***
Тэхен лежит спиной к Чонгуку, ощущая горечь в носу и горле, его плечи легонько подрагивают, и плачет он настолько тихо, чтобы своими нервными вздохами не разбудить младшего. Жалость к себе закутывает его сознание в свой слезливый марафон. Тэхену тошно от себя и от этой ситуации в целом. Вместо слез он хотел бы просто выдавить себя из этого тела, просто, блять, улетучиться. Но Чонгук поворачивается, обнимает его со спины и держит крепко, он прижимается всем телом, целуя затылок, шею, плечи; он каждым прикосновением старается вылить столько любви, сколько выйдет – он отдаст все, но чаша Тэхена переполняется и эта любовь выливается, как никому ненужные излишки. Чонгук стискивает тело старшего, и, словно кот, изучает кончиком носа поверхность его кожи. Тэхен перестает дышать, плавно отдаваясь в теплые руки Чона. — Тише, милый, — Чонгук продолжает расцеловывать твердые плечи Тэхена. — Все хорошо, ладно? Он пытается повернуть Тэхена на себя, но тот толкается плечом и остается на своем месте, расплескиваясь мокрым пятном на подушке. Тэхен думает о том, что ничего не хорошо. Он все похерил. Тэхен опять все испортил. Тэхен засыпает к утру, утопая в водовороте своих мыслей и эмоций, а Чонгук продолжает держать его, упиваясь секундами присутствия старшего рядом. — Я так устал, — Чонгук и не прикоснулся к завтраку, который сам же приготовил. Он сидит в метре от стола и оглядывает Тэхена, который молча пережевывает рисовый омлет, не поднимая глаз. — Устал от чего? — От этого цирка, — Чонгук отворачивает голову в сторону окна, его сухой голос заполняет кухню, пропитанную запахом жареных яиц и помидоров. — От тебя. — Чонгук, — Тэхен подходит к сидящему Чону обвивая его руками сзади, Чонгук правой рукой обхватывает предплечье Тэхена и замораживает свой взгляд где-то над плинтусом. Он чувствует, как теплые слезы Тэхена стекают по собственным щекам. — Это плохо. Я не могу держать тебя вечно, — Чон хлопает Тэхена по руке, приподнимаясь со стула. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я люблю тебя меньше, потому что это не так! — Тэхен идет в комнату за Чонгуком. — А что мне думать? Я вижу как ты смотришь на меня, Тэхен, — Чонгук чувствует ноющую грудную клетку, но его глаза все еще сухие. — Будто я, блять, кусок гниющего мяса! — Не прогоняй меня теперь, я тут только ради тебя, — Тэхен качает головой и держит дистанцию. — Это я заставил тебя вернуться и остаться?! — Чон машет руками и подходит ближе. — Нет, Чонгук, — Ким ловит его руки, прижимая к своей груди, — нет, мне просто нужно время, ладно? — он целует выпирающие кости на руке, наблюдая за тем, как затихает младший. Чонгук вырывается из хватки старшего, берет его лицо в руки, смотрит прямо, глубоко, что заставляет Тэхена поджаться. У того напуганные, мокрые глаза, у Чонгука сухие и резкие. Он пододвигается ближе, так, чтобы их родинки соприкоснулись. Кивает головой. — Люби меня сейчас, Тэхен, — он шепчет, касаясь губами тэхеновой щеки. — Сможешь? Тэхен не отвечает, лишь утыкается носом в изгиб шеи. Чонгук смотрит на Тэхена и думает, что начинает чувствовать много из того, что забыл. Поведение Тэхена ясно дает понять, что жалость к себе поит его ядом, и Чон почти ощущает укол обиды, но, в основном он просто хочет выебать из него душу. Когда Чонгук впечатывает Тэхена в стену, тот ударяется затылком о твердую поверхность и скалится, старший прокусывает чонгукову нижнюю губу до крови, мешая вкус металла в обоих ртах, Чонгук кусает шею, вдавливая зубы в горячую плоть до тех пор, пока Тэхен не оттаскивает его за волосы на затылке. Они дерутся без кулаков, но нажимают на чувствительные зоны, извращенным способом причиняя боль. Когда Чонгук берет его на том же месте и держит голову Кима так, чтобы его лоб терся о стену, он думает о том, что, наверное, это и есть «выебать душу». Чонгук включает кабельное и курит, стряхивая пепел на пол, спина и губы саднят, как и поврежденные участки кожи, смазанные ало-фиолетовыми отметками. А Тэхен сидит ровно за стенкой, на кухне, чувствуя, что раскраивается по швам, как тряпичная кукла. Это все так чертовски нездорово, так блядско и мерзко. Отношения становятся уродливой патологией, а они избегают друг друга еще несколько дней. Тэхен пытается бежать от мыслей, которые внедряют ему идею о возрождении. Он смотрит на их с Чонгуком квартиру: маленькая, тесно обжитая, низкие потолки и широкие окна. Тэхен подмечает каждую деталь, которую видит и чувствует, как раздражение воспламеняется в его голове. И в этих стенах его раздражает все: двери, мебель, кружки, их общие вещи – все, вплоть до самого себя, который, к сведению, также находится в этой квартире. Чонгук – это стабильность, умеренность и смирение. Он бы, может, и хотел для себя большего, он бы стал амбициозным художником, но о каком карьерном росте может идти речь, если ему еле хватает сил вставать с постели. Если Чонгук теряется и в закрытых пространствах, но и большие города его пугают обилием разношерстных явлений. Тэхен становится явлением, которое создает эфемерный защитный барьер. Тэхен сидит в желтой комнате, тиканье секундной стрелки напоминает Чонгуку о существовании времени, но, словно резинку, растягивает терпение Тэхена, и он чувствует, что вот-вот порвется. Он сбегает вниз по лестнице, пока не зная, куда идти, но, скорее всего, – бар Намджуна. Тэхен рассматривает размытые улицы из окна. Этот город в три раза меньше Сеула: меньше красивых оберток, меньше фальши, но все такое же унылое, как это запомнил Ким еще с детства. Для того чтобы попасть в бар, нужно спуститься по крутой лестнице в тесном проходе, пройти курилку и оттолкнуть тяжелую, но рыхлую дверь. Он кивком здоровается с Намджуном, который буквально живет в баре – в квартире сверху. Тэхен просит джин тоник, и Намджун занимается им, поджимая губы. Он приходит к Намджуну, когда хочет поговорить, и, наверное, Намджун привык быть ушами для своих посетителей. Тэхен говорит, что любит, и старший верит, так же, как и верит в то, что натура Тэхена не позволит ему сидеть на месте. — Я хочу многого достичь, Намджун, — Тэхен умещает подбородок в свои подставленные ладони. — Я хочу доказать им, что доберусь до трона. — Оно тебе надо? — Намджун хмыкает, полируя бокал. — Не устал биться только ради того, чтобы победив и обернувшись, не увидеть никого рядом? — Мне нужно видеть только одного человека, который просиживает свою задницу, не желая и слышать ничего о переездах и перспективах больше его ветхой однушки. — Он не просиживает задницу, Тэхен, — Намджун поднимает взгляд, называя по имени, чтобы придать серьезности, — он реабилитируется. Ты смог справиться направив свою боль в нужное русло, но Чонгук…Он просто сломался. — Я знаю…Да… — Тэхен расчесывает кутикулы указательным пальцем левой руки. — Я виноват, очень. Я виню себя, виню его и всю, блять вселенную, но вины остается с избытком даже так, и я не знаю куда деть эти чувства. — Перестань его мучать, — Намджун тяжело выдыхает, отворачиваясь к бутылкам с разношерстным пойлом, так обозначая этот разговор завершенным.***
Тэхен проверяет почту с висящим в закладках письмом с приглашением на должность продюсера, отпивает вино из чайной кружки с лицом Чонгука, не отрываясь от монитора. После Тэхен разбивает кружку с остатками красного и кричит в два раза громче, потому что знает, что Чонгук плохо слышит левым ухом. Он говорит много гадостей, накопившихся под коркой его кожи, и, расковыривая не зажившие раны, кровь проливается с новой силой. Тэхен говорит много и без умолку, он говорит о потенциалах, целях в жизни и эгоизме. Говорит, Чонгук – слабак, раз не смог взять себя в руки, а Чонгук, он просто устал и устало смотрел на старшего, который, поджигая другой конец сигареты, продолжал втирать ему про приоритеты и успехи*. — Ты такой умный, да? — Чонгук опирается спиной к холодильнику, пока Тэхен сплевывает табак, поджигая новую с пачки на столе. — Не я умный, а ты тупой. — Блять. Тэхен, вали. — Что? — Он хлопает ресницами, и Чон думает, наверное сейчас у старшего польются слезы от сигаретного дыма в глаза, он начинает тихонько смеяться и буквально слышит щелчок в своей голове. Все. Конец. Он уже с ума сходит. — И давай без своего ебливого «я приехал ради тебя», я уже по уши в этом дерьме измазался!— Чонгук переходит на рык и супит взгляд. — Гандон, — Тэхен шипит сквозь зубы, и младший думает, что это больше похоже на зоопарк, чем на разговор. Тэхен отступает назад, когда ловит взгляд Чона, и он еще никогда не видел его таким, безумным? Его глаза смеялись, полыхая яростными огоньками в бликах. Он выбегает на улицу, подгоняя себя пинками страха, понимая, что Чонгук вышел из себя, и для своей же безопасности лучше смыться, пока есть время. Чонгук заливисто смеется, у него покалывает в пальцах, он вдыхает глубоко и выдыхает резким рвением. Его телефон не оповещает о новых звонках или даже о том, что он должен расслабиться, он поджимает пальцы на ногах, сосредоточенно буравя стену. И он чувствует. Он утопает в этих сранных чувствах, будто его нутро прорезают скальпелем, чтобы вытащить все накопившееся дерьмо. Это гнев, это фрустрация, это подавленность и почти восторг. Это изжога в голове, распространяющаяся по всему телу, и Чонгук понимает, что хочет разрушать. Тэхен разрушил то, что он так долго строил, и он хочет разрушить что-нибудь в ответ. Он срывает шторы с петель с характерным треском, пинает тумбочку и скидывает все миловидные предметы декора. Чонгук ломает стулья, с приложенными усилиями отрывает им ножки и пробивает спинку. Теперь железная палка, раньше бывшая ножкой стула у него в руках. Он чувствует власть над своей квартирой, власть над собой и над своими мыслями. Он принимает и анализирует вещи, которые приходят ему в голову, он делает то, что считает необходимым. Разбить вазы мало, нужно что-то побольше, что-то абстрактнее. И Чонгук бьет окно. Его плечо горит в суставах от неудачного движения, но он бьет сильнее и чаще. Проводит удары сердца в удар железкой. Трещина дает паутины, как те, что раскалывали его жизнь. Восемь ударов, и палка проходил насквозь. Чонгук проделывает огромную дыру в своем панорамном окне, и декабрьский ветер студит его рассудок, забирая с собой оставшиеся силы. Чон садится на пол, опираясь о батарею, и аккуратно ставит железку рядом. Лицезреть руины чего-то, к чему ты относился с трепетом забавно. Наверное, Тэхен чувствовал тоже самое. Чонгук смеется с застывшими слезами, он знает, если потереть глаза, они начнут щипать, но вдавливает пальцы настолько сильно, будто собирается докопаться до мозга. Чонгук осматривает свою комнату и думает о том, что тут нет аналогий, пробитое окно больше не напоминает ему аквариум, и беспорядок не говорит ему о том, что он должен сделать генеральную уборку. Чонгук чувствует себя освобожденным? Чувствует себя настолько легко, будто он выиграл мир, будто он готов сейчас выйти на улицу и отправиться в кругосветное путешествие, и ни одна мысль о порядке, который он себе установил не посетит его полую голову. Это здорово, это так прекрасно, что философия о разрушении, которое приводит к умиротворению, уже не кажется тошнотворно затертой. Он встречает Тэхена с железкой в руках, тот не кажется удивленным, он опять делает жалостливое лицо, и Чонгук загорается. Тэхен не должен его жалеть, он не должен жалеть ни о чем, но каждый его выбор подбивает колени, и он чувствует, что падает. — Там стекло повсюду… — Да? — Выдыхает Чонгук, поднимая взгляд на старшего. И Тэхен распознает в его глазах лишь усталость и спокойствие. Повисает тишина, которая почти сглаживает напряжение. Ледяной пол студит босые ноги Чонгука, а ветер сквозит его ребра. Они стоят друг напротив друга в комнате заполненной миллионами разбитых деталей их совместной жизни. Чонгук обезоружен, держа в руках железку, а у Тэхена в руках сердце Чонгука, которое он распотрошив, наплевательски закидывает на место. Чон отводит взгляд, пол окрашен в приятный охристый цвет: зимние закаты делают вещи теплее. Он сосредотачивает свой взгляд на полу, считая доски их ламинатного покрытия, он считает осколки и считает секунды. — Я пойду, соберу вещи? — Тэхен мнется и мнет подолы своей фетровой куртки оттенка осенних листьев. — Проходи, — Чон поворачивается боком, жестом (рукой, держащей ножку стула) поощряя идею. Тэхен бесшумно собирает шмотье, которое кажется ему необходимым, а Чонгук хочет нарисовать что-нибудь пестрое, такое, что отпечатывается в памяти навсегда. Тэхен уходит, прикрывая за собой дверь, а Чонгук думает, что теперь можно расставить те нахваленные Тэхеном приоритеты.