Около шести месяцев спустя.
Сероглазый парень, осторожно держа в руках ярко-белую кружку, на которой красовалась тёмно-синяя надпись «La France est notre tout», свободной рукой приоткрыл дверь, что вела в порядком просторную комнату. Посредине неё стояла широкая, двуспальная и аккуратная застеленная кровать, а на другом её краю тихо находился знакомый радиоведущий, что тоскливо и мрачно глядел в окно, словно да с надеждой там что-то выследить, приметить. Ветер на улице завывал и ревел громче обычного, а дождь барабанил в окно с таким звуком, скорее больше напоминающим град. На улице бушевала гроза, молнии беспрестанно сверкали, ослепляя всех, и вдалеке были слышны глухие, громкие раскаты грома. Н-да… Чудная погода. Прямо такая же, как и в тот день. А Томас до сих пор не может этого позабыть. И навряд ли забудет.***
Он помнит, как те чуть ли не примчались на внезапный шум и приглушённый вскрик, что прозвучал из их общего кабинета. Хорошо, что те уже практически подходили к тому помещению. В голову уже тогда затеснились неприятные, и даже страшные подозрения, но тот искренне надеялся, чтобы те никак не оправдались. Как же самонадеянно. Дверь удалось открыть далеко не с первого раза, из-за чего впоследствии пришлось её в общем-то и выламывать. А дальше… Всё так мутно и до ужаса отвратительно. Он навсегда запомнит тот безумный, даже чем-то одержимый взор со стороны его ещё тогдашней, рыжеволосой коллеги. Её дрожащие конечности рук, испачканные полностью в чужой, яркой крови. Она не переставала себя оправдывать даже тогда, когда Ларссон в неописуемой ярости, даже с нотками некого страха, голосил на неё, хотя зачем? Все были под давлением. Но Риджуэлл отреагировал на это совсем по-другому. Черноглазый был в потрясение, следовательно, тот всё молчал. Молчал и смотрел на лишённое этой жизни тело давней подруги, которая только час назад, рассказывала им с бодрой улыбкой на лице, про какой-то очередной и глупый переполох, произошедший между неким радиоведущим и его слушателем. Сама Нэнси казалась ему подозрительной с самого начала их знакомства, но не до такого же безумства. В итоге, всех кого нужно было, вывели из здания, и вызванные со всем этим соответствующие службы, увезли Кэйн, что давно уже была не в себе. Напоследок, та дико вырываясь из сильной хватки держащей её полиции ухватилась за и так взбудораженного со всем этим норвежца, начиная раскаиваться ему в вечной любви до самого гроба. С этого момента сомнения полностью улетучились. Было черным по белому ясно, что «бедолаге» тюрьма будет не лучшим местом, отчего ту точно после решат скорее перенаправить в психиатрическую больницу. Не думал Ларссон, что обычная френдзона сможет довести девушку до такого состояния. Никто не думал. Но… Теперь эта радиостанция просто кишила слухами и подобной дрянью. Станция была у всех на ушах и наверное, каждое СМИ этого города, да и не только, успело затронуть этот трагический, неприятный всем случай. Обстановка накалялась, продолжать работать, даже просто пребывать на студии становилось не то, что невозможно, но и лучше тоже нет. Однако всех затронуло это происшествие. Чем, интересно-таки, думала эта зелёноглазая, совершая вообще убийство в таком общественном месте? Ах, ну конечно. Вскоре, Томас, стараясь сохранять самый спокойный вид, попросил Мэттью дать ему на некоторое время, так скажем, небольшой отдых. Всё же, непрерывные звоночки со стороны правоохранительных органов, похождения по подобного рода зданиям, и это воздействие от станции, вместе с удушающим чувством вины — добивало того. Долго думая над этим, у голубоглазого не было таковых причин отказать ему в этом, учитывая все обстоятельства. Он попытался дать томý, как можно больше дней для перерыва, но и затягивать тоже нельзя было. Работа, что сказать? За это же время, Харгривз, всеми своими силами пытался утихомирить этот бурный «поток». Возможно, что-то да и получалось, но… Кхм, не так, как хотелось бы. А что касаемо Торда, так тот старался поддержать Тома всем, чем мог. Наверное, несомненно трудно потерять вот так человека, с которым ваше общение постепенно начинало восстанавливаться, а после застать его с холодным лезвием в горле… Со временем, Риджуэлла, всё-таки стали постепенно преследовать непрекращающиеся кошмары. А что, если бы они прибежали вовремя? Что, если бы они просто тогда остались в кабинете, и ничего бы этого не произошло? Ларссон старался наведываться к нему в гости, практически после каждого рабочего дня. Но и не только он. Эдвард, в свою очередь, тоже время от времени посещал того. Всё же, за время их совместной работы, тем удалось сдружиться. Да и опять-таки. Риджуэлл не ребёнок, чтобы у него был «родительский надзор», со стороны норвежца. Однако и второй не мог не заметить не лучшее состояние Ларссона. Отчего, впоследствии, Том решил всё это прекратить. Но прежде, наконец, он должен был это сделать. Темень постепенно окутывала засыпающий в пелене город. Изредка были слышны звуки проезжающих рядом транспортов, однако Томас не предавал этому никого значения. Он брёл по весьма узкой тропе, в сторону того места, от которого у некоторых кровь стыла в жилах и вызывало чувство неясной тревоги, а у остальных, так скажем, покой и умиротворения. Риджуэлл, давно не посещал такие родом места, поэтому относил себя сразу к двум из перечисленных категорий. Оставалось совсем нечего, а тот уже ощущал у себя лёгкую дрожь в теле. Может, от мороза? Кто знает. И вот, в конце концов дойдя до пункта назначения, он тяжко выдохнул. Могильные кресты, надгробья, покрытые, казалось бы, чистым снегом, — всё это сейчас предстало перед его взором. Картинки, имена, даты и прочее неизвестных ему людей, также всё это «вращалось» перед ним. Но он обходил их стороной, идя по хрустящему под ногами снегу, пытаясь вовсе не смотреть на них, а лишь двигался в сторону нужной ему могилы. К горлу всё медленно подкатывал ком. Теперь, прямо сейчас, притормаживая свои и до того неторопливые шаги, он видит знакомую надпись, блеклую фотографию. На ней девушка была вовсе другого настроя. Эти слегка приподнятые уголки губ, забытая улыбка, что всегда были к лицу молодой корреспондентки. Лорел всегда старалась придумывать всё новое. Она помогала коллективу, доставала свежую, достоверную информацию и стремилась сделать всё, для этой новой радиостанции. Так… За что с ней вот так? — Спасибо, — шепчет радиоведущий, опуская голову, не выдерживая и опрокидывая одну горькую слезу. Однако через краткое мгновение её смахивают. — Я благодарен тебе за всё.Ты вовсе не виноват. Ты никак не смог бы помочь ей.
Он до боли сжимает руки, и впивается своими короткими ногтями себе в ладонь. Эта мёртвая тишина никак не успокаивала его, только давила и заставляла чувствовать себя так мерзко и, отчасти, непонятно. Томас и вовсе не помнил, как дошёл обратно. Просто… Просто тащился, не обращая внимания на всю эту реальность. До ужаса горькую и отвратительную, но что теперь-то. Ему необходимо было сделать это перед своими будущими намерениями. Иначе никак. Как-то в один из вечеров, сероглазый, приходя к Томасу, заметил какие-то сумки у того в прихожей, которые явно не было пустыми. Он сразу же замешкался. Во всяком случае, это было немного странновато. Но спустя час их непрерывного диалога, тот сам и не заметил, как Риджуэлл того, будто бы ненароком заговорил, всё время перескакивая с темы на тему. Пока… — Торд, это всё зашло дальше, чем могло бы быть, — как-то нервно вздыхая, и постукивая пальцем по деревянной поверхности, начал черноглазый. — Ты сам всё видел. Через две недели, я надумываю уехать отсюда. Пробыв некоторое время в безмолвной тишине, что казалось могла бы длиться вечно, Торд резко поднялся изо стола. Его лицо приобрело недоумевающий вид, а сам он слегка оскалился. — Не по твоей это части, Риджуэлл, сбегать. Собираешься меня вот так бросить? Томас, на удивление, только издал смешок, подпирая подбородок ладонью. Он словно знал, что сероглазый выразиться именно так, никак иначе. — Напротив. Поэтому, говорю. Тебе тоже нужен перерыв, Торд. Нам обоим это надо.***
— Знаешь, в тот день, это было твоим лучшим предложением, — на выдохе произнёс это норвежец, после присаживаясь рядом с когда-то зависимых от спиртных напитков парнем. Кровать немного скрипнула под чужим весом, как бы выводя Риджуэлла из своеобразного транса. Как-никак, а поначалу он и не заметил этого «неоткуда-то взявшегося» человека. — Не ожидал такого, не ожидал. Ему лишь вяло улыбнулись. Несколько минут, те просидели в тишине, пока Томас, всё ещё наблюдая за ненастной ночью, не решился как-то подать голос: — Это чай? — В точку, — усмехнулся Ларссон, словно бы начиная разглядывать напиток в кружке. — Тебе сделать? — Нет. Не переношу на дух его. — Да, я знаю, Том. Знаю, — посмеялся норвежец, ставя своё питьё на прикроватную тумбу, и притягивая ближе к себе черноглазого. Тот поёжился, но подался объятьям вперёд, предварительно зная, что только они смогут согреть того в такой день. Завтра их ждёт новый день, со старой работой.***
Дописывая последний листок со своим сценарием, подводя ближе к себе микрофон, устраиваясь удобно в своём новом кресле, Томас ожидает той красной лампочки, что как всегда должна была загореться и дать сигнал этим двоим радиоведущим. Поставленная песня доигрывает, и сероглазый слабо улыбается уголками губ, одновременно поглядывая на своего парня, что был уже на полном готове. И тот момент истины наконец приходит.
— 10:30 по времени, а погода не перестаёт нас радовать своими утренними лучами солнца, так же, как и мы вас нашей заряжающей музыкой. Это радио «The essence of London» и мы всё ещё в эфире.