Огонь в моей душе

      Небесное светило неподвижно зависло в самой вершине лазурно-чистого покрова небосвода, даря живительные лучи сухой земле, облетающим деревьям и пока ещё вязкому устью реки, вода из которой испарилась пару недель тому назад. Воздух мелко дрожал под воздействием температуры. Я брела по серому-серому пшеничному полю, на котором от пшеницы было одно название, так как желанные всходы погибали почти сразу, как зарождались в земле. Неурожай длился вот уже который год, поддерживаемый извечной аномальной жарой, выжигающей посевы кропотливо трудящихся фермеров. Вокруг простилалась лишь голая, сухая и мертвая земля, а на горизонте маячили такие же серые деревья, чуть дальше образующие неприступный лесок.       Тяжёлая корзина с бельём оттягивала мне руку, и я была вынуждена практически ежеминутно останавливаться, дабы перевести дух. Подол изорванного серого платья волочился по рассыпающейся в пыль земле, усыпанной мёртвыми ростками, пачкаясь все сильнее, но грязь меня не волновала: моей главной целью было донести ношу. Я тяжело дышала и сгибалась под весом корзины, проклиная этот день, корзину и мучительную жару, иногда начиная жалеть о том, что взялась за столь тяжелую работу.       Впереди виднелась небольшая убогая деревенька на отшибе. Возбуждённый гомон голосов был слышен даже там, на пшеничном поле, и обрывки фраз можно было услышать и в далёком редком лесу, и за иссушенной рекой. Такой шум был редкостью для нашей деревушки: извечная нищета и бедность, угнетающая селян, никогда не побуждала веселиться. Счастливы были, пожалуй, только дети, чья жизнь не была омрачена рутиной деревенской жизни, а мир вокруг играл разноцветными красками, скрывая свою серость в детских глазах.       Сегодня же, к моему удивлению, все было по-другому: любой человек, и бедный старик в разорванной пыльной одежде, которого я вижу каждый день возле храма, и всякая женщина, что грустно смотрит в заляпанное окно, ожидая, пока муж вернётся с тяжёлой работы, но теперь улыбающаяся с дитем на руках, и работяга, кормилец семьи — каждый сиял и что-то обсуждал, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, забыв о своих делах.       Я добрела до самого дальнего, скошенного и скрипящего от жары домика, положила корзину на скамейку у забора и с наслаждением расправила плечи, наконец-то полной грудью вдыхая сухой пропахший землёй воздух. Я огляделась. Неподалёку от меня трое полуголых голодных мальчишек играли с тощей, грязной собакой. Одного из мальчиков я давно знала — это был младший сын наших соседей по имени Джерок. Рыжий парнишка весело хохотал, поглаживая бок пса, что резво скакал вокруг детей. Я подошла к нему, все ещё пытаясь выпрямиться и прочувствовать онемевшую от тяжести руку. Джерок, завидев меня, радостно помахал рукой и отошёл от своих друзей. Собака тявкнула и увязалась за ним.       — Драсьте, тёть Ин! — радостно возопил он, сложив руки за спиной и качаясь с носков ног на пятки. Пацанёнку было всего каких-то девять лет, он ещё не успел познать всю суровость суровой фермерской жизни, и сейчас его оптимизму можно было только позавидовать. Его семья возлагала на него большие надежды — он был единственным мужчиной в семье, и вскоре ему придётся обеспечивать их всех.       — Ну, приветствую тебя, мелочь, — подмигнула ему я, с неудовольствием отмечая, что выгляжу сейчас как старушка — сгорбленная и с рукой на пояснице. Осталось только измазать волосы в пепле и будет полный комплект престарелой магички-зельеварки из Дорвардского ядовитого леса.       — В столице со дня на день начнётся ярмарка, тятенька, — звонким голоском ответил он, теребя поясок запятнанных штанов. — От наших кто-то тоже поедет, за едой и одеждой. Сейчас как раз жеребьёвку тянут. Ну, у колодца.       У колодца… Жеребьёвку…       У меня перехватило дух, и я что есть мочи рванула к центру деревни. Ох, жеребьёвка это плохо, плохо, очень плохо…       Ревматизм как рукой сняло. Я, забыв обо всём на свете, неслась по улицам, пару раз врезавшись в случайных прохожих и наскоро извинившись. Такая расторопность была неслучайной — если, не дай Эдра, злополучную соломинку вытянет мой отец, то все мои надежды на светлое будущее разобьются на маленькие осколочки.       Ярмарки регулярно проводились в столице, примерно два раза в год. Когда я была маленькой, то мне доставляло особенное удовольствие ездить туда с отцом, если ему выпадал шанс. Воспоминания о ней были исключительно радостные: прямо в центре огромного города, на главной площади, в двух шагах от самого дворца, раскидывалось невероятное множество пёстрых палаток. Больших, обычно принадлежавших знатным купцам, и маленьких, какими обладал простой люд. От некоторых пахло специями и травами, в других под козырьком висели огромные вяленые куски мяса, из третьих доносились крики домашней птицы, отовсюду были слышны призывные крики торговцев и музыка, туда-сюда сновали продавцы еды и украшений, а я как зачарованная ходила между рядами лотков, заглядываясь на дорогие товары с севера страны и редкие иностранные вещи.       В таком восторге от ярмарок была не одна я. Ещё каких-то пять лет назад все мечтали отправиться туда и своими глазами увидеть всё это буйство красок. Но всё изменилось позапрошлой зимой. В нашем лесу завелся вампир.       Узнали мы об этом, конечно же, не сразу. Сначала начал пропадать скот, но мы списали это на стаю волков. Потом исчез пастух. Спустя три дня охотники нашли его у реки. Он был весь в крови, бледный, напуганный и замёрзший, в рваной одежде и без двух пальцев на левой ноге. Он-то и рассказал нам о вампире, убегая от которого он так поранился. А потом начался террор. Каждый, кто выезжал за пределы деревни, пропадал. Из леса больше никто не возвращался. Или возвращался, но… мёртвым. Связь с внешним миром почти прекратилась, никто уже и не помнил, что наша деревня вообще существует. Но наш староста упорно продолжал отсылать людей на ярмарку. Никто из отправленных им, понятное дело, до столицы не доехал, а все, что мы отправили, пропало. Все понимали, что таким образом староста просто избавляется от мешающих ему людей, но при этом мы с каждым разом становились всё беднее и беднее. В прошлый раз отправили мужа моей сестры Ярики. Она любила его до безумия, и это было взаимно, и они оба понимали, что эта поездка является просто-напросто казнью. Они поехали вместе. Больше я Ярику не видела, как и её любимого. Мою семью староста не любит, так как мой отец увёл у него любовницу, которая стала моей матерью. Она умерла при родах Ярики. Теперь же староста, которого, к слову, зовут Ирех, мечтает сжить нас со свету. И у него это получается.       Впереди показалась площадь, и я увидела скопление людей. Я начала медленно останавливаться, но не рассчитала и со всей силы врезалась в какого-то мужчину, стоящего ко мне спиной. Мы оба повалились на землю, что, однако, осталось почти незамеченным, так как он стоял поодаль ото всех. Отойдя от удара, я подняла голову и наконец увидела, кому же не посчастливилось оказаться у меня на пути.       О, Эдра…