Когда мир сходит с ума

Рывок – и Тики сел на кровати, открыв рот в немом крике. Ему было страшно, впервые, с момента пробуждения в нем генов Ноя, ему было действительно страшно. То, что он увидел во сне, было пугающе правдоподобным, но Тики помнил, что правдоподобный не значит правдивый. И он искренне надеялся, что это не окажется реальностью, потому что такая реальность ему совершенно не нравилась. Он встал, сбрасывая с себя остатки этого ужасающего сновидения, накинул халат и вышел из комнаты. Сейчас лучше всего было пройтись, желательно – до кухни. Тики ничуть не волновало то, что он находится не в своем доме, сейчас он думал о двух вещах – еде и странном сне. Сне, в котором был Граф и Бог, и Чистая Сила. На кухне оказалось тихо, темно, и достаточно еды, чтобы накормить мальчишку-экзорциста Аллена Уолкера. С наслаждением вгрызаясь в куриное крылышко, игнорируя все правила этикета, да и чего ради было его придерживаться на темной пустой кухне, Тики с облегчением вздохнул. – Лорд Микк? – Тики повернулся на возглас и увидел леди Джейн, дочь хозяина дома. Милую Джейн, которую прочили ему в жены. Ничего милого в этой девице Тики не видел. Вот и сейчас она шокировано пялилась на него, раздражая своими вытаращенными глазами. Теми самыми, которые все в один голос называли выразительными и глубокими. Она раздражала Тики своим взглядом, своим открытым ртом, прикрытым ладошкой, как и положено благовоспитанной юной леди. – Не спится, миледи? – насмешливо поинтересовался Тики, даже не удосужившись сделать принять более-менее приличный вид. Так и остался стоять у стола, в одной руке держа куриное крылышко, а в другой – бокал с вином, которое он взял сам не помнил откуда. – Милорд, вы… – она запнулась, подбирая слова. – Простите, но что вы здесь делаете так поздно, милорд? Он не собирался отвечать. Он вообще не собирался ни с кем говорить после того, что ему приснилось. Мог бы разбудить Роад или Шерила, о таких вещах лучше говорить с семьей, а не посторонними людьми. А он говорить не хотел, он хотел забыть. Эта девица выводила его из себя, поднимала в нем волну ненависти, горький осадок того, что заставило его так испугаться. Так неосторожно она пробуждала все самое темное в нем не хуже идущего по соседней улице экзорциста. Определенно Шерил был неправ: жена – не то, что нужно Тики. Тем более, такая раздражающая жена. Спокойно доев, Тики медленно направился к ней. Наверное, он выглядел пугающе, он почти мог чувствовать страх несчастной девушки, но даже сейчас, даже оказавшись в таком положении, она умудрялась его раздражать. Что ж, решил Тики, свой последний шанс она проморгала. – Красавица моя, – он подошел вплотную и ласково провел кончиками пальцев по ее щеке. В ее глазах отразилось волнение, неужели подумала, что он собирается к ней приставать? – Что же вы такая глупая, леди Джейн? На лбу проступили стигматы, глаза блеснули желтым. Рука взметнулась и в один момент оказалась в горле жертвы. Всего на секунду, а потом Тики с такой же легкостью вытянул ее и стал наблюдать за тем, как девушка тяжело оседает на пол, хватаясь за горло и судорожно пытаясь вдохнуть. Мешал маленький подарок, который Тики там оставил, счел достойным такой миленькой леди. С тонкой улыбкой, потягивая вино из бокала, он наблюдал, как раздражающая девица задыхалась и билась на полу, словно в припадке. И только когда она утихла, он понял, что мыслей о сне как не бывало, и хоть он не забыл сути, неприятные ощущения притупились, и он мог позволить себе еще немного отдыха. Утром все гости шепотом обсуждали такую нелепую смерть леди Джейн. Надо же, подавиться косточкой от куриного крылышка. Дамы вовсю судачили о том, что, оказывается, это не первый раз, когда леди Джейн отправлялась ночью за едой на кухню, и из-за этого покойница не так уж и легко помещалась в свои прекрасные платья, вот и приходилось очень туго затягивать корсет. Мужчины уже не называли ее милой, только сухо говорили, что так жаль, что бедняжка умерла. Шерил смотрел на Тики осуждающе, словно подозревал, что без его участия это не обошлось, а Роад и Джасдеби прикрывали улыбочки и перемигивались, когда никто не видел. Вот уж кто развлекался происходящим. Тики, решив сохранять невозмутимую мину, перекинулся парой дежурных фраз с теми, кто сам пытался завязать с ним разговор, а потом ушел в тень. Его снова поглотили мысли о странном сне. Заинтересованные взгляды Роад Тики чувствовал прекрасно, сказывались годы опыта и повышенная раздраженность. Поэтому всю дорогу домой, пока Роад, пытаясь состроить хорошую мину при плохой игре, то и дело посматривала на него, порываясь что-то спросить, Тики только кинул на нее неприязненный взгляд и тихо рыкнул: – Убери ее от меня, Шерил. Роад подняла руки в примирительном жесте. И даже не извинилась, хотя, Тики и не ждал подобного от своей сумасшедшей семейки. Как и того, что Шерил обратит внимание своей любимой приемной доченьки на элементарные правила поведения в отношении членов Семьи. Но совершенно ожидаемо для него было, что Роад ткнет его пальцем в грудь и обвинительным тоном заявит: – Тебя что-то беспокоит. Что ответить на такое, Тики не знал. Все же, Роад была их Старшей, она чувствовала их, была связана со всеми ними. Она не могла не знать, что с ним что-то происходило. – Это все благодаря Малышу. Хорошенько он меня приложил, а пробуждение полной памяти весьма болезненно, – у Тики не было на уме жаловаться, но получилось не очень хорошо. Впрочем, это уберегло его от дальнейших расспросов. И Роад, и остальные члены Семьи считали его весьма болезненное и неприятное полное пробуждение не просто необходимостью, а естественной вещью, к которой Тики наконец-то оказался готов. И все трудности, связанные с этим пробуждением, он просто должен был пережить, перенести и стать настоящим, правильным Ноем. Какие глупости. Тики не считал, что такое вообще возможно. Он не представлял, что правильность – вообще применимое слово в их случае. Правильные и неправильные Нои. Смешно. До истерического смеха. Порой Тики казалось, что он сходит с ума, медленно, но уверенно и постепенно. И неизбежно. Правильным он становится или нет, но Тики знал одно наверное: что-то рвалось наружу из глубин его подсознания. Что-то темное, страшное, что заставляло даже его самого вздрагивать и просыпаться в холодном поту. Он боялся этого, отпустить ли, или столкнуться с ним, Тики не знал. Он опять проснулся от кошмара, неприятного, липкого, намертво цепляющегося к коже и не отпускающего даже после пробуждения. Значит, было что-то, что пугало его, Ноя, и уже от этого у Тики чуть не тряслись поджилки. Он неожиданно чувствовал себя беспомощным, неспособным сделать хоть что-либо со своим состоянием. После пробуждения в нем Ноя он уже и забыл, что это такое, но сейчас появилось неожиданное осознание, что Нои – не сверхлюди. И Тики это не нравилось. Он никогда не мнил себя бессмертным, неуязвимым, но не предполагал, что именно его сознание станет подкидывать ему такие вот сюрпризы, а не ненавистные экзорцисты. Тики чувствовал опасность. Опасность для него же самого, и она исходила изнутри, от его ноевской сущности. Как будто бы Ной только и думал, чтобы пожрать его, поглотить, уничтожить. Он боялся, метался внутри, как зверь в слишком маленькой для него клетке, вспоминал и отчаянно хотел защитить самого себя, использовать все доступные для этого ресурсы, не беспокоясь о личности носителя памяти. Если это и было полное пробуждение, то Тики не собирался давать Ною ни единого шанса, ему слишком нравилось жить. Жить как Тики Микк, и как Удовольствие Ноя. Неприятное чувство тяжести заставило Тики подняться с постели. Все равно уснуть сейчас бы не получилось, поэтому он спустился на первый этаж в надежде разобраться в себе по ходу. Хотелось то ли напиться, что было довольно трудно с ноевской регенерацией, то ли убить кого-нибудь. Последнее, Тики знал, было стремлением того самого темного и пугающего, но он не мог противиться. Он шел на кухню, но отвлекся на слабый свет с гостиной. Желание убивать стало только сильнее, ведь ему просто в руки шел кто-то, не спящий таким поздним отвратительным вечером. Что бы он ни говорил о светлой и темной сторонах, сейчас, после удара проклятого Уолкера, они будто бы перепутались, стали неразличимые, он и сам толком не видел, что в нем светлого. О таком говорят «запутался в себе», но Тики никогда не мог понять, в чем там запутываться одному человеку, а теперь сам. – Тики? Не ожидала вас увидеть в столь позднее время. Мелодичный голос Трисии отвлек Тики от мрачных мыслей. Как бы ему ни хотелось почувствовать сейчас чужое бессилие и страх, поднимать руку на жену Шерила он не собирался. Хорошо помнил: брату нужна Трисия, она – выгодная ширма и необходимость, а скандала вокруг семьи Камелот никому не нужно было. – Трисия, – он окинул взглядом открывшуюся композицию. Его невестка сидела в глубоком кресле у камина, кутаясь в теплую шаль. У Трисии всегда было слабое здоровье, она постоянно болела и Тики порой не понимала, почему Шерил не нашел более подходящей женщины. Манипулировать он мог бы любой, но любая другая могла бы родить ему детей, недолгое удовольствие, но пробуждающаяся память подсказывала, что оно того стоит. – Составите мне компанию? На низком столике рядом с камином стоял кувшин с вином и наполовину полный бокал. Тики кивнул и опустился в соседнее кресло, пока Трисия доставала из буфета бокал для него. Почему-то он ожидал, что она начнет говорить, но она только налила ему вина, горячего, пахнущего пряностями и пьяняще парующего, и устроилась в своем кресле. Она молчала, смотрела даже не на него, на огонь, словно увидела там что-то необычное, интересное, а Тики потихоньку проникался уважением к этой странной женщине. Было что-то успокаивающее в том, чтобы сидеть вот так у камина и молчать, кошмар отступил, осталось глухое тянущее неприятное ощущение, постепенно растворяющееся в этой атмосфере уюта. Он то и дело бросал взгляды на умиротворенное лицо Трисии, ее полуприкрытые глаза, и легкую, мечтательную улыбку. Такими темпами еще немного и он начнет понимать Шерила. Начал бы, если бы брат принимал от жены то, что она с таким заметным удовольствием сейчас отдавала: заботу, поддержку, молчаливую, самую необходимую именно в этот момент. Ветер гулко хлопнул открытым окном. Тики вздрогнул от неожиданности и покосился на абсолютно спокойную Трисию. Ее не побеспокоили ни слишком громкий в почти идеальной тишине стук, ни холод. Он все же встал, плотно закрыл окно и всмотрелся в ночное небо. На улице моросило. Тики больше всего не любил такую погоду: неприятную, будто под кожу пробирающуюся со своей противностью. – Все еще дождь? – поинтересовалась Трисия, когда он вернулся к камину. – С самого утра не переставал, – отозвался он. – Жаль. Вы же любите гулять в саду. Трисия повернулась к нему и посмотрела, внимательно, пытливо, а в глазах плясали озорные огоньки. Иногда она казалась Тики неуловимо, до странного похожей на Роад. Одновременно и серьезная, и непосредственная, наверное, эта черта в невестке нравилась Тики больше всего. Если она, конечно, не пыталась с этой непосредственностью влезть в душу. Обычно не пыталась, и Тики, поняв это только сейчас, позавидовал брату. Провести всю человеческую жизнь рядом с такой женщиной уже не казалось пустой тратой времени. – Вас что-то беспокоит, – не спросила, констатировала она, отворачиваясь обратно к камину. На хорошеньком лице не отобразилось ни одной эмоции, которую ожидал там увидеть Тики, только глубокая задумчивость. И эта фраза. В голове опять проскользнула мысль о том, не может ли Трисия быть кровной родственницей их Роад. – О, нет, я не интересуюсь, – тихо рассмеялась она, заметив, должно быть, замешательство на его лице. – Не то чтобы у меня были основания полагать, что вы должны поделиться тем, что гнетет вас, со мной. – Мне хотелось бы, – возразил Тики прежде, чем сам понял, о чем говорит. – Но вы, конечно же, не можете, – мягко улыбнулась Трисия. Он хотел ответить, но она покачала головой и приложила палец к губам. В один момент она стала выглядеть, как живая иллюстрация к поговорке о том, что в каждой женщине должна оставаться тайна. – Держите это в себе, Тики. Держите это в себе, пока не поймете, что готовы поделиться этим с кем-то. А когда будете готовы – постарайтесь говорить искренне. Уверена, вас есть кому выслушать, а если нет – я сделаю это с удовольствием, приличествующем вашей родственнице. Тики в один момент понял, что она права. Странная женщина, знающая, что он хочет услышать, что стоит сказать, чтобы помочь облегчить душу. Даже не будучи осведомленной о тонкостях ситуации Трисия ненавязчиво подсказала ему, что делать. Будь он уверен в том, что Шерил знал об этой способности жены, он бы тот же час понял, что женитьба на Трисии не была просто ради укрепления в обществе и возможности взять опеку над Роад, а для того, чтобы вот такой понимающий человек всегда был рядом. Впрочем, Тики знал, что Шерил вряд ли проводил с женой больше часа в неделю и ни капли ею не интересовался. И был совершенно неправ. – Уже слишком поздно, – он решительно поднялся и протянул ей руку. – Позвольте проводить вас, Трисия. Шерил изведет меня, если с вами что-нибудь случится. – Вы лжец, дорогой брат, хоть и совершенно очаровательный, – она приняла его руку и кротко усмехнулась. – Но вы правы, мне следует ложиться. Я обещала утром посмотреть на успехи милой Роад в игре на фортепиано. Его восхищению не было предела. Трисия искренне пыталась стать женой и матерью, ей хотелось заботиться и опекать, создавать семейный уют, а будучи женой Шерила это было сложно. Сейчас он был готов согласиться с ее суждениями: ему стоило поговорить с кем-нибудь, это не могло просто пройти, то, что так беспокоило, даже пугало его, могло нести опасность Семье или же ему самому. Такое нужно было обсуждать прежде, чем повторится история Четырнадцатого, о которой он столько слышал. Со своими тревогами, Тики признал это после ночного разговора, необходимо было что-то делать. И было совершенно очевидно, к кому из Семьи стоило идти со странными сновидениями и чувством возрастающего страха после пробуждения. Роад. Старшая. В каждом поколении кто-то нес это бремя, становился тем, кто должен быть опорой для каждого члена Семьи. Когда Роад не была взбалмошной девчонкой, зациклившейся на самой себе, она могла стать действительно мудрой советчицей. Может, она просто вспоминала о своем настоящем возрасте? Сколько ей, кстати, было, Тики не помнил. Не менее пятидесяти, но что-то подсказывало Тики, что на самом деле значительно больше. Тики проходил весь день по особняку Камелотов, намереваясь поговорить с Роад, но не в состоянии собраться с мыслями. Разговор предстоял непростой, а он даже не знал, с чего начать. Роад была близка ему, как никто из Семьи, но сейчас это не помогало, а даже наоборот. И только ближе к вечеру, когда он понял, что если не поговорит с ней сейчас, рискует провести еще одну захватывающую ночь наедине с собой и своими кошмарами, Тики решился. Он нашел Роад в своей комнате, но даже не удивился этому. Наверное, чертовка знала, что он все же собирается поговорить с ней, пусть вчера он и заверил ее, что все в порядке. Она восседала на стуле у окна, закинув ногу на подлокотник, и задумчиво грызла большой круглый леденец. – Тики? – вопросительно протянула она, словно была удивлена, что он пришел в свою комнату. – Почему Граф хочет уничтожить Сердце? Вопрос вырвался сам по себе, и в один момент Тики сам его испугался. Почему он начал именно с этого? Почему сформулировал именно так? Он не был совершенно безнадежен, как часто сокрушался об этом Шерил иной раз, когда разговор с Графом заходил о семье, Тики умел думать, умел анализировать, особенно когда дело касалось его самого. – Почему? – Роад запнулась. – Почему ты спрашиваешь об этом? – Он же на самом деле не собирается устраивать конец света, не так ли? – Ты помнишь? Помнишь предыдущую жизнь? – Это же не возможно, – фыркнул Тики, падая на кровать. – Только не после того, как нас убил Четырнадцатый. – Но ты помнишь! – она соскочила со стула, обвинительно тыкая в него пальцем. – Иначе ты не спрашивал бы, не говорил бы так. Или только вспоминаешь? Тики подвинулся на кровати, позволяя Роад усесться рядом. Она с возросшим интересом рассматривала его, верно ожидая ответа. Их странная беседа, состоящая почти из одних вопросов, к его удивлению протекала совершенно естественным путем, и Тики, поначалу переживающий из-за того, как все объяснить, понял, что на самом деле это не было необходимо. – Мне снилось кое-что. – О, обычный способ припоминания давно забытого. – Может, не будешь перебивать? – раздраженно поинтересовался Тики. Роад обиженно поджала губы, но через несколько секунд любопытство взяло верх, и она кивнула. – Странный сон, в котором Бог предлагал что-то Графу, а тот отказался, а потом… В глазах Роад отразилось восхищение. – Ого. Насколько же глубоко ты соприкоснулся со своей темной сущностью?! – Малыш здорово приложил меня тогда в Ковчеге. Думаю, это из-за него. – Значит, все благодаря Аллену, – задумчиво протянула Роад. – Он не обрадуется, когда узнает. – Неважно, – оборвал ее Тики. Об Аллене Роад могла говорить очень долго, тогда либо им пришлось бы проболтать целую ночь, либо он бы так и не узнал того, ради чего все затевалось. – Так ты знаешь, что делает Граф? Роад нахмурилась. Выглядела она, что обидевшийся ребенок – сжатые, подрагивающие губы, широко распахнутые глаза, некрасивые морщины на лице. Если бы Тики не знал ее, подумал бы, что сейчас начнутся слезы, истерика и другие прелести жизни, на которые способны детишки, особенно избалованные и выросшие в богатых семьях. К счастью, Роад на такое не была способна, разве что демонстративно, чтобы добиться желаемого от своего так называемого отца. – Нет, – неохотно признала она. – Понимаешь Тики, Граф, он… он сошел с ума. Он забыл о своем плане, своем решении и его причинах. Осталась только ярость, ненависть к Чистой Силе и желание уничтожить Сердце. Оно ведет его вперед, но в пылу битвы он не заметит, как уничтожит мир. – Дерьмо, – не сдержался Тики. Он заметил выразительный взгляд Роад и вопросительно приподнял бровь. – Что? Не выражаться при тебе, как всегда напоминает Шерил? Готов поспорить, за не одно десятилетие своей жизни ты и не такое слышала. – Когда ты так говоришь, я начинаю вспоминать, почему тебя из всех братьев я люблю больше всех. – Когда ты так говоришь, мне становится страшно. В ответ Роад фыркнула и отвернулась, демонстрируя свое отношение к этому разговору. Порой, очень часто, Тики думал так же, как она – что из всей Семьи она для него ближе всех, лучше всех понимает его и принимает со всеми предполагаемыми изъянами. – Если бы я только знала, где он, мы могли бы попросить о помощи. Уж он-то не отказал бы. – Кто? – переспросил Тики, понимая, что пропустил часть разглагольствований Роад из-за собственных размышлений. – Аллен! И предупреждая твой вопрос – не тот Аллен, о котором ты мог бы подумать, – Тики подавил смешок, отмечая, как забавно насупилась Роад. – Аллен был другом Семьи, – объяснила она, – в прошлом поколении. Долгая история, но главное: когда я говорю «друг», я именно это и имею в виду. Он знал, кто мы, и он не видел в нас монстров. Но Аллен пропал, когда начались все те неприятности с Неа. – Так может наш дорогой Четырнадцатый и его убил. Так или иначе, он наверняка либо слишком стар, либо уже умер. – Он не мог, – уверенно заявила Роад. Так, словно ни на долю секунды не сомневалась в том, что говорила. Тики решил с ней не спорить. Если ей так хочется побыть маленькой девочкой, верящей в своего героя – очередного Аллена, какая ирония – он не собирался ей мешать в этом. – Если бы ты помнил его, тоже не сомневался бы. Наверное, проблема была именно в том, что Тики не помнил никакого Аллена. Впрочем, не то чтобы он действительно помнил хоть что-нибудь. Не считая чертовски неприятного вызванного кошмарами понимания истории с Графом и Сердцем. Довольно призрачного и не окончательного. – Я и не сомневаюсь. Тем более, раз ты так в нем уверена. – Конечно, я не сомневаюсь. Это же Аллен, он… – Он обожал сладости, особенно бельгийские вафли с шоколадом. Пока Одаренность не показал ему митараши данго. Роад победно вскрикнула и кинулась ему на шею, приговаривая, что Тики обязательно все вспомнит. Озвученный факт показался невероятно важным и самому Тики, но он пока еще не помнил, почему.