Месяцами, годами, жизнями

      Мадленка плавно спикировала с платяного шкафа на кровать, приземляясь мягко, но довольно ощутимо, куда-то на бёдра Антона. Антон, выдернутый из сна в свой законный отсыпной, неохотно пошевелился, сквозь тонкую пелену полусна нащупал под рукой плечо Арсения и придвинулся ещё ближе, укладывая жёсткий подбородок в ложбинку между шеей и этим самым плечом. Жарко. Едва уловимый запах кожи Арсения, влажноватой от пота, робко тронул обонятельные рецепторы. Это в десятки раз приятнее, чем горький клуб гари, так часто блокирующий ноздри. Арсений завозился. Мадленка, к которой не проявили должного внимания, протяжно мяукнула и, свалившись с Антона, шмыгнула между двух тел к самым подушкам, гордо усаживаясь на них пушистой рыжей жопой и продолжая мяукать над ухом. Антон поднял свободную руку, пытаясь согнать кошку с подушек:       — Глупая киця, уйди.       — Она не глупая, — прохрипел Арсений низким сонным голосом (у Антона от этого звука ёкнуло сердце и спустилось куда-то в трусы). — Её нужно покормить.       — М-м-м, — протянул Антон, не открывая глаз. — Это твоя кошка…       — Она наша, — лениво возразил Арсений. — И я говорил тебе перед сном: насыпь корм с вечера, чтобы она позавтракала.       Мадленка всегда будила Антона («Она меня любит меньше, чем тебя», — возмущался тот). Справедливости ради, стоило бы заметить, что Арсений никогда не забывал досыпать в миску корма, поэтому Антон получал порцию утренних голодных «мяв» вполне заслуженно, только почему-то вместе с ним страдал и Арсений тоже. За компанию. Антон застонал и нехотя выбрался из постели — рыжая ведьма тут же резво спрыгнула с кровати и, опережая человека, понеслась на кухню, задрав хвост повыше. Арсений начал проваливаться обратно в утреннюю дрёму…       Антон уткнулся влажными и пахнущими мятой губами в горячую щёку Арсения. Поцеловал мокро и, оставляя дорожку, повёл поцелуи к уху, лизнул кончиком языка краешек ушной раковины и шумно выдохнул — щекотно. Арсений инстинктивно отстранился, потирая подвергшееся нападению ухо о подушку. Матрас прогнулся — Антон навис над Арсением сверху, беря его в плен своих конечностей, закрывая все пути отступления. Выспаться не получится. Арсений лениво приоткрыл глаза и тут же зевнул, прижимая ладонь ко рту. С Антона на грудь Арсения закапала вода, приятно холодя кожу.       — Ну чего? — спросил Арсений, рассматривая мокрое лицо и такие же мокрые взлохмаченные волосы.       — Ничего, — ответил Антон и наклонился, снова целуя Арсения в левую щёку. Затем в правую. В подбородок. Висок. Лоб. Переносицу. Кончик носа. Мягкие приоткрытые губы. — Доброе утро?       Доброе утро, Арсений Сергеевич, мы уже больше года живём вместе, а я люблю вас так же сильно, как это было десяток лет назад. Я вас так люблю, что готов съесть живьём, зацеловать и заласкать вас до смерти, а затем умереть следом от резкого приступа счастья, обрушившегося на моё непривычное к таким делам сердце. Непривыкшее к делам сердечным. Ну вы поняли.       С тех пор, как Арсений с Антоном окончательно разобрались со статусом их отношений, Антон никак не мог насладиться жизнью вдоволь. Он ходил за Арсением по пятам, как Мадленка, целовал и трогал его при любом удобном и не очень представившемся случае, обнимал, засыпая, а, просыпаясь, обнимал с новой силой. Ему всё не верилось, что можно: можно целоваться, можно смотреть сколько угодно, не боясь вызвать подозрений, можно говорить вслух то, что на душе, можно ласкать это тело и получать всё то же самое в ответ. Можно выражать свои чувства физически. Наконец-то, спустя годы, ему можно, но, самое главное, было кому их выражать.       Антон не оставил Арсению выбора. Как только, после того поцелуя на кухне, понял, что всё до сих пор взаимно, взял дело в свои руки, не отступился и довёл начатое однажды до желаемой стадии отношений. Арсений долго сопротивлялся: всё чего-то боялся. Общества, косых взглядов, маленького городка, возможных слухов, реакции друзей Антона на эти отношения, разницы в двенадцать лет, прошлого, самого себя… Как хорошо, что Антон такой храбрый: его пугало только одиночество, которое он был готов убить в зародыше, и сделал это. Арсений сдался, принимая их чувства и соглашаясь на большее. Жизнь с Антоном того стоила. Единственное сожаление до сих пор царапало их: «Мы столько времени потеряли».       Арсений поначалу постоянно всего стеснялся. Своего тела, своих желаний, своих действий, смелых слов Антона, который помогал ему раскрыться с другой, чувственной стороны. Долго привыкал к новому укладу жизни, к тому, что теперь его в любой момент могли поцеловать или обнять, сказать что-то ласковое или посмотреть таким взглядом, что становилось стыдно. Однажды переночевав в кровати Антона (на первый раз никакого секса, к этому они пришли гораздо позже — просто долгий вечер перед телевизором), он уже не имел возможности уйти. Антон не отпускал. Настаивал, потому что видел: Арсений сам хотел, но робость во многом мешала.       — Доброе, — помедлив, ответил Арсений после поцелуя, вырывая из размышлений увлёкшегося Антона. — Я зубы не чистил.       — Беда-а-а, — протянул Антон, зарываясь носом ему за ухо, целуя там, оглаживая руками нагие предплечья и спускаясь ниже.       Арсений вздохнул и улыбнулся, прикрывая глаза. Антон спустился поцелуями ниже по шее, лизнул языком ярёмную впадину и присел на ноги Арсения чуть ниже бёдер, спустился ладонями по его рукам и сплёл их пальцы.       — Мы с тобой как два подростка, — высказал мысль Арсений, переводя взгляд на довольного растрёпанного Антона.       Тот пожал плечами:       — Ну… в какой-то степени, может, так оно и есть? Мы с тобой как-то проебали… э-э-э… — осёкся Антон: Арсений всё ещё не любил, когда он матерился. — …упустили этот этап жизни. Приходится навёрстывать. У нас всё почти по канону: первая влюблённость в учителя, страдания, расставания, воссоединения. Ну, немного нестандартная история, но со счастливым концом. Мы не начнём вдруг деградировать, если будем делать то же, что и подростки.       Ага. Это ему теперь так просто давались все слова. На самом деле «страдания, расставания и воссоединения» в своё время едва не добили его окончательно. Да и Арсения тоже. Они предпочитали не думать о болезненном прошлом, живя в настоящем. Друг с другом открывали то, что большинство людей к их возрасту уже давно знало. Постепенно разматывали клубок романтических отношений, вместе учились чему-то сокровенному и новому (например, сексу по любви, заботе о заболевшем, словесной и физической поддержке), не знали, нормальны ли некоторые вещи, что они делали, и что вообще означает слово «встречаться», какой набор действий оно в себя включает? Арсений возражал, что они не встречаются, а уже давно живут вместе, что верно, но тогда какое слово применимо к их отношениям? «Большая любовь, Арсений, — подсказывал Антон. — Какая разница, как называется происходящее? Главное, что я так сильно люблю тебя, мне аж невмоготу. Мне никто, кроме тебя, в жизни не нужен. Если из моего окружения исчезнут все люди — мне всегда будет достаточно одного тебя. И не нужен кто-то ещё, потому что с тобой моя жизнь стала полноценной». Из жизни Арсения некому было исчезать — он и так большую часть своих лет провёл в одиночестве. Тот факт, что они с Антоном смогли взаимно заменить друг другу всех необходимых близких (семью и друзей) его, по большей части, радовал. Если только не всплывало осознание, что, на самом-то деле, это грустно. Но они были друг у друга, а это в разы лучше того, чем оба располагали раньше, до их воссоединения.       — Не думай о прошлом, — Антон погладил подушечкой большого пальца тыльную сторону ладони Арсения. — Что мы сегодня будем делать?       — Сходим или съездим ко мне на квартиру. Посмотрим, как идёт ремонт.       Ах, квартира… Антон скривился. С тех пор, как точную причину пожара установили и прошли все судебные заседания, прошло всего несколько месяцев. Причина прозаичная, старая и, можно сказать, хрестоматийная: сосед сверху, старый алкоголик и бывший работник сахарного завода, вышел покурить на балкон, находясь, скорее всего, в алкогольном опьянении (те останки, что вынесли из пожарища, едва ли были пригодны для проведения качественной некропсии), сел в кресло и заснул. Загорелся сам, загорелась куча хлама, потому что русский человек привык использовать балкон как большую кладовую. Через щели в полу уголь посыпался ниже, на незастеклённый балкон Арсения, снова занялось пламя, почти мгновенно перекинувшееся на шторы и, таким образом, проникнувшее в квартиру. Выплачивать компенсацию Арсению было некому: погибший жил один и родственников не имел. Сгоревшая квартира соседа теперь, вероятно, отойдёт во владение государства.       Как только Арсению вернули собственность, он тут же занялся ремонтом: нанял подрядчиков, рассчитал все затраты и прикинул примерный интерьер. Антону это всё не нравилось: он привык, что Арсений живёт с ним уже больше года, что им хорошо вдвоём и вообще чёрт бы с этой квартирой — у него большой дом, и уж если он не отпустил Арсения из своей (теперь уже их) постели, то из дома не отпустит подавно. Они не обсуждали, что дальше. Что будет, когда закончится ремонт, а квартира станет готова к заселению. Не уйдёт же, в самом деле, Арсений? Они только обрели друг друга — глупо расходиться и начинать вести раздельный быт, при этом оставаясь в отношениях. (К тому же, Антон мог сколько угодно обзывать Мадленку «глупой кицей», но он привязался к ней, привык к рыжей шерсти, оказывающейся порой в самых неожиданных местах, к тихому ласковому мурчанию кошачьего моторчика, отзывающегося на поглаживания, к её зелёным глазам и хитрой, лисьей, мордашке, но хозяином Мадленка в большей степени считала всё-таки Арсения, и он понимал, что кошка с ним не останется, если вдруг…)       — Желаете сбежать от меня поскорее, Арсений Сергеевич? — пошутил Антон, склоняясь и целуя Арсения в кончик носа. Смотрел серьёзно.       Арсений, всё ещё обездвиженный ласковым телом, прикрыл глаза.       — Антон, в нашем городе двум мужчинам, не связанным семейными узами, лучше не жить вместе, ты знаешь сам. Твои соседи уже косо смотрят на меня. Здесь все друг друга знают. Эти ушлые старушки уже десять раз, я просто уверен в этом, перемыли нам кости. Это может пойти и дальше.       Антон закатил глаза:       — Арсений. Ты слишком боишься общественного мнения. Пусть пиздят… говорят, пардон, что угодно. Во-первых, меня это не волнует, во-вторых, это не противозаконно, в-третьих, это не их дело. Вообще… даже если представить самое страшное, по твоему мнению, развитие событий: ну будут что-то нехорошее говорить, и что? С факелами и вилами к нам не придут, а если кто-то отчаянный спросит напрямую, будем отвечать, что у нас Бостонский брак.       Арсений фыркнул:       — Бостонский брак — это союз двух женщин.       — Ну без романтики и секса?       — Да.       — Тогда для остальных у нас будет мужской Бостонский брак. А не для остальных… Короче, я тебя не отпущу. Теперь уже никогда. Мы и так безбожно просрали десять лет. И тем более я не пущу тебя в выходной день заниматься делами. Мы же собирались пожарить шашлыки, я зачем мангал покупал? Кто говорил постоянно, что хочет овощи-гриль? На кой чёрт я вчера из магазина пёр перцы и баклажаны с помидорами? Арсений Сергеевич, поимейте совесть!       — У тебя всё слишком просто в этой жизни.       — А я мало трудностей пережил? Мы мало пережили?       Арсений тяжело вздохнул. Вытащил одну руку из-под пальцев Антона, поднял её, уложил ладонь на шею и, приподнявшись, коротко поцеловал в губы. Антон довольно улыбнулся.       — Другое дело. Ты больше не уйдёшь от меня?       Совсем как маленький мальчик, однажды брошенный взрослыми и теперь ждущий повторения этого ощущения панического ужаса. Арсений хотел сказать «нет», но Антон прав: мнение посторонних людей играло в его жизни большую роль, пусть даже эти посторонние люди никогда не играли роли в его жизни. Антон слишком храбрый — другие и не идут работать пожарными, — но его храбрость местами неоправданная и выходящая за рамки здравого смысла. Её нужно порой тушить. Как уж тут оставить его одного? Ему не позволят, а он не сильно-то и рвётся. Легче смириться со своими страхами, чем лишить себя того, что есть сейчас, того, что они когда-то начали возводить вместе и наконец-то завершили этот долгострой. Спустя долгое время и череду испытаний каждый из них по-своему почувствовал себя полноценным.       — Мы больше не расстанемся, — пообещал Арсений, поворачивая голову и целуя голое предплечье Антона.       Антон снова довольно улыбнулся и тут же принялся оставлять на его лице и теле нежные поцелуи.