И раздёрганный ветром взбалмошным Пробираюсь сквозь глыбы зданий. Вдруг надеюсь, что я, завтрашний, Вдруг настигну тебя, достану. Монти Механик — Я не вижу тебя неделями
Арсений проснулся резко: Метерлинк запрыгнул ему на грудь, громко мяукая и топчась лапами с острыми когтями по коже в тонкой футболке. Ничего не понимая, Арсений повернул голову вбок, нахмурился, открывая глаза. Кот продолжал неистово орать — на ласковое мяуканье это уже не походило. В нос врезался запах гари, тени на стене отплясывали огненный хоровод. Резко вскочив с кровати, Арсений огляделся: незастеклённый балкон полыхал, пламя сжирало лёгкие занавески, кружилось острыми языками вокруг стареньких обоев. Метерлинк, напуганный, сиганул с кровати — его серый бок мелькнул на периферии и мгновенно исчез. Понимая, что потушить своими силами ничего не получится, Арсений кинулся к небольшому письменному столу около кровати, и, в полутьме, вытащил верхнюю шуфлядку, вытряс из неё все бумаги, проделал то же самое со вторым ящиком. Схватив эту шелестящую гору, полетел в коридор. Под обувной полкой стояла небольшая тумбочка, в ней Арсений на ощупь нашёл большой пакет и свалил ношу внутрь, вернулся в комнату (запах становился всё резче, заболела голова, огонь осветил комнату ярче ламп), подошёл к рабочему столу и схватил ноутбук, вытащил зарядное устройство из сети, всё вместе снова отнёс всё в коридор и запихал во второй пакет. Третий раз — за какими-нибудь вещами — Арсений вернуться не смог: пожар охватил все стены, сухие бумажные обои полыхали, из-за дыма ничего не видно. Закрыв дверь в единственную комнату, Арсений беспомощно огляделся в поисках своего рабочего портфеля. Не увидев ничего в темноте и побоявшись включать свет, сделал несколько быстрых шагов и принялся ощупывать пространство верхней полки всё той же низенькой прихожей. Портфель нашёлся рядом с двумя пакетами. Метерлинка нигде не видно, но он точно успел сбежать — его тонкий испуганный голос доносился откуда-то из ванной. Глаза постепенно привыкали к темноте, но из-за струящегося дыма и тошнотворного запаха двигаться становилось всё тяжелее. Нужно вызвать пожарных. Арсений вспомнил, что оставил телефон на кухне, сунулся туда, но и там уже всё заполонил проклятый белый дым. Натянув подол футболки на нос и зажмурившись (глаза щипало), он на ощупь нашёл смартфон и, сжав в руках, вернулся в коридор, закрыв за собой ещё и эту дверь. Метерлинк продолжал жалобно плакаться в ванной, и Арсений, набирая «010», забежал туда. Судя по всему, кот забрался под ванну. Пока Арсений вставал на колени, пытаясь высмотреть своего питомца, один гудок сменился голосом диспетчера. Не дав ничего сказать, Арсений заговорил: — Калинина сто тридцать пять, четвёртый этаж, восемьдесят седьмая квартира. Диспетчер сообщил, что по данному адресу уже выехала пожарная бригада. Мужчина спросил что-то ещё, но Арсений не успел расслышать: телефон разрядился. Убрав его в карман, Арсений наклонился ниже. В полной темноте тело Метерлинка оставалось невидимым, только потусторонним зеленоватым цветом светились глаза. — Ме́те! Мете-Мете-Мете… Иди сюда. Иди ко мне, мой хороший, — Арсений протянул руку, пытаясь найти пушистую шёрстку, но Метерлинк испуганно зашипел и вжался в стену. Никак не достать. — Ну же, Мете! Метерлинк, давай скорее, нужно уходить. Арсений старался говорить ласково, но испуганное животное его не слушало. Дым резал глаза, застилал всё, точно бельмо, не сморгнуть, к горлу склизким комом катился шар тошноты, голова ныла всё сильнее, звенело в ушах. Арсений кое-как встал с колен, опираясь руками о стену, и тут же сполз обратно на четвереньки, снял с себя футболку, дотянулся до крана и намочил её холодной водой, прижал к носу и рту, наклонился ещё раз, всматриваясь в глубокую темноту с двумя крохотными огоньками глаз. — Метерлинк, давай же. — Рука по-прежнему утопала в пустоте, пальцы, едва касаясь знакомой мягкой шерсти, тут же оставались ни с чем: кота никак не получалось достать. Арсений отчаялся. Он понимал, что дышать становится тяжелее, и что нужно уходить, если или пока у него есть возможность, но бросить кота, прожившего с ним десять лет, он тоже не мог. Метерлинк стал единственным напоминанием о том, что десять лет назад жизнь раскололась на очередной отрезок времени, которым он ещё долгие годы будет отмерять все воспоминания. «Это было до или после?» Старый кот не знал времени «до» — он стал единственной семьёй «после», верным другом, скрашивающим одиночество. Оставить его и спастись самому — всё равно что оставить умирать ребёнка. Но Метерлинк никак не шёл на ласковый голос хозяина, уходил от прикосновений и не желал вылезать из-под пыльной ванной. Время поджимало. Дым плотной завесой вытеснил из квартиры весь чистый воздух, стало совсем жарко, каждый короткий вдох через влажную ткань отзывался треском головной боли, в груди ныло, бесилось, долбясь о рёбра, сердце, непроизвольно текли слёзы, першило в горле. Арсений застонал, открывая дверь ванной, пополз вперёд к выходу, привстал на коленях, отпирая дверь. …перед тем, как рухнуть в жёсткую темень, Арсению показалось, будто кто-то позвал его по имени-отчеству.∞ ◆ ∞
К счастью, настоящие пожары случались редко. Город небольшой: не такой крохотный, чтобы, выйдя на улицу, замучаться здороваться со знакомыми, но такой, чтобы иметь минимум семидесяти процентную вероятность встретить хотя бы одного из них в ближайшем магазинчике. Калинина сто тридцать пять. Антон отлично знал этот адрес, знал, что в этом доме до сих пор живёт Арсений Сергеевич, знал, что пожарную бригаду вызвал кто-то из соседей. Он ехал по знакомой дороге, всматриваясь в ночную глушь — вызов поступил в два тридцать два ночи — и впервые не участвовал в оживлённом разговоре взбодрившихся коллег. Мыслями Антон выстраивал в голове образ квартиры, в кухне которой прятался в школьные годы от злого стрёкота внешнего мира. Даже если (Антон надеялся, что так оно и есть) пожар не затрагивал восемьдесят седьмую квартиру, он всё равно окажется к Арсению Сергеевичу ближе, чем за все прошедшие десять лет, которые оба так тщательно и упорно избегали друг друга, будто разделив весь город пополам и стараясь лишний раз не ходить по той территории, где была вероятность встретить второго (учитывая, что площадь города не дотягивала и до сорока семи квадратных километров, это стало сложной, но всё-таки выполнимой задачей). Спустя столько времени избегание друг друга казалось ненужным и в чём-то глупым, но Антон не знал, что скажет или сделает, если внезапно увидит Арсения Сергеевича, потому что его язык всегда был как помело и работал быстрее мозга. Пожарная машина неслась в трёхсотый квартал, Антон заставлял себя собраться с мыслями, настроиться на основную задачу. За окнами мелькали редкие уличные фонари, пустая узкая дорога и вымершие с наступлением ночи улицы. Ребята что-то весело обсуждали, на драйве и адреналине, готовые ринуться в бой, приступить к «настоящему» заданию, а не к спасению (это не стереотип, а самая что ни на есть правда) домашних животных с деревьев, крыш и подвалов. — Ну чё, Людмила¹ в этот раз пораньше нашего приедет, или пока они там очухаются, мы уже два раза всё потушим? — спросил Андрей, начальник караула, тоже посматривая в небольшое тёмное окошко машины. Дороги пусты, летний город тихо спит, нет даже надобности включать сирену и проблесковые маячки: ничто не препятствовало их передвижению, но асфальт спереди всё равно мигал синеватым светом, отражающимся от окон домов и возвращающимся в тесный салон остатками тревожного сияния. — А хер знает, — ответил Гриша. — В прошлый раз её вообще пришлось вызывать нам. Они там особо не чешутся. — Ну ничё, у нас свой доктор есть, — Андрей хлопнул Антона по плечу как человека, который быстрее и качественнее других умел проводить мероприятия по оказанию первой медицинской помощи. — Тох, чё кислый такой? Поз вон сказал, что вызовов было два. Будет, где развернуться. — Чего? — Антон повернулся к Андрею. Тот выглядел предвкушающим интересную ночь. Печальный факт: даже в больших городах пожары случались не то чтобы очень уж часто, бо́льшая часть времени — тренировки, мероприятия и выезды вместо МЧС. В маленьких городах кураж случался ещё реже, запах дыма в основном исходил из обилия частных домов и сопровождался запахом шашлыков. Многие пожарные, с детства грезившие лезть в опасное пламя, чахли, и любой «настоящий» вызов с годами воспринимали со всё возрастающим энтузиазмом. Андрей — настоящий тушила², командир части, добросовестно отработавший уже шестнадцать лет и ещё даже не думающий о досрочном выходе на пенсию по выслуге лет, был из таких. Его не сильно волновало, что каждый вызов с огнём — это чьё-то утерянное имущество, или, того хуже, жизнь (такое в их городке случалось совсем редко). Когда Антон только получал высшее образование, один из преподавателей сказал слова, которые он хорошо помнил до сих пор: «Главное в людях наших профессий не стать циничным. Тогда вы начинаете служить не людям, а стихии, с которой боретесь». Андрей был и оставался хорошим человеком, но с годами профдеформация становилась всё очевиднее. — …только что сообщил, — Гриша кивнул на рацию. — Соберись, Шаст. Почти приехали. — А второй вызов из какой квартиры? — медленно спросил Антон, отводя взгляд от расплывающегося перед глазами пятна серовато-синего асфальта. — Восемьдесят седьмая.∞ ◆ ∞
Арсений очнулся от резкого противного запаха аммиака и застонал от боли. В глаза бил яркий свет знакомого уличного фонаря: он видел его столько раз, но никогда с такого низкого ракурса. Голова звенела от боли, рыжая лампа расплывалась перед глазами в световую лужу, грудь ломило и стук в висках долбился под кожей точно молот о наковальню. Шум в ушах гремел громче посторонних звуков из внешнего мира. Тело практически не ощущалось. — Арсений Сергеевич! Смотрите на меня! Не закрывайте глаза! — Громкий голос что-то требовал от него, быстрые и ловкие руки растирали голую кожу грудной клетки до ощутимого жжения. — Юр, давай скорее! Арсений Сергеевич! Смотрите на меня! Арсений приоткрыл закрывающиеся глаза. Перед ним, не желая собираться в чёткую картинку, нависал тёмный силуэт. Лицевой щиток ловил свет фонаря и врезался в покрасневшие слезящиеся глаза. Он поморщился, с трудом заставил себя отвернуть голову вместо того, чтобы закрыть глаза. На шею шлёпнулось что-то ледяное, слабое дыхание перехватило. — Немножко неприятно, да, — согласился голос сверху. — Юра, блядь, ты где есть? — Держи. — Уже второй голос откуда-то из-за спины: говорившего не видно. — Ага. Подержи пока. Щас. Арсений почувствовал, что размытое пятно исчезло из поля зрения, снова прикрыл глаза. Так хорошо. Тихо и спокойно. Нежная, скребущая пустотой темнота. Забвение… — Арсений Сергеевич! Точно. Не закрывать глаза. Смотреть, даже если в этом нет толку: всё расплывалось, фокусировалось на секунду и снова превращалось в масляное пятно на воде, идущее рябью от малейшего движения. Кто-то приподнял его за плечи — грудь задребезжала тошнотным спазмом, холод сместился ниже, его тут же вернули обратно, добавив к нему ещё одну порцию на высокий лоб. — Нужно это выпить, — голос продолжал говорить и увещевать. — Я помогу, только глотайте потихоньку. Арсений приоткрыл рот — на языке тут же осел вкус едва тёплого, крепкого сладкого кофе. Он глотал его небольшими порциями, стараясь держать глаза открытыми, и видел перед собой только мельтешащие в синей ночи тяжёлые костюмы со светоотражающими полосками, продолжающий мигать маячок пожарной машины и всё ещё палящие всполохи пламени позади, играющиеся тенями на деревьях. Вдалеке послышался знакомый гул сирены, эхом разносящийся по пустынным улочкам. Арсений закрыл глаза всего на мгновение, а когда снова открыл, ему уже что-то кололи, надевали кислородную маску и грузили в машину. Больше он ничего не помнил.∞ ◆ ∞
Глаза повиновались мозгу медленно и нехотя, но жажда смочить пересохшее горло диктовала свои условия. Арсений приоткрыл сначала один глаз, закрыл его снова, привыкая к яркому свету, и проделал то же самое со вторым. Солнце светило из окна сбоку, тонкими редкими штрихами ложась на пол и пустые кровати напротив. Едва повернув голову, Арсений увидел ещё одну пустую кровать: голый матрас, подушка без наволочки и свёрнутое пухлым прямоугольником бело-зелёное байковое одеяло. По всему выходило, что он в больничной палате. Это открытие запустило череду ярких болезненных вспышек воспоминаний: жаркая летняя ночь, пожар, Метерлинк, небо над головой, световой диск фонаря, вкус крепкого кофе, настойчивый голос и овраг пустоты. Вместе с сознанием вернулось и ощущение своего тела. Тяжело. Пить хочется всё сильнее. Рука затекла, но при попытке сменить положение обнаружилась преграда: от сгиба локтя, под двумя широкими полосками медицинского пластыря, шла тонкая прозрачная трубка, ведущая наверх. Синее основание иглы покоилось на ватной подушечке, кончик уходил под кожу, и пластырь почти не ощущался. Что делать? Следует позвать кого-нибудь или подождать, когда придут сами? Можно ли ему встать и хватит ли на это сил? Пить хотелось ужасно, и стоило только подумать об этом, как жажда занимала все мысли, выталкивая из головы всё, не касающееся воды и питья. Арсений уже было отчаялся и решил попытаться встать, когда в палату вошла пожилая женщина в белом халате. На вид лет шестьдесят, полноватая, с одуванчиком кудрявых красновато-рыжих волос на голове и отросшими седыми корнями. Она, увидев, что пациент не спит, надела на нос тонкие очки в металлической оправе, висящие у неё на груди, и улыбнулась. Это оказалась медсестра. Точным быстрым движением она сняла систему, бережно вытащила из кожи иглу, зажала кровотечение и, пока собирала оставшееся оборудование, оповестила, что зовут её Любовь Николаевна, что врач придёт минут через десять и что до этого времени он может, если хочет, очень быстро переговорить с посетителем. На вопрос Арсения: «А можно?» она ответила: «А что ж нельзя?» и, наконец-то вдоволь напоив его, вышла из палаты, уточнив, что «быстро — значит минут десять и не больше». Арсений смутно догадывался, что за посетитель, и когда в палату зашёл Антон, ничуть не удивился. Стало быть, ему не показалось: требовательный мягкий голос действительно принадлежал ему. Это было бы даже забавно: они столько лет избегали друг друга, чтобы в одну ночь столкнуться лбами при таких печальных обстоятельствах. Верующие во всё сверхъестественное люди сказали бы, что это судьба. Арсений же подумал, что это всё — минусы небольшого города. — Здравствуйте, Арсений Сергеевич, — Антон прошёл по палате и присел на соседнюю с Арсением кровать. Арсений повернул к нему голову и рассмотрел мужчину. За прошедшие годы Антон вытянулся ещё больше, хотя казалось бы, что расти некуда, окреп, заматерел, не оставил и намёка на того мальчишку-выпускника, каким предстал перед ним в последнюю их встречу. Даже светлые русые волосы потемнели, лицо осунулось, синяки под покрасневшими глазами, гладковыбритое лицо… родинка на кончике носа всё там же? С такого расстояния не видно. Губы по-прежнему яркие и выделяющиеся на лице, лёгкая лопоухость. Уже не такой смешной, каким ходил по школе, взгляд серьёзный и хмурый. — Привет, Антон, — с задержкой ответил Арсений, продолжая рассматривать бывшего ученика. — Вы изменились, — ляпнул Антон очевидное. Поняв, замолк. Сидел, не робея, рассматривал бывшего учителя в ответ: лицо с отросшей щетиной, болезненная бледность кожи, потускневшие некогда синие глаза, сухие потрескавшиеся губы, морщины на лбу и во внешних уголках глаз. Ни одного ожога. Потрясающее везение и, опять же, плюсы маленьких городков: бригада успела вовремя. Только отравление угарным газом средней тяжести (а вот здесь бы ещё разобраться, конечно, что из этого хуже). Это очень хорошо по сравнению с тем, что стало с соседом Арсения Сергеевича. На фоне этого несчастного кто угодно живой — настоящий счастливец. — Да, я не молодею, — согласился Арсений. Слишком спокойный: то ли ещё не отошёл ото сна, то ли под успокоительными, то ли просто пока не понимал в полной мере, что с ним произошло. — Ты повзрослел. — Да, — согласился Антон. — Но по ощущениям — постарел. — Он чуть не ляпнул: «Вы всё равно такой же красивый, как были», но вовремя прикусил язык. Чему-то его прошедшие годы всё-таки научили. — Вчера — точнее, уже сегодня — наша бригада тушила вашу квартиру… — Я понял. Это же ты вытащил меня? — Да. Уже у порога. Слава богу, вы додумались закрыть дверь в комнату: это задержало огонь, но от дыма и газа это не спасает. Вещи, кстати, которые вы собрали, у меня. Два пакета и кожаный портфель. Больше мы ничего не успели вытащить. — Кот так и не выбежал? — с надеждой спросил Арсений, заглядывая в глаза Антона. — Кот? — растерялся Антон и медленно покачал головой. — Нет, Арсений Сергеевич. Только вы и вещи. Арсений отвернулся. Вот теперь осознание произошедшего накрывало его в полной мере. Он не старался сдерживать слёзы — у него бы и не получилось. Они потекли сами собой от одного только понимания, что самое близкое существо, прожившее рядом годы, больше не с ним. Что теперь он снова останется один, как тогда. Он научился жить с одной потерей близкого человека, теперь придётся смиряться с другой. Только Антон теперь сидел на расстоянии вытянутой руки и говорил совсем иным голосом: более низким, осевшим, и лишь отдельные интонации, а также подпрыгивающие, будто маленький резиновый мячик, гласные в середине слова, знакомый тон и манера речи остались прежними. Антон сидел рядом, и, нужно полагать, долгое время они всегда находились не так чтобы очень далеко друг от друга физически, но вынужденно не сокращали эту дистанцию. Антон никогда по-настоящему не умирал — они покинули жизнь друг друга, потому что так было нужно. Метерлинк же больше не вернётся никогда. — Что с квартирой? — дрожащим голосом спросил Арсений, не поворачивая головы. Поднял левую руку, стёр со щёк слёзы, прикрыл глаза и выдохнул. Его внутреннее состояние и состояние тела полностью синхронизировались в своей паршивости. — То, что не сгорело, залито водой и пеной. Испорчено, — ответил Антон. — Огонь пришёл с верхнего этажа. Пока непонятно, как, но точно ясно, что с квартиры над вами. Ваш сосед сгорел. Скорее всего, ещё до нашего приезда. Дознаватели пока составляют акты, я ушёл со смены сразу же, чтобы успеть к вам до начала обхода. Потому что, я почти уверен, днём придёт следователь. Такие случаи обычно разбираются не один месяц: установить точную причину пожара, найти ответственных за это, оценить моральный и материальный ущерб, определить виновную и пострадавшую стороны и остальное… Будьте к этому готовы. — Ясно, — выдохнул Арсений. Теперь перед ним стоял ещё один вопрос: где жить. Скопленных денег не хватит на покупку новой квартиры или, тем более, дома. Придётся снимать что-то. Насколько долго это затянется? Что делать после? За те гроши, которые Арсений получал, работая школьным учителем, шиковать не приходилось. Буквально неделю назад думал о покупке нового ноутбука взамен старенького и едва дышащего, но не заменял технику до последнего: копил на мечту. Теперь придётся решать вопросы поглобальнее. И всё гадкое, что обычно случается в жизни, происходит почему-то неожиданно и некстати. — Арсений Сергеевич, вам есть, где жить? — спросил Антон, понимая, что времени от их «десяти минут» осталось совсем немного и вот-вот должен прийти врач. — Нет, — честно выдал Арсений. Два его друга, в зависимости от лелеемых ими амбиций, разъехались в города покрупнее ещё во время обучения, да так там и остались: Серёжа в Армавире, Саша в Петербурге. Один он после обучения вернулся в свой городок, руководствуясь пословицей «где родился, там и пригодился», хотя наверняка даже не знал, где именно был рождён, когда и кем. С друзьями он поддерживал связь дистанционно и виделся, в лучшем случае, раз в два-три месяца, с коллегами общался хорошо, но не до такой степени, чтобы заявиться к ним с просьбой пожить неопределённое количество времени. — Вы можете пожить у меня, — предложил Антон быстро и уверенно. Так, что Арсений понял: Антон думал над этим и шёл к нему, точно зная, что озвучит предложение. — Исключено, — отказался Арсений, так и не повернув головы. — Мы чужие друг другу люди. Мне не десять лет, я как-нибудь справлюсь сам. Спасибо, что предложил. — Я понимаю. — Судя по звуку, Антон встал с кровати и подошёл к окну: его тень легла на пол между лучами. — Но не согласен. Во-первых, мы не чужие друг другу. Вы были мне самым близким человеком все школьные годы, я этого никогда не забуду. Пох… фиг, как это звучит. Это правда так и есть. Пусть даже мы отсутствовали в жизнях друг друга больше, чем общались, чужими мы никогда не были. У нас и не получится. Дело не в годах, проведённых порознь, а в том, что мы всегда понимали друг друга лучше остальных. А помните, сколько времени я провёл в вашей квартире? Я столько дома не бывал. Но это не просто желание отплатить за доброту. Мне ничего не нужно, и можете жить сколько угодно. Дом большой, я по трое суток могу быть на сменах, а когда я дома, то сплю или чем-то занят. Мы можем даже не пересекаться, если вас это смущает. Но примите эту помощь. Может, мне не следовало приходить к вам сегодня, но я не смог. Увидел вас вчера, вытащил, оказал первую помощь, сдал подъехавшим медикам. Пожар даже как-то дотушили. А потом в части меня как накрыло. Антон замолк, понимая, что сказал слишком много. Больше, чем планировал, но меньше, чем хотелось. Разжевал и проглотил обратно слова о том, что больше не сможет отпустить во второй раз. Так всё странно: и Арсений Сергеевич изменился, но остался всё тем же, взгляд грустный, голос тихий — он всегда такой, будто вышел из последних воспоминаний, только внешне совсем немного иной. Десять лет минуло, а у него так и не появилось ни с кем душевной близости и спокойствия, похожих на те, что он испытывал рядом с этим человеком. Он смог смириться, научился жить, специально уехал на обучение в Краснодар, и мог бы остаться там, но не стал: всё равно вернулся сюда, зная, что не обнаружит себя, но всё равно будет рядом. Думал о том, что станет легче. И действительно стало. Появились друзья и коллеги, его наконец-то приняли в коллектив, наконец-то он перестал быть изгоем и белой вороной. Всё налаживалось. Но память никуда не деть. Самые тяжёлые и печальные времена остались одновременно временами, когда он мог получить поддержку и тепло, которое никто, кроме Арсения Сергеевича, не мог и не хотел ему давать. Нормальные люди такое не забывают. Арсений молчал. Он не знал, что ответить и не чувствовал, что может сказать хоть что-то без рыданий. Лежал, зажмурив глаза и отвернувшись, привыкая к новому звучанию давно знакомого голоса. Антон был прав: дело не в месяцах и годах — всё намного тоньше и деликатнее. Он, как и Антон, больше никогда не достигал того чувства единения душ, которое однажды испытал со своим учеником. Это до сих пор заставляло чувствовать себя мерзко: как можно было полюбить школьника? Они правильно разошлись и не должны были так сильно сближаться изначально, но теперь Антон давно не школьник, Арсений не его учитель, речь не шла о чём-то большем — ему просто предложили помощь. Оставалось только ответить «да» или «нет».