Больше, чем напарник

Утром, почувствовав себя намного лучше, напарники собрались и пустились в обратный путь, который, по счастью, пролегал через тот самый городок, где они останавливались в прошлый раз. Хидан молча забронировал два номера, отдал ключ напарнику и собирался уйти, но Какузу окликнул его. — Хидан… если у тебя сегодня есть свои планы… будь немножко потише, ладно? — вполне вежливо попросил казначей. Мацураси удивленно выгнул бровь. — Ладно… хорошего отдыха, — пожелал блондин и поднялся на свой этаж, не заметив грустного взгляда банкира. Вечером Джионго снова не спалось и он решил узнать, один ли Хидан, или тот парень снова составляет ему компанию. Финансист честно признал, что он ревнует язычника. Ревнует, но ничего сделать не может. Он сам запорол все. И вряд ли юноша, один раз обжегшись, сможет довериться ему во второй раз. За дверью, к которой Какузу подошёл тихо, раздался тихий стон. За ним последовал еще. И еще. И ещё. Казначей хотел было развернуться и уйти, решив, что напарник сегодня не один, но тут чуткий слух бессмертного уловил имя. Его имя. Хидан стонал его имя своим нежным голоском, и это звучало настолько прекрасно, что банкир попросту не поверил своим ушам, замирая, как вкопанный. Но стон повторился и стал чуть громче, и глодавшие казначея сомнения окончательно развеялись. Дождавшись, пока за дверью стихнут звуки работающего душа, бессмертный постучался. Хидан, недовольно что-то бурча, открыл дверь, а банкир, едва его увидев, забыл, зачем он вообще пришел. У язычника было очень красивое тело: длинные и стройные ноги, которые хотелось забросить себе на плечи и долго выцеловывать, руки с очень тонкими пальцами, которые прямо сейчас удерживали полотенце на бедрах. На коже цвета топленого молока поблескивали остывающие капельки воды, а белые волосы, мягкие, Какузу помнил, насколько они мягкие, слегка кудрявились после душа. Хидан шмыгнул носом, ожидая увидеть за дверью кого угодно, кроме своего напарника, но все равно отошёл, пропуская его: — Какузу, ты чего? Не спится? Проходи. Банкир молча кивнул и шагнул в номер. Как и в прошлый раз, Хидан остановился на этаж выше, и это тоже Какузу не нравилось: сердца неспокойно бились от одной только мысли о том, что Хидан может быть там с кем-то. Джионго зашел в спальню и присел на кровать, мысленно отмечая, что язычник еще не превратил комнату в филиал Ада на земле. Жрец запер дверь на ключ, вернулся в спальню и присел на кровать, сохраняя небольшую дистанцию. «Боится меня, вот и правильно», — думал мужчина. — Эй, что-то случилось? Или просто решил зайти проверить, не устроил ли я тут колыбель разврата? — спросил адепт, осторожно, словно боясь негативной реакции, укладывая ладонь около колена Какузу. Банкир вздрогнул. Что он должен сказать? «Извини, услышал что ты выстанываешь мое имя пока ублажаешь себя»? «Я хочу тебя, и давно, но повел себя как последняя скотина и все испортил»? Что? — Я… я просто хотел удостовериться, что ты хорошо устроился, — ответил он тихо. — Как видишь, вполне комфортно. Что-то еще? Какузу собрал всю волю в кулак. Если он не скажет об этом — то не скажет уже никогда. — Я хотел попросить прощения. За то, что я сделал с тобой. Хидан только выгнул бровь. — Я тебя уже простил, проехали. Ты просто дурной, я понял. Я тебя простил, отпустил и все, будем работать, как раньше, — спокойно пояснил адепт. — Не будем! — неожиданно рявкнул Какузу, заставив напарника вздрогнуть, испуганно отшатнуться и вжаться в изголовье кровати, обнимая себя. Казначей проклял свою несдержанность и смягчил тон. — Прости. Я не хотел тебя напугать. Но я правда хочу извиниться. Извиниться... чуть ближе. Иди сюда, — мужчина протянул руку. Хидан сначала неверяще пялился на протянутую ему ладонь, но вскоре неуверенно протянул руку в ответ и осторожно коснулся пальцев напарника. Какузу ласково погладил его по ладошке, прежде чем перехватить покрепче и притянуть к себе в объятия. Язычник испуганно замер: сердце бешено колотилось под ребрами, грозясь пробить их и вылететь из груди, а Какузу, успокаивая, погладил его по голове, будто маленького котенка. — Я повел себя, как последняя сволочь. Мы могли спокойно поговорить, а вместо этого я окунул тебя в грязь, избил и… - банкир не стал проговаривать этого слова вслух, они и так прекрасно знали, что он сделал, - ты не заслужил такого обращения. Не заслужил боли. И уж, тем более, тех слов, что я тебе наговорил. Ты заслуживаешь чего-то намного лучше. И я правда пойму, если ты покинешь организацию. Пожалуйста, Хидан, я правда раскаиваюсь, — голос садился: редко Какузу говорил так много и на такие темы. Наверное, никогда не говорил. Финансист ожидал чего угодно: от оскорблений до новых ударов, но его словно током ударило, когда жрец, мягко улыбнувшись, будто это ему уже несколько сотен лет, а Кузу - маленький мальчик, погладил его по подбородку большим пальцем. Банкир моргнул, встречаясь взглядом с улыбающимся язычником. — Я уже простил тебя, Какузу. Но, если ты действительно так хочешь загладить вину, у меня есть одно условие, — промурчал адепт, касаясь щеки Какузу. — Какое? — Ты так долго перечислял, чего со мной не должно было происходить. Так скажи мне, что я заслужил? Хидан... Хидан. Видимо, жизнь в борделе и женское воспитание обучило его женской мудрости. Какузу нерешительно протянул руку к лицу напарника, но в нескольких сантиметрах остановился, будто передумал. — Я могу… показать? Альбинос замер. Видно было, как ему на самом деле страшно: тело все помнит, каждое прикосновение, но банкир, надеясь на согласие, обещает себе самому обласкать каждое место, на которое приходился удар. Хидан моргнул, медленно двигаясь ближе, и сам прижался теплой щекой к большой и грубоватой ладони своего напарника. Любимого напарника. — Можешь.

***

Хидан мягкий. Мягкий и сладкий. Мягкий, сладкий и очень отзывчивый, когда его целуешь. Хидан любит поцелуи. В губы: долгие, нежные, такие же сладкие, как и он сам, мокрые поцелуи, переходящие в неистовую борьбу языков и осторожные покусывания. Хидан смеётся, когда Какузу игриво прикусывает кончик его носа и, обняв напарника за шею, шепчет: - Кузу, целовать можно не только здесь. Хидан любит объятия и поглаживания, особенно в районе ключиц, груди и ушей. Хидан изгибается, когда банкир языком проводит влажную дорожку от местечка за его ухом до груди и, лизнув, обхватывает губами аккуратный розовый сосок. Держит его во рту, согревая, и, подняв на партнёра глаза, тягуче посасывает. Жрец тихо стонет, и финансист только крепче присасывается, губами перебирая нежную тонкую кожу, чтобы услышать ещё стон. И ещё... - Кузу, страшно... Хидан боится. Это не панический страх, конечно, но каждый раз, услышав такую фразу, Какузу льнет к нему ближе и целует в губы, щеки, лоб, чтобы убедился в самых нежных его намерениях и не пугался. - Все хорошо, Хидан. Я не причиню тебе вреда, - мужчина носом поглаживает юношу за ушком, вдыхая приятный запах его тела и волос, - хочешь отдохнуть? - Ох... Нет. Думаешь, с таким стояком в штанах я хочу отдыхать? Окстись, дедуль... - язычник зарывается в длинные волосы и притягивает Кузу ближе, чтобы точно расслышал, - я хочу тебя. Хидан прямой, как стрела, в своих высказываниях, но, стоит только погладить в нужном месте и пару раз поцеловать - он мягкой глиной плывет в объятиях, изгибается и просит ещё, одновременно пытаясь уйти от обжигающе-горячих прикосновений. Какузу это кажется милым. Хидан целиком кажется ему милым. Милым и мягким. Приятным. Особенно внутри, где, помимо мягкости и нежности, присутствовал жар, и у Кузу, едва ли не сидящему перед жрецом на коленях, колени подкашиваются. С таким удовольствием ему ещё никто не отдавался. Хидан обнимает партнёра за шею своими прекрасными длинными ногами и Какузу не может сдержаться: целует щекотно щиколотку, нежное местечко под коленкой, бедра покрывает целой россыпью поцелуев и Хидан, и без того сжимающийся на его пальцах, стискивает их ещё сильнее и у финансиста внутри все дрожит от осознания того, насколько приятно ему будет внутри. Если тот позволит, конечно. Хидан так сильно любит поцелуи, что Какузу, кажется, сходит с ума. Это невероятно. Нежные, теплые и мягкие: за ушками, на щеках и лбу, и абсолютно противоположные им - мокрые, развратные, но все равно ласковые - на губах сладких и соблазнительных губах. Хидан любит целоваться и ластиться к Какузу. Только к Какузу он так льнёт, желая получить как можно больше прикосновений: ко всему телу. Хидан очень чувствительный. Особенно за своими маленькими ушками, около ключиц и груди. Какузу хищно улыбается, вновь проводя мокрую дорожку от уха до груди и, подняв на партнёра глаза, прихватывает губами аккуратный розовый сосок. Хидан крупно вздрагивает, побуждая к большему, гораздо большему: банкир губами пожевывает нежную кожу, перекатывает твердую горошинку языком, совсем легко, почти невесомо, касается ее зубами, и жрец, и без того распаленный, разводит обнаженные ножки, предоставляя партнеру куда большую площадь для действий. Какузу действует. Выцеловывает себе путь по подрагивающему животу, оставляет засос прямо около основания мокрого члена, ловит ногу Хидана и, смеясь, целует розовую пятку. Жрец хихикает, будто ребенок, и тянет к партнеру руки, совершенно уже не боясь. Он хочет целоваться. Он снова хочет целоваться. Какузу не может ему в этом отказать. Хидан как раз посасывает его язык, когда банкир находит опухшую от долгого возбуждения простату. Бедный, уже больно, наверное... Кончиками пальцев финансист обводит бугорок по кругу, дразнит, мягко надавливая, и третьим пальцем трёт прямо по чувствительной точке. Хидан громко стонет, но от поцелуя не отрывается, только набрасывается с новой силой и подмахивает стройными бедрами, желая получить больше. Кузу добавляет вторую руку. Указательными пальцами осторожно растягивает смазанную дырочку и целует Хидана в скулу: - Помоги мне. Жрец приоткрывает красные глаза, блестящие от слез, и кивает, нащупывая рукой горячий, крупный и тяжёлый член Какузу. Он, конечно, несоизмерим с пальцами, но мало ли, что в Хидане уже побывало - не порвётся. Тем более если медленно... - Вот так... - Кузу придерживает язычника за талию и поглаживает его член, который и не думает опадать; роняет крупные капли смазки на пресс банкира и пульсирует так сильно, что видно, не касаясь. Внутри Хидана нежно, мокро, узко и обжигающе жарко. Он сам будто засасывает в себя член, уже вскоре оказываясь по корень на него насаженным, и только тяжело дышит, не решаясь даже слегка покачаться. Финанст осторожно заставляет его прогнуться назад и облизывает пересохшие губы, с извращённым удовольствием наблюдая развернувшуюся картину. Оплот разврата просто... - Дай свою ручку, - язычник протягивает, и Кузу, улыбнувшись чуть шире, кладет ее на выступающий бугор, - Ты так сладко прогнулся, что видно, как он двигается внутри тебя. Финансист подбрасывает Хидана вверх мощным толчком таза и тот, ещё не отошедший от осознания своего счастья, не переварив обрушившееся на него удовольствие, просто тает, под пальцами чувствуя твердый бугор, а внутри - огромный, горячий и пульсирующий член Какузу, который так сладко его наполнял, что он готов был кончить прямо здесь и сейчас. Какузу, как оказалось, может очень долго и во всех позах. Хидану оставалось только ловить оргазмы и самого себя пытаться поймать в этой лавине удовольствия, лезть к партнеру целоваться, пытаясь его приостановить, и двигаться самому, потому что без движения, как сейчас казалось, жизни нет совсем. Банкир из грубого напарника превратился в нежного и чуткого любовника, который отвечал на каждое желание язычника, даже если тот не озвучивал его, и отвечал так идеально, что у жреца появлялось предчувствие, будто Кузу неожиданно научился читать мысли. - Только посмотри на это, Хидан... - банкир обводит пальцами припухшие края розовой дырочки, открытой, мокрой, зовущей наполнить его, и, наклонясь, легонько дует. Жрец крупно вздрагивает: на разгоряченной мокрой коже дыхание оседает холодом, но ему всё равно приятно, потому что Какузу это нравится. Ему нравится Хидан. И Хидану он нравится. - Кузу... - банкир всё ещё смотрит с удовлетворенной улыбкой на то, что натворил, и, лизнув пальцы, погружает их в мокрое чрево. Язычник выдыхает, расслабляясь: из него, раскрытого двумя пальцами, вытекает струйка семени, но это только жалкие капли по сравнению с тем, что уже скрыто глубоко внутри его живота. Финансист, наклонясь, целует тепло около пупка и просто обнимает. Они оба нуждаются в отдыхе сейчас. В отдыхе и небольшом количестве воды... - Кузу, - Хидан снова зовёт, и в этот раз разморенный партнёр смотрит на него. - Хидан, давай уйдем из организации. - Что?.. - Что? Я не хочу, чтобы ты был мне напарником. - Не хочешь? - Хидан расстроенно кривит губы, но пара поцелуев в щеки его успокаивает: Какузу не имел ввиду, что хочет его бросить, не имел... - Хочу быть для кем-то большим, чем просто напарником. Язычник тихо смеётся, тая в крепких, уютных объятиях нукенина водопада, и расслабляется, когда его укрывают одеялом. Пять минут и в душ... Пять минут... - И кем же ты хочешь мне быть? Какузу поправляет край теплого одеяла и гладит альбиноса по белой уставшей голове, ероша мягкие волосы. Сложно решить так сразу, когда сколько лет вообще ничего не чувствовал, но сейчас... Сейчас, кажется, Какузу готов вернуться на путь человека. Человека с эмоциями и эмпатией, а не простой бессмертной куклы, зависимой от денег. Но, в любом случае... - Решать тебе, Хидан. Они всё равно оба знают ответ.