***
Утро почти подходит к концу, когда Бен, наконец, находит Рей, гуляющую по садам с его матерью. На ней было небесно-голубое платье, и та вежливая улыбка, которая была у нее вчера, когда они шли по дорожке имбирных колокольчиков. Мягкость ее силы, — как направляющий свет в ночи, — мгновенно овладевает им. Обрывки кошмара, который он все еще носил с собой, немедленно исчезают. Первой его заметила мать, и Бен чувствует, как его живот напрягается, когда она берет девушку за руку и шепчет что-то. Он ненавидит шепот, в особенности матери, но это чувство испаряется, как только его глаза находят Рей. Она смотрит на него с любопытством, которое смешивается с чем-то, что он не вполне может понять; не совсем страх, но не утешение тоже. Она внимательна, размерена, и Бен чувствует, что его собственное любопытство растет по мере того, как он делает шаг, отделяющий их. — Доброе утро. Его голос немного ниже, чем ожидалось, но она, похоже, не замечает. Его матери, с другой стороны, кажется более чем забавной. — Я оставлю вас наедине, — с улыбкой предлагает она, — и прежде чем Бен успел возразить, она уходит, оставив ему нелепый румянец, который он может ощутить, распространяющийся по его лицу. Рей все еще улыбается, как только он поворачивается к ней, и ему интересно, как долго ей приходилось тренироваться, чтобы сохранить эту маску. Она выглядит терпеливой, несколько развлеченной, и Бену только сейчас нужно время, чтобы полностью вникнуть в ее внешний вид. Платье не такое экстравагантное, как то, что она носила накануне, но, тем не менее, подчеркивает все ее черты: тугие, длинные рукава, закрывающие руки до запястий, расшитые цветы, падающие вниз по плечам, и декольте, подчеркивающее малую часть кожи, которая видна. Бен чувствует, как краснеет при взгляде на него, и быстро поднимает глаза к ее. — Мне нравится твое платье. Конечно, это было первым, что ему пришло в голову. — А мне нравится твое. Она говорит это с такой легкостью, что Бену требуется секунда, чтобы вспомнить о накидке, перекинутой поверх плеч, а еще одна — чтобы заметить ее ухмылку, спрятавшуюся в уголках ее губ. — Это была шутка? — Если только это было смешно. Его рот открывается, закрывается и зеркально отражает ее, когда она начинает мягко хихикать. Ее губы не окрашены ни в какой цвет, сегодня — ее глаза, кажется, выделены тонкой черной линией, и Бен обнаруживает, что до сих пор не замечал их цвета. Это что-то вроде осеннего леса, проблесков зелени и коричневого, танцующих вместе так, что невозможно отличить одно от другого. Он решает, что ему нравится. — Я не знаю, — признаёт он смущенно. — Мне нравится твой смех. — Я просто стараюсь сделать это не таким стеснительным для нас обоих. В ее голосе слышится нервозность, которая заставляет Бена нахмуриться. Это первый раз, когда она выказала хоть каплю неуверенности с момента своего приезда, и Бен не может не задаться вопросом, не он ли является источником ее внезапного беспокойства. Конечно же, он… Она все улыбалась и успокаивалась перед уходом его матери, и, учитывая то, как он вчера начал их последний и единственный разговор, она, наверное, с большой неохотой отнеслась к идее возникновения еще одного разговора. — Прости, — он бормочет, потому что это единственное, о чем он может подумать. Ему жаль, что он ставит ее в неловкое положение, жаль, что она чувствует, что должна что-то с этим сделать, но больше всего жаль, что из всех людей в галактике, возможно, ей придется выйти за него замуж. — Нет, я хочу сказать… Не ты. Ты… — Опять её нервозный смех. — Ты милый. Я бы сказала, что ты добрый, просто… Я не особо общаюсь с людьми. Чувство внезапности омывает Бена ее словами. Это… приятно, хотя он не уверен, что заслуживает комплимента. Тем не менее, он думает дважды, прежде чем произнести следующие слова. — Я тоже, — признается он пожимая плечами. — Это уже очень многообещающе. Она снова хихикает; легкое хихиканье, которое все еще кажется немного сдержанным, но немного более искренним, чем прежде. На этот раз Бен не может сдержать свою улыбку или вопрос, который слетает с его губ быстрее, чем формируется в его мыслях. — Могу я показать тебе все? Слегка неуверенно кивнув, она следует за ним, за ней тянется ее струящаяся длинная юбка. Бен клянется, что слышит ее проклятия, когда поднимаются по лестнице, ведущей к главным дверям, и обнаруживает ее, дергающую за платье, неожиданный намек на нетерпение в ее движении. Она догоняет его в течение нескольких секунд, ее извечная улыбка снова оказывается на лице. Бену нужно мгновение, чтобы понять, что его ноги инстинктивно привели их в длинный коридор, который он пересек с матерью буквально за день до их знакомства. Как бы ему не нравился этот дворец, но есть хотя бы одна его часть, которая всегда заставляла его чувствовать себя как дома. Он не был в этом коридоре месяцами, годами, но ему понадобилось несколько секунд чтобы добраться до него. Тем не менее, кажется, это лучшее место, чтобы произвести впечатление на гостя. — Это прекрасно, — говорит Рей, проходя мимо особо эксцентричной картины, покрывающей половину стены. Бен не может не усмехнуться и качает головой. — Я всегда ее ненавидел. Он избавил ее от подробностей того, как его семилетнее «я» было травмировано графическим изображением первых разумных обитателей Альдераана и их широких нижних челюстей, и сколько ночей он провел в родительской комнате до тех пор, пока страх не прошел. Позже он узнал, что никто никогда не видел Килликов, кроме как на картинах; но даже сейчас он инстинктивно держит дистанцию, когда они проходят мимо картины. — Дворец был построен много веков назад, — рассказывает он. — Каждый из монархов что-то добавлял к нему. Его шаги замедляются, когда они достигают места, которое он хочет ей показать. — Эта галерея была первым дополнением. Шаги Рей эхом раздаются вокруг них через несколько секунд после того, как она останавливается. Когда он поворачивается к ней, Бен замечает, что она больше не улыбается: ее глаза широко распахнуты, с восхищением взирая на каждый из портретов, висящих на стенах. Он замечает движение ее руки, как будто она хочет прикоснуться к ним. Это настолько короткое и сдержанное движение, что он задается вопросом, не вообразил ли он это. — Это твоя семья. — Это не вопрос, так что Бен не отвечает. — Тебя здесь нет, — добавляет она с любопытством. Хмурость, венчающая ее лицо, — первый признак сомнения, который Бен видит в ее чертах, и он осознает, что вовсе не испытывает к ней ненависти. — Нет, — подтверждает он. — Почему? Потому что он этого не заслуживает. — Это привилегия, — говорит он. — Государи должны заслужить свое место среди остальных. Похоже, она удовлетворена его ответом, по крайней мере, на мгновение. Ее глаза прыгают с одного портрета на другой, щурясь, как будто пытаясь разобраться в том, что он сказал. Когда она, наконец, оглядывается на него, Бен замечает, что из трех пучков волос, которые она уже носила накануне, выпало несколько прядей. — Кто она? Пальцы указывают на портрет справа от нее, и Бен чувствует, как его губы кривятся в лёгкой улыбке. — Мазиция Органа. — Что она сделала? Чтобы заслужить свое место здесь? Бен на мгновение смотрит на нее, пытаясь найти ту привычную вежливость в ее чертах, но ее нет. Вместо этого он видит только любопытство; чистое, сильное любопытство и желание узнать, что греет ему сердце нелепым способом. Он помнит, как задавал тот же самый вопрос десятилетия назад, когда это место заставляло его испытывать такое же, если не большее, любопытство. Он находил здесь комфорт и компанию, принадлежность. Сейчас… Взгляд кажется тяжелее, чем раньше, и его глаза не могут не искать два портрета, которые должны быть здесь. — Она была важной фигурой в Войнах клонов. Мы должны ей Звезду Альдераана и сады, в которых ты была раньше. Ответ приходит естественно, и интуитивно. Он знает всю судьбу этих портретов наизусть, знает каждую из их ценностей и недостатков. В каком-то смысле, показывая эту галерею Рей, он хочет показать ей наследие, которое он до сих пор носил с собой. Но как бы много он ни знал о них, это не имело смысла. Он знает об их политической жизни, но не об их секретах. Он не знает ни их голоса, ни книг, которые они читали множество раз, ни конфузных историй об их детстве. Это место делает эту семью большой и представительной, и в каком-то смысле, так раньше чувствовал себя Бен. Приезд сюда был просто способом провести время с семьей, которую он никогда не знал, но теперь… Это просто напоминает ему о том, как он одинок. Небольшая информация, которую он дал Рей, кажется, радует ее, или, по крайней мере, ее достаточно, чтобы дать увидеть улыбку, которая кажется немного более естественной с каждым разом. — Так она была твоей…? — Прабабушкой. — Так… — Она подходит к следующему портрету, звук ее шагов эхом окружает их. — Это твоя бабушка. — Да. — Приемная бабушка. — Точно. — Почему нет другой? Той, что с Набу? Это хороший вопрос — вопрос, о котором Бен думал много раз. Это еще одна причина, по которой это место не так уютно, как раньше: отсутствие портрета, который должен быть здесь, и тот смысл, который он будет нести собой. На короткий миг, узнав о его настоящей родословной, он с облегчением подумал, что это принесет ответы на это постоянное ощущение неполноценности. Он всегда был любопытным ребёнком, эта привычка не оставляла его в детстве. К сожалению, то, что он узнал о своем дедушке, только усилило его сомнения относительно себя, за исключением того, что на этот раз все это имело смысл. Гнев, кошмары, сила — все это было наследием человека, причинившего слишком много смертей и страданий. Наследие, которое он иногда может чувствовать гораздо сильнее, чем ему хотелось бы. Он хотел бы унаследовать черты своей бабушки. — Ты задаешь много вопросов, — тихо замечает он. — Ты даешь интересные ответы. Бен не отвечает и вместо этого призывает ее следовать за ним. Они попадают обратно в безмятежную тишину, когда он показывает ей остальную часть дворца, лишь нарушая тишину то тут, то там, чтобы пробормотать что-нибудь о комнате, которую они только что прошли, ответить на несколько вопросов Рей и… он должен признать, что она задает хорошие вопросы. В конце концов, он предвосхищает их, давая мельчайшие детали, прежде чем звук покидает ее рот, и она кивает каждый раз, внимательно слушая, как будто она намеренно запоминает это место. И только после того, как они достигают балкона, где они встретились за день до этого, Бен начинает понимать, что, возможно, она пытается запомнить — если все пойдет по плану матери, она, возможно, будет жить здесь в один прекрасный день. Они в унисон прислонились к балюстраде, их взгляд зацепился за пейзаж прямо перед ними, когда Рей внезапно задала первый вопрос, которого Бен не ожидал. — Могу я спросить, чего конкретно ты ожидаешь? Резкость ее слов удивляет, если не тревожит. Она контрастирует с мягкостью ее черт, она смотрит на него с ожиданием ответа, который Бен пытается дать, но он помнит ее сопротивление во время их первого разговора. Она прямолинейна и ждет ответа, так что Бен решил выиграть для себя немного времени, бормоча жалкое: — Для меня? — В этой договоренности. Ах, да. Договорённость. По правде говоря, Бен даже не знает самого себя; все, что для него есть — это долг, о котором он никогда не просил, и жизнь с ней, которая до сих пор может быть столь же райской, сколь и ужасной. Крифф, он надеется, что это не будет ужасно. — Это сделает меня королем, — отвечает он самым уверенным тоном, который он может найти в себе. — И это то, чего ты хочешь? На этот раз найти смутный ответ несколько сложнее. Он не хочет думать о том, чего хочет. Каждый раз, как только ему казалось, что он знает, Бен всегда терпел неудачу, в точности как в джедайской тренировке. Желания не работают для него, и желания только заставляют его чувствовать себя ближе к тьме, которая поглотила его деда — к тьме, которая может, однажды, поглотить его так же. Есть вещи, которые он просто не может позволить себе. Однако, когда его взгляд задерживается на Рей, он встречается с ее неиссякаемым терпением и этим умиротворяющим чувством, этим теплом, излучаемым от нее и зовущим его издалека. Если мамины подозрения насчет Сенатора верны, то она может быть врагом — она предупредила бы его о своем вопросе, сказала бы, что это может быть Сенатор, пытающийся узнать больше про свой план — но Рей не похожа на своего дедушку. Бен решается довериться ей. — Даже если бы я хотел этого, традиции Альдераана требуют от будущего монарха пару вещей. — Так ты хочешь этого? Ее любопытство неутолимо, но он не жалуется. Улыбаясь, Бен бросает взгляд на ее внимательное выражение и возвращается к огромному пейзажу, открывающемуся им. — Есть нечто, что зовется тремя вызовами короне. — Он делает паузу, ожидая, что она укажет на его отступление. Она не обращает внимания, так что он продолжает. — Вызов Сердца, вызов Разума и вызов Телу. После выполнения всего, наследник считается готовым вступить на трон. Рей хранит молчание, усваивая эту новую информацию, и призывает его продолжать. — Вызов Сердца обычно достигается с помощью благотворительности, в то время как вызов Разума требует некоторых интеллектуальных инвестиций, обычно политических. Вызов же Телу, с одной стороны, немного более специфичен. Вновь Рей молчит, но Бен замечает небольшое изменение в ее глазах, когда она поворачивается к нему, ожидая остальной части истории. Она хороший слушатель — он надеется, что он не слишком плохой рассказчик. Медленно, аккуратно, не делая резких движений, он поднимает руку, указывая на гору, стоящую перед ними. — Гора, на которую ты вчера смотрела, называется Пик Аппенцы. Альдераанские наследники традиционно поднимаются на нее сами, чтобы завершить испытание. Из всех трех проблем, это, вероятно, та, которую Бен предполагает меньше всего. После джедайских тренировок восхождение на вершину чувствуется гораздо легче, чем подтверждение его интеллекта или великодушия; и, судя по тому, что сказала ему мать, зрелище просто захватывает дух. Он слышал о ее собственном вызове, о том, как ей разрешили взять с собой мать, и открыв рот, чтобы добавить эту деталь, он замечает хмурый взгляд на лице Рей. Это больше не сердитый, а любознательный, нахмуренный взгляд, и Бен вдруг задается вопросом, разве он не должен был вспомнить тот интерес, который она, кажется, проявляла к пейзажу день назад. Неужели он звучит как мерзавец? Крифф, он надеется, что не звучит как мерзавец. В поисках лучшего способа извиниться, она снова произносит. - Ты до сих пор не ответил на мой вопрос. Действительно, хороший слушатель. Может быть, слишком хороший. — Так, что же тебе нужно? — Ты не можешь ответить на вопрос другим вопросом. Она все еще хмурится, но Бен быстро уловил намек на веселье, что скрывается за обвинительным тоном. Он уже слышит, как мать говорит ему быть осторожным со словами. — Как насчет такого: я скажу тебе в следующий раз, а ты скажешь мне после. — В следующий раз? — У нее это звучит как хорошая идея. — В следующий раз, — подтверждает он, немного увереннее. — Ты сказала, что останешься на несколько дней. — Да, — соглашается она с небольшим наклоном головы. — Вы очень внимательны, Ваше Высочество. — Зови меня Бен. Пожалуйста. На секунду Бен клянётся, что на её губах есть намёк на ухмылку, а в голосе легкая усмешка. Он, наверное, придумал это, потому что у нее нет причин быть такой дружелюбной. Она просто «делает это менее стеснительным» для них обоих, так она сказала. Тем не менее, его сердце решает пропустить удар, когда замечает, что ее улыбка все еще там, прячется за ее приоткрытыми губами. — Хорошо. Увидимся завтра, Бен.Глава 2.
17 апреля 2020 г. в 23:58
Ночь еще темна, когда Бен просыпается, жемчужины пота стекают по его вздымающейся груди. Его кулаки сжимаются в простыне, в которой он завернут, и ногти впиваются в ладони до тех пор, пока боль не станет настолько острой, что он будет уверен в том, что проснулся.
Кошмары никогда не отпускали его, но это… это было что-то другое. Голос не был таким ярким уже многие годы, и Бен чувствует, как дрожь пробегает по его спине от ясности ледяных слов. С той ночи все было не так ясно, и осознание только добавляет мурашки по его дрожащей коже.
Просто кошмар, напоминает он себе, когда его ноги касаются холодного пола своей комнаты.
Кусочки его кошмара сопровождают его, когда он открывает дверь на балкон и выходит на улицу. Это давняя привычка, которую он взял у матери, отгонять дурные мысли. На самом деле это не работает, не работает с пяти лет, но свежий воздух Альдераанской ночи никогда не перестает успокаивать его сердцебиение. Он холодный, приятный для кожи; это приятное ощущение после того, как картинки, которые только что ему дал мозг. Как бы стары ни были воспоминания, они всегда чувствуются очень отчетливо. Слишком отчетливо.
Проснулся от странного чувства. Заметил, как его друзья смотрели на него весь день. Звонил Люк и, учитывая письмо, желал, чтобы он никогда его не открывал. Он до сих пор помнит изящные буквы своей матери, и то скверное чувство, которое он испытывал при виде этого письма. Никто больше не пишет писем от руки, но его мать делает исключения по важным вопросам. И что было действительно важно узнать о личности его деда.
Внук Дарта Вейдера пришел с огромным количеством страхов со стороны окружающих, но в основном со стороны самого себя. Несмотря на то, что в детстве он всегда чувствовал себя одиноким, Бен считал, что те немногие друзья, которых он завёл, ушли, один за другим. Конечно, он привык к одиночеству — но ничто не готовило его к тем вопросам, которые сопутствовали этому откровению.
И тогда голос заговорил.
Он был напуган, сначала все бы испугались. Раньше он слышал это в абсурдных кошмарах. Но по мере того, как дни проходили, и одиночество росло, голос становился все громче, вплоть до того момента, когда он больше не мог его игнорировать. Он стал своего рода другом; постоянное присутствие, заполняющее пробелы и шепчущее ответы, в которых он отчаянно нуждался. Ответы, которые Люк не одобрял.
Ветер ласкает щеку, когда он прислоняется к забору, впитывая перед собой пейзаж. Он помнит, как ушел посреди ночи после долгой беседы и с тяжёлым сердцем. Он помнит, как вернулся домой и не разговаривал с матерью несколько дней, пока не понял, что отец уехал в очередную поездку. Он помнит, как ее лицо ударилось о грудную клетку, когда он взял ее на руки, принося ей молчаливые извинения и примиряясь с ней, в чем он нуждался больше всего на свете. Может быть, мать и не гналась за ним, как дядя, но она все равно чувствовала в нем сомнения и страхи — он это знал. Он видел тревогу в ее глазах, когда голос впервые достиг его после возвращения, и не упустил из виду, насколько осторожна она была рядом с ним. Если раньше у него были сомнения, то это только усиливало их — и прежде, чем она успела что-то сделать или сказать, Бен отрезал себя от Силы.
Прошло много лет с тех пор, как голос последний раз нашептывал в его голове, но Бен никогда не забывал о невыразимых ужасах, которые он побуждал его делать. Он помнит видения, которые обычно сжимали его разум, насилие, которое обычно заканчивалось смертью — чьей-то или его, в зависимости от контекста. Но больше всего он помнит времена, когда эти видения были искушающими, и страх, который приходил с осознанием.
Он остается здесь еще на несколько минут, сосредоточившись на щитах, которые он построил в своём разуме. Свежий воздух облегчает его тряску, и воспоминания медленно исчезают, одно за другим, до тех пор, пока он не возвращается в привычную для него тишину. В какой-то момент, ненадолго, он думает, что может услышать шёпот слова на ухо, но оно проходит так же быстро, как и пришло.
Просто кошмар, напоминает он себя, когда возвращается в свою комнату. Простыни холодны, когда он снова оказывается в своей постели, комната пуста и вдруг слишком огромна для него.
Его глаза упали на шкаф, где он спрятал свой световой меч — довольно жалкое укрытие для такого оружия, но первое, о чем он подумал тогда. Каким бы благородным ни был световой меч, он знает, насколько опасным он может быть, и с дремлющей тьмой в нем… Он предпочитает держаться подальше от всего подобного.
Он сопротивляется сну дольше, чем хочет, боясь того, что может увидеть. Когда он, наконец, сдается, его разум устремляется к Рей, и хорошо знакомой мягкости, окружающей ее. Он засыпает, думая о ее улыбке и об обещании новой встречи.