298.8

У Чонгука уставший взгляд, который растворяется на дне чашки с кофе; он все надеется, что тяжелая кипа бумажных дел оставит его хотя бы на немного, но работа сама себя не сделает, и именно поэтому он вынужден в час ночи сидеть и разгребать все дела. Руки Юнги аккуратно ложатся на напряженные плечи и нежно массируют их, чтобы снять скопившуюся усталость и показать, что он рядом. Пять долгих лет старший чувствует себя счастливо вместе с Чонгуком, который сейчас так мягко улыбается на действия Мина и тихо шепчет, чтобы тот ждал его в постели примерно через полчаса. Если честно, иногда у Юнги возникают мысли, что Намджун был прав, когда говорил, что связь между ним и Чонгука лишь половина самой любви, но он стряхивал эти взрывающиеся о виски слова каждый раз, потому что он знает, что счастлив сейчас. Потому что о случае с Тэхеном он старается не думать. Потому что он знает, как сильно Чон любит его. С Чимином и Хосоком младший не поддерживал общение все то время, что грыз себя изнутри, иногда бывали моменты, когда он хотел крепко обнять старшего брата и просить прощения так долго и так искренне, насколько вообще возможно, но знал, что все эти слова должны быть предназначены вовсе не Хосоку. Чимин не лез во взаимоотношения между ними, лишь изредка говорил своему парню, что это не может долго продолжаться, что жизнь слишком коротка, чтобы ждать того, кто вряд ли вернется. Хосок всегда грустно улыбался на это, поглаживая руку Пака в своей и приговаривая, что он Чонгука знает, что он обязательно вернется. Чимин только качал своей головой, хмурясь и шепча про себя что нет. Никто из них Чонгука не знает вовсе. Он был так разочарован, вся горечь стольких лет несправедливости и печали каждый раз наваливалась с новой силой и слезами скользили у него по сердцу. Чимин скучал по прежнему Тэхену; по тому светлому мальчику, которого он знал и который постоянно носил безразмерные кофты, который заходил каждое утро перед университетом в магазин и брал в холодильнике третий клубничный йогурт с конца, потому что он не будет слишком холодным. По Тэхену, которого он не видел таким уже столько лет, но которого продолжал любить сильнее всех на свете. Чонгук знал, что однажды ему придется вернуться домой, как бы натянуто это ни звучало, но Юнги не был его домом, потому что он чувствовал, как тяготит внутри от того, что он отказался от стольких людей, который были так дороги его сердцу. Иногда он ловил себя на мысли, что если бы Тэхен простил его, то они могли бы даже остаться друзьями, однако потом только усмехался на это и наливал себе коньяк в стакан, чтобы отбросить эту идею из головы. Он Тэхена любил столько времени, что даже не сомневался в том, что это была та самая любовь, о которой он всегда думал. Просто.. Юнги. Просто Юнги был его предназначенным, так разве судьбе не виднее, с кем ты в итоге останешься? У него на работе много знакомых, которые только отмахивались на подобные слова и говорили, что в жизни, где за тебя сделали выбор, нет ничего привлекающего. И да, порой Чон хотел согласиться и сказать, что он тоже так думает. Но он молчал. Потому что ему было страшно поймать себя на мысли о том, что он даже не постарался сделать свой выбор самостоятельно, хотя на протяжении нескольких лет был уверен, что выбрал бы Мина в любом случае. Через полчаса он ложится позади Юнги, крепко обвивая его талию своими руками и притягивая к себе. Старший на это лишь слегка улыбается во сне, прижимаясь к нему в ответ. — А я все думал, что ты меня обманул, — Чонгук на это хмыкает и целует того за ушком. — Я бы ни за что, родной, — остальные слова тонут в тягучем поцелуе и переплетенных вместе ногах. Младший все никак не мог выбросить эту привычку, к которой его приучил Тэхен. Резко раздается телефонный звонок на столе, и Юнги хныкает, прося Чона не вставать и остаться с ним; работа не стена — подвинется. Чонгук только быстрее вырывается из чужих рук, говоря, что это может быть важно. Он берет телефон и на мгновение проваливается сквозь землю, потому что звонит ему даже не Хосок. Чимин. Чонгук не хочет верить своим глазам и еще долгие пять минут стоит, не двигаясь и не произнося ни слова. Мин обеспокоенно на него смотрит и спрашивает, что случилось. — Алло? — у младшего буквально сейчас фейерверки в голове и звон в ушах, потому что он говорит с человеком, который, как он думал, никогда больше не захочет с ним знаться. — Чонгук... Хосок.. Он попал в аварию, он не справился с управлением, и я не знаю, Чонгук, — Чон слышит только громкое рыдание и не сразу понимает, что происходит; он громко сглатывает, стараясь не двигаться лишний раз, что не упасть, потому что следующее, что он слышит — «Хосока.. Его больше нет, Чонгук. Его больше нет». Дальше в комнате слышится только звук упавшего телефона и звон разбитого сердца. После того звонка прошли две недели, из которых Чонгук себя не помнит вовсе. Чимин сказал, что Хосок задержался на работе, он разговаривал с ним тогда по телефону. Сказал, что он был очень уставшим и, скорее всего, на минуту заснул за рулем, и когда надо было повернуть, он не успел и врезался в мимо проезжающий грузовик. Медэксперт подтвердил отсутствие в крови алкоголя или других веществ. Чимин помнит, как долго стоял на телом своего Хосока, оглаживая его лицо своими руками и роняя слезы на когда-то живые глаза; помнит, как позвонил Чонгуку в истерике, потому что он единственный родной человек, который мог бы разделить с ним его боль. Который заслуживал знать о его потере. Чон незамедлительно выехал тогда к Паку, оставив Юнги одного дома и говоря, что он хочет поехать один. На все недовольства Мина он только грубо отчеканивал, что он так хочет. И для споров сейчас нет времени и желания. Он помнит, как входил в больницу, видя перед собой сидящего у стены Чимина, сжимающего свои колени и смотрящего в зияющую бездну, бесконечно вторя о том, что больше у него никого нет. Он помнит, как крепко обнял его тогда, не сдерживаясь и рыдая на чужом плече. Помнит, как эта бездна смотрела на него в ответ. Всю дорогу он держался молодцом, но сейчас, чувствуя, как Чимин медленно обнимает его в ответ, позволяя себе тоже не сдерживаться, он осознает, как чертовски облажался. Как сильно он опоздал. Похороны Хосока уже через полторы недели. Ровно десять дней, двести сорок часов, четырнадцать тысяч четыреста минут и восемьсот шестьдесят четыре тысячи секунд. Чонгук заходит в душевую кабинку, включая холодную воду на максимум, наблюдая, как капли текут вниз по его руке. Он не знает, как смотреть в глаза собственным родителям, которые в их жизни не лезли, но знали, что они не общаются. Мама даже звонила пару раз, под предлогом узнать, как у него дела, чтобы заставить его придти к старшему брату и поговорить с ним. И вовсе неважно, из-за чего все это произошло. Но Чонгуку было важно, и Хосоку было важно. И Чимину с Юнги тоже. Но особенно сильно было важно Тэхену, чью квадратную улыбку он до сих пор видит во снах. Чон бьет кулаком в кафель, разбивая свои костяшки и отчаянно крича в пустоту; он медленно опадает на свои колени, пряча лицо в ладонях и срываясь на громкий плач. Рыдания разрезают тишину пополам. Чонгук не может остановиться; вся боль раздирает его легкие, не оставляя возможности дышать, он чувствует, как медленно задыхается в своих рыданиях, потому что, черт, он опоздал на пять лет. Хосок ждал его, он ждал, пока тот вернется домой, но все это время Чонгук только и делал, что противился. Он так сильно потонул в жалости к себе, что даже не заметил, как теряет время, которое отобрало у него старшего брата. «Хосока.. Его больше нет, Чонгук. Его больше нет». Его больше нет. Больше нет. Чонгук плачет сильнее. Юнги сидел на их общей кровати, сверля взглядом дверь в ванную комнату. Он вслушивался в чужие рыдания, порываясь зайти и крепко прижать к себе, но знал, что в этом есть его вина, что это из-за него Чон отказался от многого, чтобы начать жизнь с чистого листа. Мин думал о том, что сказал ему Намджун тогда, когда все это начиналось. «Ты ведь понимаешь, что кто-нибудь обязательно пострадает?». Видимо, нет. Все эти дни Чимин лежал на кровати на стороне Хосока и вдыхал его запах. Он так сильно скучает по нему. Так сильно хочет, чтобы сейчас в замочной скважине их двери повернулся ключ, и на пороге оказался его предназначенный с яркой улыбкой и глазами-полумесяцами. Он видит, как тот разувается, подпирая плечом косяк двери и улыбаясь, утирая свои слезы с глаз. Слышит смех старшего и немой вопрос в глазах. Почему ты плачешь, Чимин-а? — Потому что ты опоздал, — отвечает Чимин в глухую пустоту, которая разбивает его колени в кровь, — Ты опоздал ко мне, Хосок. — Ни за что. Чимин скользит спиной по деревянной поверхности, продолжая надломленно улыбаться и стирать соленую влагу с глаз. Он так сильно, так чертовски сильно любит его, что не может поверить. Не может и никогда не сможет. Пак обнимает себя за плечи, упираясь лицом в колени и рыдая навзрыд. Он не может жить без него. На похоронах Чонгук держит себя сдержанно, прижимая к себе еле стоящую на ногах мать и целуя ее в висок. Он смотрит на гроб, который все больше и больше пропадает из поля зрения. Теперь земля окутывает его брата своими объятиями и где-то там, в лучшем из миров, Чон возвращается к нему; он не опаздывает на долгие пять лет. Чимин все это время держал держал себя за руку, сильно сжимая пальцы и не позволяя себе вновь разрыдаться. Его море внутри штормит, и волны бьются о скалы. Он закусывает свою губу до крови, тихо роняя слезы на ворот своего пиджака и шмыгая носом. Чонгук хочет подойти к нему, но не осмеливается и подмечает, что не видит Тэхена рядом с Чимином. «У меня никого не осталось». Но Тэхен? Неужели они поссорились? Когда церемония кончается, Чонгук подходит к Чимину и встает рядом с ним. Его родители сказали, что будут ждать его дома. Они лучше всех знали, что сейчас они нужны друг другу больше, чем когда-либо еще. Пак ничего не говорит, продолжая сверлить взглядом, как его любимого человека закапывает под несколько метров земли, чтобы он спокойно спал дальше. Чонгук его не тревожит. Он и сам наблюдает за всем, борясь со своим желанием кинуться на гроб и быть закопанным вместе с самым дорогим ему человеком. Юнги на прощание сказал, что завтра он будет ждать его, как только тот побудет с семьей и Чимином. И сейчас он, как никогда раньше, благодарен ему за это. — Прости меня, — Чон больше не может выносить эту давящую тишину, — прости меня за все. Прости, что меня не было. Прости, что я опоздал. — Ты не должен передо мной извиняться, Чонгук-а. Не сейчас, — Чимин кое-как выдавливает у себя улыбку, продолжая сильно сжимать свои пальцы и кусать губу, — он знал, что ты придешь рано или поздно. — Я опоздал, — Чонгук признается, чувствуя соленый привкус слез у себя на губах. — Но ты пришел... ... спустя пять лет. Младший не осмеливается спросить у Чимина о том, где Тэхен. Он отгоняет эту мысль и подает ему руку, мягко улыбаясь. И Пак все понимает без слов. Они проходят могильные плиты; Чонгук озирается и чувствует, как его тянет дальше. Чимин немного отстает от него, но сердце ухает вниз, когда он замечает, в каком направлении идет Чонгук. Младший не может понять, почему дальняя могила под деревом привлекла его внимание, он прищуривается, продолжая идти, и замечает знакомое имя. Он неверяще подходит ближе и громко сглатывает, не сдерживая свои слёзы больше. Чимин встает позади него, всхлипывая и шмыгая носом сильнее. Вот почему Тэхена не было на похоронах. — Что это, Чимин? Чимин, что это?! Это какая-то шутка? Скажи мне, что это такое, блять, какого черта, Чимин?! — Чонгук отчаянно кричит, быстро скользя глазами по могильной плите, на которой аккуратно выбито «Ким Тэхен. 30 декабря 1995 — 17 ноября 2028». — Чонгук, я... — Чимин не успевает ничего сказать, как Чонгук резко поворачивается к нему, быстро подхватывая его за плечи и сильно сжимая. — Какого черта, Чимин?! — Чонгук кричит на всю кладбище, привлекая к ним чужое внимание; его глаза искрят злостью и непониманием. И все, что Пак может сделать — это подождать. — Чонгук, он не хотел, чтобы ты знал, — Чимин грустно улыбается сквозь слезы, любовно очерчивая взглядом инициалы своего соулмейта и продолжая, — это был синдром разбитого сердца. Понимаешь? Ему было плохо на протяжении долгого времени после вашего расставания. И я клянусь, я просил его сходить к врачу. Но ты же знаешь его, Чонгук. Ты же знаешь, какой он упертый, — старший захлебывается в слезах, срываясь на ответный крик и сжимая руками руки Чонгука, — он умер год назад. «Я люблю тебя, Чонгук». У Чонгука сердце бьется в бешеном ритме, он чиминовы плечи сжимает сильнее, позволяя рыданиям вырваться наружу, а себе — упасть на колени. Он не знал. Он не знал. Он не знал. Черт подери, как же много он упустил. Тэхена больше нет. И сейчас он вместе с Хосоком крепко спит, окутанный холодной и сырой землей. Это чонгуков личный конец. «Ему было плохо на протяжении долгого времени после вашего расставания. И я клянусь, я просил его сходить к врачу. Но ты же знаешь его, Чонгук. Ты же знаешь, какой он упертый». Чонгук засыпал с этими словами каждую ночь, обнимая себя за плечи и отстраняясь от тепла тела Юнги. Он думал каждый раз о том, сколько потрясений пережил за последний месяц, сколько любимых людей успел потерять, не успев осознать. Чимин изредка писал ему сообщения, в которых просил придти к нему на чай, но Чонгук лишь перекладывал их встречи, понимая, что смотреть старшему без стыда в глазах не сможет. Юнги не вмешивался в его личное пространство, в его ушах все еще звенела безмолвная скорбь и жалость в глазах Намджуна расплескивалась по жилам. Когда он встретился со своим лучшим другом — тот был весьма обеспокоен состоянием младшего. Он чувствовал, что над их головами ясное небо затянется густыми тучами. Намджун не был плохим другом, по крайней мере, он не считал себя таковым; изредка он пропускал звонки Мина нарочно, потому что не одобрял всего, что тот сделал. Дело вовсе не в совести или морали, дело больше в правильности и важности собственных действий. Если так посмотреть, то он сам не был идеальным примером добродетели, но всегда считал, что его лучший друг знает, как следует поступить, чтобы не уйти ко дну. Оказалось, что это не совсем так. И когда они сидели у него в квартире на кухне, слушая звон кипящего чайника и треск слов, что сорвались с кончика языка Юнги, Намджун почувствовал себя так, словно небо, что он нес на своих плечах, как Атлант, раздавило его на кусочки. Он Чонгука знал лично, но никогда не общался с ним слишком близко, потому что считал, что подобным он примет то, как сложились обстоятельства между ними. Это было не тем, что он хотел. Но новость про Хосока была разбивающимся звуком чашки или пролитым кипятком на ноги — неожиданно, нежели слишком больно. И он сожалел этой утрате, хотя прекрасно понимал, что Чонгук потерял своего старшего брата гораздо раньше, когда закрылся от всего мира, чувствуя себя несоответствующим ему. Чимин всегда был сильным; независимо от того, как складывались различные обстоятельства, он знал, как следует поступить, чтобы бремя в его сердце хотя бы немного ослабилось. Потеря двух своих родственных душ сказалась на нем хуже, чем он хотел себе представлять. Хосока он любил больше жизни, а Тэхена больше себя самого. Он все еще смотрит на рамки с фотографиями, на которых они втроем улыбаются, играя в дженгу, чтобы потом посмеяться над Тэхеном, который всегда соглашается первее всех, а потом дуется от каждого проигрыша. И, боже, как же сильно болит его душа, когда он понимает, что их больше нет. Он бы все отдал, чтобы оказаться на их месте и забрать себе всю боль, что они испытывали. Чимин, не колеблясь, попытался бы прекратить этот круговорот, чтобы все закончилось не так, как закончилось на самом деле. И иногда слезы омывают причал его терзаний, чтобы стереть все следы скорби, что он оставляет на своем сердце каждый раз, думая о том, как сильно любит тех, кто сейчас спокойно спит в толще земли. Тэхен за эти несколько лет никогда не давал слабину. Он гордо держал подбородок к верху, всегда ходил встретиться с Чимином и Хосоком, спокойно спрашивал про Чонгука и даже мог пошутить на эту тему; он улыбался, не находя причин не делать этого, потому что жизнь должна продолжаться дальше, потому что он свой выбор уже сделал. Но бывали такие дни, когда вместо смирения он чувствовал только нескончаемую боль в области сердца, задыхаясь и позволяя себе медленно осесть на любую горизонтальную поверхность — лишь бы не упасть окончательно. Он мог проснуться рано утром, истерически ища на второй половине кровати чужое тело, мыслями понимая, что там никого и не должно быть. В такие моменты он позволял себе горько плакать в одиночестве, жалея обо всем упущенном и искалеченном в себе, потому что нельзя воскресить то, что давно уже умерло. И где-то под толщами скал и потопленных бурунов он находил в себе силы встать, пригладить свои волосы назад и пойти дальше. Вовсе не важно, как сильно он Чонгука любил. Вовсе не важно, как сильно он Чонгука все еще любит. Вся его жизнь состоит из двух половин: первую он его ждал, вторую он его помнил. И это та правда, которую нужно научиться принимать. Стоя прямо перед дверью Чимина, Чонгук нервно кусал нижнюю губу и не решался постучаться к человеку, который был единственным звеном с двумя людьми, которых он так сильно любил и все еще любит. Стук о деревянную поверхность раздался громче, чем он предполагал. По ту сторону послышались медленным шаги, а потом затворка двери была снята; Чимин стоял с потрёпанными волосами, в растянутой футболке Хосока, штанах не по его размеру и махровых тапочках. Чонгук на это лишь едва улыбнулся, проходя с разрешения внутрь и поворачиваясь к хозяину квартиры. — Прости, что переносил наши встречи несколько раз, мне кажется, я постоянно буду извиняться перед тобой. — Не думаю, что тебе стоит это делать, Чонгук, ведь я уже все сказал. — Да, но это будто... Будто я успеваю запрыгнуть в поезд, увидеть Хосока и Тэхена, успеваю извиниться перед ними, смотря прямо в глаза без робости и стыда, понимаешь. Чимин на это только поджимает губы, качая слегка головой и отводя взгляд. Конечно, он понимает; Чимин тоже извиняется подобным образом. Только ему, в отличие от Чонгука, не за что. Пак заваривает зеленый фруктовый чай для младшего, который только может удивленно хмыкать на это; он все еще помнит его любимый вкус. Конечно же, как иначе. Между ними неловкая тишина и пропасть в пять долгих лет, но ощущения складываются такими, как будто так и надо. Спустя несколько минут Чимин разворачивается к нему, подолгу смотря на него. Его взгляд будто смотрит Чонгуку прямо в то самое уязвимое, что есть у него на данный момент. — Знаешь, у меня есть кое-что для тебя. От Тэхена. Сейчас принесу. Чонгук лишь быстро поднимает свой взгляд, искренне не понимая, что бывший возлюбленный мог оставить ему после смерти; что вообще он мог оставить ему после того, что случилось тогда между ними. Раздается небольшой грохот, тихое копошение и чиминово «да черт возьми» даже поднимает настроение и сгущает напряженное облако в атмосфере. Чонгук замечает Чимина возле прохода, который несет небольшую картонную коробку, держа ладонями под дном, чтобы она не упала. Он аккуратно ставит ее на стол перед чонгуковым носом и кивает на нее головой. — Тут ваши совместные фотографии, всякие разные вещи и еще что-то в подобном духе. Я не разбирал все это, потому что считаю, что не имею право. Это все-таки ваше общее. Пусть и прошлое. Извини, ты можешь не брать, если не хочешь, я просто тогда оставлю это у себя и.. — Нет, я возьму, — Чонгук и сам не понял, как выпалил эти слова так быстро, не успев даже ни о чем подумать, — Спасибо, что не имеешь ничего против. Чимин, конечно же, только фыркнул на это, едва улыбаясь после, что заставило Чонгука тепло улыбнуться подобному поступку, про себя оставаясь благодарным соулмейту своего старшего брата, который мог бы сказать ему много нелестных высказываний. Мог бы, но не стал. Неся коробку в машину после недолгого чаепития с Чимином, Чонгук задавался столькими вопросами у себя в голове, что даже сосчитать трудно. Его отношение к Тэхену не было чем-то странным, он с уверенностью мог сказать, что все еще любит его. Даже если это не так, как было раньше, но никто не отменял, что его личность была интересной, а сам он был завораживающим. У них были совместные воспоминания, которые пропитали собой огромную часть чонгуковой жизни. Он тепло относился к Тэхену даже после расставания; он корил себя за то, как поступил с человеком, которого когда-то так сильно любил. Из-за чувства вины на языке оседало раскаленное горькое олово, его сердце было пропитано ненавистью к себе, потому что он с самого начала знал, что поступает слишком низко по отношению к Киму. Но он был так по уши влюблен в Юнги, что все рациональные мысли отошли на второй план. За эту ошибку он будет корить себя всю жизнь. За эту ошибку он слишком дорого расплатился. По приезде домой Чонгук сразу же стал уделять все свое внимание тому, что Чимин отдал ему. Юнги был на работе, а у Чона наконец долгожданный выходной, поэтому он с огромным интересом и тяжестью в сердце начал раскрывать коробку. Казалось, как только она окончательно будет вскрыта, чонгуковы вены будут скрыты тоже. Иронично, но слезы катились сами собой по холодным щекам, он трясущимися руками стал утирать их, приказывая себе успокоиться. В коробке лежали все фотографии, на которых Чонгук был вместе с Тэхеном. На одной — он целовал его в шею; на другой — обмазывал кремом от торта кончик носа, при этом задорно смеясь. Все общие воспоминания проносились подобно скорости света; младший в своей голове производил Тэхена живым, с его слегка басистым смехом и низким голосом, с его квадратной улыбкой и глазами-полумесяцами, когда он улыбался. И слезы шли еще сильнее, чем до этого. Чонгук мог только едва слышимо шептать mille temporibus paenitet*. Жаль только, что Тэхен это уже не слышит. Внутри коробки лежал чонгуков старый свитер толстой красной вязки и их первые парные кулоны, которые они носили до тех пор, пока Чонгук на их три года не подарил новые. Возможно ли жить, осознавая, как сильно ты сделал больно человеку, который всю свою жизнь заключил в тебе? Чонгук думал, что нет. Слезы продолжали омывать собой каждый предмет, что пропах тэхеновым парфюмом. Младший мог только тихо смеяться с самого себя; как же жалко он выглядит в нынешний момент, утирая соленую влагу, оплакивая того, о ком он не слышал последние пять лет. Как ему справиться с этой болью? Забавный вопрос, потому что прямо сейчас он сидел над вещами того, кто справлялся с ней так долго, что позволил себе умереть. Чонгук засмеялся громче, его смех переходил в истерический и, казалось, весь мир насмехался над ним сейчас, потому что как же больно жить с мыслью о том, какой непосильный груз он взвалил на свои плечи, позволяя себе заставлять дорогих ему людей страдать и ждать его. Они не этого заслужили. Ему до сих пор было стыдно смотреть в глаза собственным родителям, которые были настолько пустыми, что пытаясь заполнить их, все равно не смог бы. Уже ничем. Ему до сих пор было стыдно думать о том, какое мнение о нем у родителей Тэхена. Какого им было, когда они пришли на похороны родного сына, которого он убил; какого им было, когда они не увидели его, Чонгука, который не пришел тогда и не пришел после. Который выбросил Тэхена, как мусор из своей квартиры. Но это уже неважно. Потому что ему ни перед кем не стыдно так, как стыдно перед самим собой. И жить с этим — его расплата. У Тэхена не было так много вещей, но каждую Чонгук разглядывал больше часа. Он вдыхал оставшийся запах и позволял себе плакать столько, сколько никогда не думал, что будет. Он нашел фотографии, свитер, кулоны, старые билеты от их походов в кино, кружки, которые они слепили друг для друга. Ближе к концу он заметил несколько белых конвертов, которые взял в руки. Всего таких было шестнадцать, и на каждом из них был написан его адрес. Эти письма так поздно достигли своего адресата. Чонгук с непониманием шмыгнул носом, пытаясь глубоко и спокойно дышать, раскладывая их на полу по дате и ища самый первый; тот, с которого все началось. И он нашел его.