Где-то уже это видел

— Пошли, — сказал Тони, когда они немного отдышались. — Вон туда, недалеко! Он привел его в Центральный парк, и они молча встали, руки в карманы. Перед ними тянулась дорожка, идеально подходящая для бега. Дальше могло быть только одно. И Тони начал. — Сто метров! — подначил он Питера. — Спорим, я тебя перегоню! Питер такого не стерпел: — Спорим, не перегонишь! — На что ты споришь, замарашка? У тебя что, есть деньги? — Откуда? А у тебя? — Нет. — Зато у Тони возникла идея. В нем заговорил донжуан. — Если я перегоню, я тебя поцелую! — Он присел и стал закатывать брюки. Питт встревожился, чтоб не сказать больше. — Ты зачем это хочешь меня поцеловать? Я же грязный! — А я нет? — Тони явно не понимал, чем делу может помешать капелька грязи. Паркер подумал об этом, разглядывая тощие ноги соперника. Почти такие же, как у него. Никак ему меня не перегнать, подумал он. И серьезно кивнул. Уговор. — Если перегонишь — поцелуешь. А если я перегоню, я на ворота не встаю на футболе. Тони подумал. — Нормально. И они ударили по рукам. Вокруг все было темно-небесным и смутным, сыпались мелкие осколки дождя. Дорожка оказалась грязнее, чем с виду. Бегуны приготовились. Вместо стартового выстрела Старк подбросил в воздух камень. Когда упадет — можно бежать. — Я даже не вижу, где финиш, — пожаловался Питт. — А я вижу? Камень врезался в грязь. Они побежали — рядом, толкаясь локтями и пытаясь забежать вперед другого. Скользкая дорожка чавкала под ногами, и метров за двадцать до конца оба разом повалились на землю. — Святая Мария! — заскулил Тони. — Я весь в говне! — Это не говно, — поправил Паркер, — это грязь, — хотя не был так уж уверен. Они проехали еще метров пять к финишу. — Ну что, ничья? Тони оглянулся — сплошь острые зубы и выпученные карие глаза. Пол-лица раскрашено грязью. — Если ничья, мне же все равно положен поцелуй? — Еще чего! — Питер поднялся и стал отряхивать грязь с курточки. — Я тебя не поставлю на ворота. — Подавись своими воротами. На обратном пути в Куинс предупредил: — Когда-нибудь, Питер, ты сам до смерти захочешь со мной целоваться. Но Паркер знал другое. Он дал клятву. Никогда в жизни он не станет целовать этого зазнавшегося самовлюбленного идиота, и уж точно не станет сегодня. Сейчас надо заняться делами поважнее. Он оглядел свои доспехи из грязи и огласил очевидное: — Она меня убьет. «Она» — это, конечно, была Мей Паркер, известная также как Тетя, — и она впрямь едва не убила. Слово «поросенок» по ходу свершения наказания звучало без продыху. Мей измесила его в фарш.