь. Он мягко ерошит грубой мозолистой рукой тёмные волосы дочери и отвечает со странным теплом: — Конечно, я его любил, — вздыхает тяжело, и воспоминания отдают тупой болью где-то под рёбрами. — Но он всегда был… не таким, как другие омеги. Он смог добиться того, чего никогда не добивался ни один из них… Из-за этого наши отношения с ним хранились в большой тайне, а о твоём рождении не знал никто, кроме Констанции и Атоса с его друзьями. Мы вынуждены были скрываться… И он не мог быть с тобой рядом, хотя я знаю, что он очень этого хотел. — Это из-за этого его сейчас нет с нами? — Жанна-Мария снова склонила голову набок, на что Тревиль вновь горько улыбнулся. — Увы, моя дорогая, — он тяжело вздохнул, качая головой. — Твоего второго родителя отравили, когда тебе не было ещё и года. Он был слишком видной фигурой, и многие ему желали смерти. — Но почему, папа? — малышка слегка нахмурила бровки, глядя на отца с лёгкой тревогой и явным сопереживанием во взгляде. — Это большой секрет, — слегка наклонившись к дочери, понизил голос до таинственного полушёпота тот. — Я не могу утаить его от тебя, но ты должна хранить его втайне. Обещаешь? — девочка тут же с готовностью кивнула и в подтверждение этого решительно прикрыла ладошками нижнюю часть своего лица. — Хорошо, — Тревиль тихо посмеялся, и взгляд его, с которым он смотрел на ребёнка перед собой, потеплел.       Он замешкался на мгновение, вновь вспоминая Армана. Когда-то он пообещал ему, что их дочь не забудет родителя, давшего ей жизнь. — Ты слышала когда-нибудь о человеке, которого звали Арман Ришелье? — Тревиль обратился к дочери с вопросом, на что та мгновенно кивнула, отозвавшись с искренним восторгом: — Конечно! Дядя Арамис говорил, что несмотря на то, что он и многие другие его недолюбливали, он был величайшим кардиналом Франции и сделал для неё очень много. Благодаря ему Франция стала такой сильной! — Это верно, — Тревиль улыбнулся, погладив гордую своими познаниями дочь по голове. — Так вот, Жанна-Мария, этот человек не только сделал Францию самым могущественным государством Европы — помимо этого, он подарил мне тебя.       На несколько мгновений между дочерью и отцом повисло молчание. Девочка удивлённо смотрела на взрослого, явно осмысливая его слова. Тревиль же, вновь вздохнув, продолжил со странной задумчивостью: — Он дал тебе жизнь, хотя не должен был этого делать. Он нарушил устоявшийся общественный закон и доказал, что омега может добиться ничуть не меньших высот, чем альфы или мужчины-беты. Он смог сохранить свою тайну и унести её в могилу, но вместе с тем… Пусть и на короткие месяцы, но он смог разделить свою любовь со мной, смог подарить всю свою любовь тебе. И несмотря на то, что он ушёл, когда ты была ещё совсем маленькой, я верю в то, что он до сих пор рядом, — отец улыбнулся с тёплой нежностью растерянной дочери и ласково провёл пальцами по её худой щёчке.       «Я верю в то, что теперь он присматривает за нами обоими»