***
Приглушенный стон вырывается из Бена, когда он следует за энергичными шагами матери. В детстве он никогда не любил официальную одежду, как и сейчас в принципе. Ткань слишком толстая, вышивка вызывала зуд при каждом шаге — брюки, к счастью, были украшены намного меньше, чем туника. Его мать, должно быть, заметила его раздражение, но двигалась с той же пугающей скоростью для человека ее размеров, игнорируя его, когда он снова со вздохом потянул темно-синюю тунику. Он знает эти коридоры как пять своих пальцев. Они длинные, пустые, сохранившие многие портреты, висевшие на стенах. Семейные портреты, большинство изображенных на них он никогда не встречал, но имена слышал по мере взросления. Он все равно не может не смотреть на них, изучая их лица. В детстве он тратил часы, представляя какими они были при жизни, как звучали их голоса. Иногда, если он достаточно сосредотачивался, он представлял себе это ясно и четко. Теперь когда он стал старше, ему стало грустно от того, что его детство было настолько одиноким в этих стенах. Когда они направляются в Северную башню, в его голове мелькает мрачная мысль:может быть, эта женитьбы даст ему выбраться от сюда. Такая же мысль посещала его, когда он решил стать учеником дяди. Может быть, в этот раз ему не придется возвращаться. Не смотря на то, что его история семьи восходила здесь, он никогда не чувствовал связи с этим местом. Хотя, может быть, девушке здесь понравится. Крифф,он надеется, что она ненавидит это место. — Бен! Серия проклятий отдается эхом, когда он натыкается на свою мать, его ботинки запутываются в материи, наброшенной на ее плечо. К счастью для него, она с ясной головой и крепко хватает его за руки. — Хватит витать в облаках, — проворчала она укоризненно. Легко говорить, когда это нее ее ведут к тому, чем все это закончится. Из всей семьи она единственная, кто выбрал самостоятельно партнера, но это не самый счастливый союз, который он видел. Не то чтобы он общался с парами, но уверен, что счастливые пары не должны избегать друг друга или бесполезно спорить. Во второй раз за день Бен рад тому, что мать не может читать его мысли также, как раньше. Но судя по ее лицу она уловила суть его мыслей. — Попытайся улыбаться, — предлагает она, когда они выходят на большой балкон с видом на озеро. Она делает паузу, прежде чем выйти на балкон и поправляет его воротник, появляется ее вечная теплая улыбка, когда она идет к старику, стоящему на середине балкона. Последовала череда приветствий и любезностей, сладких голосов и вымученных улыбок, но Бен не двигался. Как-будто его ноги утонули в мощенном полу и бегство кажется разумной идеей. Неизвестность всегда интриговала его больше чем пугала, но это… Он даже не знал ее имени. Даже не знал как она выглядит. Крифф, он надеется она не унаследовала слишком много черт своего деда. Насколько он помнил, Бен встречался с Сенатором дважды — за несколько недель до его ухода в Орден Джедаев и на следующий день после его возвращения. Оба раза, им овладевало беспокойство, резко контрастирующее с добротой этого человека. Оба раза ему что-то дарили — в первый, книгу, после вино из солнечных ягод. Воспоминание делает эту встречу еще более неловкой. Мать зовет его с балкона, снова выводя из задумчивости. Осторожно, чтобы не споткнуться о собственные ноги, Бен задерживает дыхание и следует за ней на балкон, моргая от внезапного солнечного света. — Бен, — шепчет медовый голос. — Ты ведь уже не так молод, не так ли? Комментарий сопровождается дружеским похлопыванием и улыбкой, которую Бен пытается вернуть. Ему потребовалась доля секунд чтобы вспомнить, почему он избегал Сенатора. Бен все еще может чувствовать Силу и ее необычность: что-то тошнотворно теплое до такой степени, будто это вторжение. Он уже не так силен как раньше, но тот факт, что он ощущает его, несомненно, опьяняет. Остатки влияния Вейдера на него, если верить слухам; как старое, несмываемое пятно. Бордовые, винные и зимние ночи, все закутано в шелковую шаль, похожую на ту, что он сейчас носит, как капюшон. Ходят слухи, что его лицо повреждено самим Вейдером, и Бен не может удержать оттенок стыда, растущий в горле при этой мысли. — Рад вас видеть, Сенатор. Ложь дается легко; еще одно преимущество, которое пришло при ограничении Силы. Пока он держится на приличном расстоянии, другие тоже… Хотя учитывая короткий взгляд, который бросает на него мать, ей не нужна никакая чувствительность к силе, чтобы понять, что он чувствует. — Взрослый мужчина, — продолжает Сенатор Палпатин, будто не прерываясь. Его голос теплый, слишком теплый, его глаза оценивающе осматривают его, когда он кладет руку на его плечо. Этот жест заставляет его чувствовать себя товаром, предметом изучения — и, возможно, это нервозность или воспоминания, которые эта встреча возвращает, но у него внезапно кружится голова. Намек на шепот задевает его — такого он не слышал уже много лет. Даже во сне. Какое-то движение на другой стороне балкона привлекает его внимание, закрывая все остальное вокруг и заземляя его. Это сладкое ощущение, как будто его уводят из толпы в тихую комнату. Он тщательно избегал ее и сразу же пожалел, когда его глаза нашли ее — точнее ее спину. Она отвернулась от них, глядя на горную цепь вдоль озера. Длинное платье из какой-то ткани легко облегает ее фигуру, давая ему возможность увидеть обнаженную спину на какие-то доли секунды, когда она поворачивается к ним. Кремовый цвет прекрасно контрастирует с загорелой кожей ее рук, или, по крайней мере, с тем, что он может уловить сквозь длинные тонкие рукава. Длинная драпировка, похожая на ту, что носила его мать, удерживает слои ткани вместе вокруг ее талии, тем самым подчеркивая упругость ее фигуры. — Ах, да… Рей? Подойди к нам, милая. Она подходит не сразу, но когда она это делает, Бен лишь наполовину неохотно соглашается на такую возможность свадьбы. Мягкая улыбка кривит ее губы, вежливая и сдержанная — и, возможно, это его собственная нервозность, но Бен чувствует, как она напряжена за этой улыбкой, приклеенной к ее губам. Ее тонкие, накрашенные красной помадой губы. — Моя внучка, Рей. Рей, это… — Бен. Зови меня Беном. Он слишком хорошо знает эту улыбку, он тоже научился владеть ею: не слишком хорошо, но достаточно, чтобы произвести хорошее впечатление. У нее все идеально; будто она проделывала это больше, чем он. Ее глаза встречаются с его на одном дыхании, и Бен чувствует, как его сердце падает в пятки. В ней что-то такое, что он сразу же узнает, но не может пока определить. Это что-то сладкое и колючее, требовательное, далекое и более интенсивное, чем должно быть. Он больше не чувствует людей, не позволяет себе этого, и все же это случилось во второй раз меньше, чем за час. Отрезать себя от силы все труднее с каждым днем, но это… Это что-то другое. Она совсем не похожа на пьянящее присутствие своего дедушки — маленькие проблески ее, которые он может уловить яркие, легкие и успокаивающие. Ему потребовалась еще секунда, чтобы понять, насколько она яркая, и еще одна, чтобы заметить легчайшую хмурость, венчающую ее лоб. — Не пройти ли нам в приемную? — Голос его матери отдается где-то рядом, вдалеке. Ее хмурый взгляд исчезает, и она кивает, ее лицо становится непроницаемой маской, когда она снова смотрит на Бена.***
Прием, как и предполагал Бен, оказался чрезвычайно скучным. Эта череда вежливостей и манер, в которой слишком много людей для того, что должно было быть спокойным визитом. Он видит какие усилия прилагает его мать, как для него, так и для гостей: здесь ее несколько доверенных друзей, которых намного больше чем ее верных политических знакомых. Это далеко не обычная толпа, которую можно увидеть в ее день рождения. — Должен признаться, я никогда ничего не слышал о семье Сенатора, не говоря уже о его внучке. Эти слова с удивительной легкостью покидают его, учитывая узел, стянувшийся в его животе. Вот уже несколько минут они стоят одни в оглушительной тишине, а его мать и Сенатор кружатся по комнате, делая то, что обычно делают такие важные политики на подобных сборищах. Он искал правильные слова дольше, чем хотел бы признать, только чтобы сказать это. Девушка — Рей, напоминает он себе, — поднимает глаза от своего бокала. Она, кажется, задумывается на мгновение, потом кивает. — А я думала, что ты один из учеников своего дяди, — с вызовом говорит она. — Похоже нас обоих одурачили. В любой другой день упоминание о Люке разозлило бы его, но он слишком зациклился на ее голосе и на том, как сужаются ее глаза, когда она говорит. Красный цвет на ее губах немного поблек, окрашивая край бокала с каждым глотком, который она делает. Каким бы чудом это ни было, оно не испачкало ее кожу. — Я сам выбрал этот путь, — отвечает Бен, не сводя глаз с маленьких красных пятен. Это не ложь и не настоящая правда, но ей и не нужно ее знать. — Но ты же не отгородился от Силы, — задумчиво добавляет она. — Не совсем. Тепло ее силовой сигнатуры снова касается его, как подтверждение того, что он подозревал ранее. Она чувствительна к Силе, может быть, даже больше, чем знает — она должна быть такой, учитывая, как сильно он может чувствовать ее через внутренний щит, который он построил. Ему требуется немного больше, чем обычно, чтобы не обращать внимания на энергию, умоляющую оставить его и сжать стены вокруг него. — Я… Моя бабушка была с Набу, — говорит он, желая сменить тему разговора. Внезапный поворот, кажется, на мгновение выбивает ее из колеи, затем она делает еще один глоток и хмуро смотрит на него. — А разве она не отсюда? За ее вопросом следует короткое молчание, тяжелое от осознания и смущения. Ни для кого не секрет, что изумительные близнецы Скайуокеры являются прямыми потомками Дарта Вейдера — не после шоу, которое устроила его мать, как только информация вышла наружу. Это, однако, была тема, которую люди старались обходить. Не может быть, чтобы дедушка не просветил ее о том беспорядке, в котором находится семья Бена, особенно когда он был вовлечен в этот беспорядок. Особенно когда он женится на ней из-за этого бардака. — Ах да, моя небиологическая бабушка была родом отсюда. Она живет в Восточном Крыле, рядом с моим дедушкой. — Она нахмурилась еще сильнее, услышав его слова, и это заставило его добавить: — Их портреты. Там есть их портреты. То, с какой небрежностью он это говорит, вызывает чувство неловкости. Грустно еще, когда он вспоминает о том, как был привязан в детстве к этим портретам. Если честно, то все еще. — Мы правда должны говорить о наших семьях? Его глаза снова останавливаются на ней. Несмотря на свое любопытство, Бен с трудом удерживается, чтобы не приоткрыть рот, взглянув на ее всплеск в Силе. Тон ее голоса достаточен для того, чтобы он почувствовал ее беспокойство, которое он не может разделить. Эта тема… Тоже не совсем его любимая. — Откуда мне знать, — пожимает он плечами. — Это мое первое ухаживание. — А за мной ухаживают в первый раз, — отвечает она с нервным смешком. Скрывать свое удивление труднее, чем он думал: он уже чувствует, что выражение его лица его выдает, глаза расширяются, когда он снова хмуро осматривает ее. — Правда? — Он слышит свой собственный шепот. Его тон не так сдержан, как ему хотелось бы, но взгляд, который она бросает на него, так же тревожен, как и ее комментарий. — Да. Это… Это плохо? Впервые с тех пор, как они начали разговаривать она не избегает его взгляда; вместо этого она удерживает его взгляд, позволяя ему хорошенько рассмотреть ее глаза. Они теплые и любопытные, только еще более пронзительные от черной линии, проведенной вдоль ее ресниц. Искушение затеряться в них очень велико. — Нет. Нет, это просто… Удивительно, вот и все. Ты… Ты выглядишь так, как будто за тобой ухаживали больше, чем… Никогда. Еще один смешок покидает ее, когда осушает свой бокал, избегая его взгляда. — Я… Благодарю. Внезапное тепло омывает Бена и останавливается на его щеках. — Прости, мне не хватает… Чего бы то ни было, что не сделало бы все это таким неловким. Когда Бен кусает губы, слова снова и снова звучат в его голове. Он начинает сомневаться в своей способности делать то, что он делает, когда Рей издает смешок — крошечный, милый смех, который заставляет выглядеть ее моложе, чем он подозревает. — А ты не хотела бы встретиться еще раз? — Спрашивает он, увидев приближающуюся к ним мать. — В другой раз? Без всего этого… — Его взгляд скользит по приемной и множеству незнакомых людей вокруг них. Она, кажется, задумалась на мгновение, рассматривая его своим любопытным взглядом, склонив голову вбок. — Я думаю именно ты решишь, стоит ли нам продолжать это… Дело. Если, конечно, я тебе нравлюсь. В ее голосе скрыт легкий сарказм, прикрытый вежливыми улыбками и осторожными словами. Он едва слышен, но достаточно громкий, чтобы Бен почувствовал, что, возможно, ей эта идея нравится не больше, чем ему. Это слабое оправдание утешения, но дает им по крайней мере одну общую черту. Как ни странно, ему это кажется первым проблеском настоящей Рей; и, что еще более странно, он хочет увидеть еще больше. — Я бы предпочел, чтобы это было твое решение. Она, кажется, удивлена этим предложением и некоторое время изучает его, снова наклонив голову, словно пытаясь решить, стоит ли того, чтобы смущаться. — Мы останемся здесь на несколько дней, так что… Я думаю, ты мог бы составить мне хорошую компанию. Ее глаза снова щурятся, и Бен, чувствуя себя немного легче, наконец делает первый глоток из своего бокала.