Блики сонного песка

      — Яблоки! Сочные наливные яблоки! — кричал, не жалея горла, пузатый продавец.       Занесенная песком, обнесенная глиняной стеной, старая рыночная площадь была пуста, несмотря на то, что сегодня суббота — «рыночный день». Когда-то люди здесь ходили толпами: чтобы пробиться к тому или иному прилавку, приходилось или честно стоять в очереди, или нагло влезать в ее начало и потом получать тумаки от обиженных и обманутых. Но те счастливые для продавцов времена уже успели забыться: по пыльной дороге шла лишь скупая старушка, возможно, и не собирающаяся сегодня ничего покупать.       Близ лавки с яблоками вприсядку пристроился оборванец. Не успевший пересечь черту взрослости, он все же был довольно высок, но легок — руки и ноги были обременены мышцами лишь самую малость. Темную от въевшейся грязи и пыли кожу прикрывали короткие драные штаны и то, что в прошлом можно было называть рубахой. По крайней мере сейчас назвать ее так было точно нельзя: рукава — варварски оторваны, все пуговицы давно растерялись, а вместо них полы соединял коричневый шнурок, пропущенный крестиками в дырки, как в корсетах у приезжих модниц.       Ловкими движениями длинные пальцы выкатили друг за другом три зеленых яблока, которые продавец так кстати расположил на самом краю прилавка. Кража была исполнена быстро и незаметно. И все было бы прекрасно, если б из-за деревянного навеса напротив не выглянул мясник…       — Эй, яблоки воруют! — заорал тот, указывая пальцем через песчаную дорогу.       В мгновение ока вор сорвался с места, краденное сунув в тотчас раздувшиеся мешкообразные карманы штанов, да помчался под горку, длинными ногами делая широкие прыжки! Позади, размахивая чем-то и яростно раздувая ноздри, за мальчишкой бежал толстый продавец яблок, почти что катился — сам как огромное покоричневевшее яблоко, — но догнать нарушителя закона ему была не судьба. Свернув с главной дороги, бродяжка на бегу запрыгнул на пустую телегу, а из нее ласточкой вспорхнул на крышу сарая. Тонкие, длинные, сильные пальцы сжали край крыши, — повиснув на ее противоположной стороне, вор ловко спрыгнул на тропу и побежал дальше. Ветер приятно обдувал его кожу, мальчишка был счастлив, доволен и своей сегодняшней добычей, и получившимся цирковым трюком. С улыбкой до ушей он ворвался на золотое от сухой травы поле!..       — Я — АССАСИН! — задорно прокричал он и, посмеиваясь, вгрызся в яблоко. Вот он, вкус победы и успешного воровства! Сочнейшая сладость затопила его язык; жуя, мальчишка зажмурился, вытер запястьем выступивший из уголков губ сок.       Чистое до этого мига небо разбила надвое молния, и бродяга вздрогнул всем телом. Над самой его головой раскатисто, давяще прогремел гром. Надкусанное яблоко выпало из грязной ладони. Ледяной порыв ветра пронесся по всему полю, всколыхнув не то осуждающе, не то предупреждающе зашептавшую траву. За собравшимися свинцовыми тучами невозможно было найти ни единого лучика солнца.       — Я бы на твоем месте думал, что кричать, — донесся из-за спины вора глубокий мужской голос.       Мальчишка шарахнулся в сторону. Первой его мыслью было: «Продавец яблок-таки нагнал меня!» Но, нет, этого человека раньше здесь никто и никогда не видел… Прежде лежавший, штопанный мешок подложивший под затылок; скрываемый травой, незнакомец сел. Дряхлый, потертый, местами изрезанный коричневый капюшон, заляпанный… красноватой глиной, как решил тогда малолетний вор, замялся у ушей и оттого не скрывал лицо, привыкшее прятаться от солнца. Нижнюю его часть покрывала короткая густая борода, а верхнюю полосовали вздувшиеся шрамы: они прерывали широкие темные брови, разделяли щеки и лоб на мозаику, благо глаза, редкие для сих мест, темно-синие, морские-глубинные, обходили стороной. Правое ухо, видное мальчишке, тоже было не особо цело — не хватало верхней трети. Очередной порывистый выдох бурлящего неба пригнул траву особенно низко, и у пояса незнакомца сверкнула рукоятка шамшира, слабоизогнутой восточной сабли. Клинок был единственным предметом роскоши, отличающим мужчину от обычного бродяги, коих в этих иссушенных, обедневших землях было пруд пруди.       — Они ловкие и сильные, — изобразил бесстрашие перед незнакомцем и близящейся грозой ребенок. — Ассасины. Я столько историй слышал о них! И сам обязательно стану наемником!       Губы путника дрогнули. Хрустнув развитым плечом, он неторопливо поднялся, подобрал с примятой травы мешок и закинул его на плечо другое.       — Они — убийцы. Ты что, хочешь отнимать жизни?       — У жадных богатеев — конечно! — выкатил мальчишка грудь. — Взмахнул красиво ятаганом!.. — изобразил он неказисто стойку мечника. — И нет злодея! Люд радуется, кричит и машет, обнимается и танцует, празднуя победу над корыстью! Всем сразу заживется хорошо! Ради такого убивать не жалко!       Взрослый смотрел на него снисходительно, односторонняя полуулыбка проглядывала из бороды.       — Не полагайся на яркие сказки. Ты скоро станешь взрослым и должен понимать, что убийство — не ловкая победа над волшебным чудищем. Смерть грязна и отвратительна, и чем дальше ты от нее держишься, тем лучше для тебя и для всех, кто хоть сколько-нибудь тебе дорог.       Путник и не рассчитывал с одного разговора донести столь верную мысль до первого встречного-упрямца, но ожидал хотя бы уважительного внимания с его стороны. Мальчишка и без того вряд ли проявил бы такую вежливость! — из-за стены далекого сарая вынырнули две мужские фигуры, быстро приближающиеся к ним, чем всецело завладели вниманием воришки, побелевшего, растерявшегося от страха. Надо бежать — куда? Обратно не вернешься: там наверняка его ищут другие стражники; следует выждать, пока все не уляжется. Бежать дальше, прочь от единственных известных ему мест? — а как там выживать?.. Без воровства он не сумеет прокормиться, но у кого воровать, если других людей нет?..       Странник обернулся медленно — стражники в плотных тканях цвета мякоти инжира, из-под коих выглядывала легкая кольчужная броня, тотчас приметили его шамшир и остановились в десятке шагов, держа кожаные перчатки на рукоятках своих широких стальных полумесяцев.       — Этот малолетний негодяй — вор, — четко высек один из них, — и должен быть передан нам, получить наказание, достойное преступления.       Путник оглянулся на ребенка, тяжелый темный взгляд скользнул к его раздутому карману: из-за оттопыренной грязной ткани выглядывал яблочный бок.       — И каким же будет наказание? — вновь обратил он взор на стражу. — Отрубание рук — за несколько украденных яблок?       — Это не тебе решать! Или считаешь себя выше нашего закона?!       — Жизнь выше вашего закона, — туманно ответил странник, бросил мешок и молниеносно обнажил свой шамшир. Стражники дернулись назад, поспешили вызволить сабли!.. Вспышка бездождевой молнии проплясала по трем жаждущим крови клинкам… — Держись позади, мальчуган, — предостерег воришку чужак, сам неспешно двинулся вперед, дабы увеличить расстояние между неизбежной сечей и юнцом.       Стражники переглянулись, правый кивнул, левый ответил тем же — им не нужно было слов, чтоб договориться о ролях в бою: одновременное нападение, первый кивнувший метит в шею, второй — в торс. У защитника поганого вора всего один клинок, он не способен отразить обе атаки и потому падет. «Этот бой закончится, едва успев начаться!» — широкими шагами направилась к противнику уверенная стража. Синхронно, отрепетированным на десятках тренировок ходом, они разделились — с воинствующим кличем, обычно сбивающим с толку врагов, устрашающим и разрозняющим их, стражники исполнили широкий замах!.. Чужак всем телом вильнул под руку правого воина, вцепился в его каменное запястье и, с ловкой подножкой вдобавок, сдвинул всего его на свое прежнее место. Левый не успел среагировать: его действительно мощный удар пришелся брату по оружию в бок, броня выдержала, но ребра под ней — нет, и с рычащим стоном раненый блюститель закона рухнул, свернувшись, наземь. Отвлекись на него дольше на считанные миллисекунды! — и второй стражник оказался б сражен укусом лезвия в шею, однако он вовремя отскочил назад, и металл просвистел мимо. Чужак бесчувственно глядел ему в глаза, тогда как руки его крутанули шамшир вокруг своей оси — и вонзили в низ затылка корчащегося на траве врага. Мужчина вздрогнул — и затих. Стремительно покидающая его тело кровь жадно пилась иссушенной землей…       — Готов убивать — будь готов быть убитым, — едва двинув головой вбок, обратился убийца к мальчишке, пронзенному отнятой жизнью точно бы настигнувшей его молнией…       С воплем отчаянной, захлестывающей человека всего целиком ярости, оставшийся стражник ринулся в бой. Его сабля с умопомрачительной частотой обрушивалась сверху и с боком на истинного ассасина, но шамшир всякий раз не удавалось застать врасплох. Металл звенел, гром подгонял его близкими рокочущими раскатами, в волнах коего терялись человеческие голоса и дыхание. На очередной удар сабли шамшир ответил не пассивным отражением, а встречным рывком! — отдача на мгновение оттолкнула стражника. Этой мимолетной замешкой воспользовался ассасин: бесстрашно подставив спину в изящном повороте, он рассек клинком воздух по диагонали снизу вверх — и держащая саблю рука глухо придавила янтарную траву. Согнувшийся, прижимающий к груди обрубок, стражник пронзительно закричал — и вросшему от ужаса в землю вору показалось, что этот душераздирающий вопль исторгают его собственные сдавленные агонией легкие…       — …Готов рубить руки, — выпрямился убийца, занося шамшир, — будь готов лишиться своих.       Мальчик зажмурился… И хоть не увидел, как лезвие встретилось с шеей, отчетливо услышал глухое падение и шуршание травы, с которым отрубленная голова чуть откатилась от подкошенного тела… Ребенка била крупная дрожь, даже дышать позволяющая ему с трудом. Странник преспокойно вытер шамшир о чужую одежду, вернул клинок на положенное место. Звук его шагов заставил наивное сердце болезненно запнуться, но чужак всего лишь вернулся за мешком и снова взвалил его на плечо.       — Ну что, еще хочешь стать убийцей? — без насмешки иль издевки спросил бредущий прочь от этих мест.       Воришка со слезным стоном опустился на корточки, ладонями уши зажав. К его великому сожалению, звук распарываемой плоти, переламывающихся костей уже прошел уши, застрял внутри головы, накручивая в ней круг за кругом. «Нет… никогда больше…»