***
Чонгук смотрит на Тэхена, который смотрит на экран телевизора, притворяясь, что боковым зрением не замечает младшего. Чонгук подкрадывается ближе, чтобы уткнуться носом в изгиб шеи, Тэхен сжимается от щекотки, сдавливая голову Чона между подбородком и плечом. Тэхен абстрагирует тишину и покой в квартире, он отвлекает и увлекает. Чонгук забирается сверху, перекрывая обзор крупным телом, он нависает над Тэхеном, ожидая получить утреннюю дозу внимания. — Гуки, я ничего не вижу, — Тэхен пытается выглянуть из-под Чона, но не уворачивается от мягких поцелуев. — Смотри на меня, — Чонгук ловит охристые глаза и думает, что скучал слишком сильно. Тэхен сейчас буквально под ним, но Чон все еще скучает. Он нежными касаниями губ и кончика носа изливает тепло, трепещущее где-то под сердцем, Чонгук отметает вариант изжоги как причины ощущения, что он варится изнутри: он не готовит острую еду, и, возможно, добавляет сахар туда, где он не требуется. Чон мажет языком по нижней губе Тэхена, Тэхен же гладит изодранные губы младшего большим пальцем. — Мы многое упустили, да? — Ким не требует и не жалится над собой, лишь пытается найти еще один способ сказать «прости». — Тэхени, уже не важно, — Чонгук говорит, указательным пальцем приподнимая острый подбородок, но Ким невольно отводит взгляд. — Слышишь? Тэхен вздыхает, робко кивая. Он может становиться слегка робким, даже застенчивым с Чонгуком, он становится меньше, но не теряет устойчивость своего характера и не прячет острый язык. Он лишь хочет быть защищенным, потому что так чертовски устал защищаться самостоятельно. Чонгук хочет любить, хочет назад эти узлы внизу живота и бабочки в желудке, хочет покалывания в кончиках пальцев и рвение стать с кем-то настолько близким, чтобы отдирать было больно. Чонгук хочет чувствовать так сильно; он легко цепляется пальцами за худи Тэхена, оглаживая ребра. Надавливает на мягкую плоть, исцеловывая линию от солнечного сплетения до полоски домашних шорт, он проводит языком вдоль и поднимает голову, когда Тэхен тянет его за загривок для поцелуя. Они целуются медленно, оглаживая языком внутренности сплетенных ртов, Чонгук отвлекается на шею и смотрит на разнеженного Тэхена, на слишком родного и любимого, и, черт, ему нравится такой распорядок дня. Жизнь с Тэхеном вносит палитру новых красок в повседневность Чонгука, таких цветов, которые Чонгук никогда не намешивал и даже не видел. Это не похоже на дни, когда Ким оставался ночевать в старом доме Чонгука, но они так же делят одну постель. Тэхен повсюду оставляет знаки своей жизнедеятельности, вроде, не специально разрушая минималистичный порядок Чона. Чонгук не освобождается от чувства скованности в собственных эмоциях, он изо дня в день не перестает распахивать окна и выходить на лестничную площадку, когда лишь факта его существования – недостаточно, чтобы убедиться, что он не в сраном кукольном домике, и вполне реальный. Чонгук не перестает как бы случайно обжигаться или переохлаждаться, держа свои конечности под ледяной водой, позже извиняясь перед ошпаренным кипятком Тэхеном, который на тот момент был в душе. Чон не может перестать придерживаться своего условного графика так же, как не может не поддаваться спонтанным порывам Тэхена, – и это, бывает, загоняет его в клетку. Его клетка – это стресс, а несгибаемые прутья в ней – Тэхен. У них появляется стул с мягкой обивкой, но железными ножками и общая пачка. Тэхен приносит кружку со своим и чонгуковым лицами, распечатанными на ней. Говорит, будет новой пепельницей. Тэхен пытается уместить все свое барахло в однушку Чонгука, забивая каждую свободную полку, каждый свободный миллиметр, перманентно впихивая себя и в сердце Чона. Он без задних мыслей спрашивает Чонгука, если ему нужны «эти спичечные штуки», и если он может поставить декоративные вазы и горшочки с растениями вместо них. Чон ставит их на балкон с пустыми коробочками, пользуясь ими по назначению во время перекуров. Квартира не душит количеством новых вещей в ней, но заставляет глаза Чонгука косить от непривычки. Жизнь с Тэхеном вносит больше мягких поверхностей и меньше углов в доме. Ким громко ругается, потому что этажерка в коридоре бьет по одному и тому же месту; он раскидывает обувь сбоку от входной двери и находит для этого элемента мебели другое предназначение, ровными стопками складывая там свои пластинки. Тэхен главенствует над тишиной, когда заносит в квартиру музыку, и иногда уши Чонгука перезагружаются от обилия звуков. Но Тэхен снимает жалюзи и покупает песочные шторы; ловит Чона в местах, где тот надолго задумывается, выводя ряд повторяющихся движений. Чон ассоциирует Тэхена со всеми оттенками желтого: он золотистый, лимонный, медовый, янтарный, канареечный, абрикосовый, он все, что начинается с салатного заканчиваясь бледно-персиковым. Тэхен выражает свою любовь в заботе за младшим, но никогда не разберется и в половине схем сложной дисциплины Чонгука, в его ощущениях. Все ощущения Чона все еще концентрируются в подмерзающих пальцах на ногах, когда он курит на балконе. Тэхен ластится к нему, обнимает сзади, просовывая руки под серую футболку Чонгука. Они стоят так какое-то время, Чон вытаскивает спичку из домика и характерным чирком поджигает вторую сигарету, пока Тэхен горячими ладонями гладит его рельефный живот. Тэхен встает перед ним, вынимая сигарету из пальцев, он затягивается сам и подносит руку к губам Чонгука. Руки Тэхена до неприличия красивые, аккуратные и ухоженные, как и ногти, которые намного длиннее чонгуковых: тот обычно состригает их под корень. Чон очерчивает силуэт старшего глазами, его плечи стали чуть ли не в два раза шире, его взгляд – напористее, Тэхен в каждом своем движении плавный, почти вальяжный, но угловатый в локтях. Его челка подросла, немного перекрывая глаза, как и волосы Чонгука. Тэхен заправляет спавшие пряди Чона за небольшое ушко и смотрит, выдыхая дым. — Как прошло собеседование? — Чонгук поднимает глаза, закусывая щеку изнутри. — Думаю, отлично, — Тэхен опирается спиной в окно и встает ступнями в теплых носочках на ноги Чона, — думаю, они влюбились в меня. Тэхен пишет музыку, у него глубокий голос и приятный тембр, и поэзия льется из кончиков пальцев. Тэхен поет, зачастую, о любви, о жертвах и разбитом сердце, но пишет о взрослении, одиночестве и борьбе. Тэхен привык бороться буквально за глоток воздуха, он не был принят в семье, не был принят некоторыми друзьями; они говорили, что Тэхен отсюда никуда не вырвется, удивляясь вечному огню амбиций в нем. Тэхен ненавидел это в них, но больше он ненавидел, когда они не говорили ничего, прилагая ноль усилий на то, чтобы тэхенов талант оценить. Тэхен злился, но принял вызов. Он стал настолько гениальным, настолько виртуозным, вкладывая абсолютно все в дело, но не оставляя и капельки для себя, и в итоге он получил приглашение. Он не выиграл этот билет, он боролся за каждое свое слово, за право делать то, что любит. Горделивый и величественный, но слабый и ранимый, изъевший себя полностью, без сердца и без сил. Тэхен говорит, что оставил сердце у Чонгука, взамен на то, которое растоптал. Они заходят внутрь, не закрывая дверь балкона, позволяя ноябрьскому ветру мерзлотой оседать на кухонный линолеум. Чонгук предлагает заказать пиццу, если Тэхен голоден, что они и делают. Чон помнит, сегодня суббота – день, когда он готовит еду, но Тэхен любит гавайскую пиццу, хоть потом долго чихает из-за ананасов в ней. И это, блять, очаровательно. Чонгук догоняет Тэхена. Ветер сквозит в расстегнутой куртке, застревая в волосах, сегодня – четверг, и Чонгук предлагает заглянуть к Намджуну. Тэхен убегает, заслоняя пасмурный день своим смехом, а Чон очень быстрый, но позволяет старшему добежать до трамвайной остановки прежде, чем словить его в свои объятия. Они заходят в трамвай, держась за руки, и встают в самом конце, где больше свободного места. Чонгук становится меньше, ощущая тягучее давление в плечах, он смотрит в окно. Чон думает, что мир, наверное, приостановится, если он сейчас выйдет, думает, он весь – нарисованный абрис на стене, в нем несколько кусков, и все они в ходят в части его окружающей среды, и если бы не она, его бы в принципе не существовало. Но Тэхен поворачивает его подбородок на себя, и Чонгук концентрирует внимание на его шоколадной родинке под глазом. Чон заходит в квартиру, открывая дверь своими ключами, пока он разувается, в глаза бросаются лакированные ботинки: слишком легкие для ноября, и он знает только одного отмороженного стилягу, который сейчас сидит на чонгуковом стуле на кухне. — Привет, Чимин, — сегодня – пятница, он опускает на пол пакет с продуктами, по домашнему целуя Тэхена, занимающегося готовкой печенья, в щеку. — Вот этот неблагодарный засранец, — Чимин выставляет свой пухлый указательный пальчик вперед по направлению к Чонгуку, — игнорировал мое существование на протяжении трех лет. — Я не игнорировал, — Чонгук улыбается краем рта, он обожает, когда Чимин начинает возмущаться. — Я думал, его компания просто создала андроида со смазливым лицом, который ходил тут вместо Чонгука. Чего лыбу давишь? — Чимин смотрит на младшего, опирающегося о столешницу у раковины. — Как приходи, Чимин, подлатай – пожалуйста, как спросить хена «как дела?», так, нет – он занят! — Ты наплевал на скатерть, Чимин, — подмечает Тэхен. — Про тебя вообще молчу. Боже, да что я тут делаю? — Они улыбаются, как если бы не было никакого перерыва в их отношениях. Чимин опрятный, но, возможно, характеризует свою вульгарность на третьей расстегнутой пуговице. Он тот, кто считается главным красавчиком района. Безупречный, вылизанный и стильный. От него всегда приятно пахнет, чем-то до жути сладким, и губы всегда как-то неестественно блестят. Люди, видя его в первый раз, либо просят сесть им на лицо, либо очень боятся его ауры короля. Но на деле, Чимин ненавязчивый, несомненно добрый и местами, пытающийся забить пробелы ироничным притворством. Чимин помнит, как приходил несколько первых месяцев – исправно, заботясь о квартире и о хозяине, который ничком валялся в кровати, отказываясь торговаться с ним. Чимин не позволял Чонгуку забыться, присутствуя рядом. Когда у Чонгука были силы вставать, он садился за холсты. Когда тело Чонгука устало страдать, оно просто запрограммировало Чона на организованную копинг стратегию. Он отложил холст и кисти, отложил номер Чимина и просто начал функционировать. Чонгук видит легкие, мимолетные движения Пака, пытающегося как можно больше потрогать родного человека. Тот треплет кучерявые волосы Тэхена, гладит плечо, нажимает на кончик носа пальцем, словно это кнопочка – Чимин скучал по лучшему другу. Под вечер они напиваются грейпфрутовым соджу так сильно, что начинают плакать втроем, сидя в миниатюрной комнате, освещенной лишь любимыми тэхеновыми свечами с корицей, от которых у Чимина всегда чесался нос. Когда они выходят покурить, предварительно обмотавшись в пледы, Чонгук уступает место Чимину, подзывая Тэхена к себе на колени, куда он компактно умещается, обматывая руками шею Чона. У них на примете тысяча тем, но до рассвета они вспоминают время, когда Тэхен еще был рядом. Чимин помнит все, отдельными кадрами сохраняя каждую встречу с Кимом. Он помнит, как ретиво они старались не упустить свое время, как в середине ночи выходили в круглосуточный только ради капри-сан. Они пели свои вечные песни на балконе, не задумываясь о времени. Они вспоминают, как давно Тэхен буквально выкрадывал Чимина и Чонгука из дома, когда те еще жили под крышей родителей. Они жаждут больше воспоминаний, для горчайшего ощущения нехватки друг-друга. Им нужно вспомнить каждую секунду, чтобы не забыть чувство дома. Тэхен говорит, ностальгия – та еще сучка, он начинает кашлять дымом, и Чонгук, почти незаметно шатаясь, заносит его в дом, укладывая в кровать. Втроем спать немного тесно, но тепло и мокро, когда Тэхен пускает слюни на грудь Чонгука. Сегодня – воскресенье, Чонгук убеждается в этом, спросив Тэхена, пока сам чистит зубы. Тэхен готовит завтрак, что-то напевая себе под нос, на нем только длинная футболка Чонгука и удлиненные махровые носочки. Чон целует его в выпирающую косточку на шее, и кладя голову старшему на плечо, просто обнимает. — Съездим ко мне домой сегодня? — Чонгук оглаживает мягкие бедра, поворачиваясь лицом к Тэхену. — Конечно, я не против, — он приподнимает брови. — Но с чего вдруг? — Нужно кое-что забрать. Чонгук отправляет сообщение Маме о том, что придет за вещами, и о том, что Тэхен вернулся. По дороге домой Чонгук забывает свое имя. Он вспоминает женщину, которая дала ему все, и вспоминает о том, что не дал ей ничего взамен. Дорога домой всегда кажется долгой и тяжелой. Это то, что тянет внутренности в предвкушении, но потом скручивает их от страха. Дом Мамы большой и обжитый за счет вещей в нем, которые на поколения старше Чонгука. Она не встречает их у порога, но целует каждого с родительским трепетом, ласково поглаживая спину, на кухне. От нее пахнет чем-то цветочным, но не приторным, а скорее свежим. Чонгук знает, что это те духи, которые она не меняет, наверное, со времен школы. Его Мама никогда не была низкого роста, но он давно ее перерос, и ее волосы переросли лопатки: теперь она завязывает их в хвост. У нее никогда не было каких либо атрибутов красоты, типа слоя косметики или постоянной укладки, но была щепетильная ухоженность, которая передалась и Чонгуку. Чону всегда казалось, что она любит Тэхена больше него, несмотря на то, какие пресловутые ярлыки навешивали на Кима в школе. Так же и сейчас, он сидит на деревянном стуле с расшатанными ножками, наблюдая за бурным диалогом двух любимых людей, и смотрит на отражение кухонной люстры в чае. Она всегда заваривала Чону зеленый чай, который он ненавидит, опираясь на то, что он полезный. — Как твои родители? — Она поворачивается в сторону Тэхена, и Чон думает, что, наверное, лет с тридцати она не меняется, для него, по крайней мере. — Отец до сих пор не хочет говорить со мной, потому что я опозорил семью, когда не пошел в университет, — он пожимает плечами. — Мама придерживается его мнения – посылает письма, — Тэхен улыбается, и она понимающе улыбается в ответ. — Так, дети, я выхожу в половину четвертого, так что допивайте чай, — женщина смотрит на наручные часы с металлическим ремешком. — Я поищу твою коробку. — Она назвала нас детьми, — шепчет Тэхен, улыбаясь, пока Чонгук кивает головой. Чон рассматривает содержимое коробки: холсты, некоторые уже покрытые слоем краски, масло, растворители, деревянная палетка, кисти. Чонгук думает, что не брался за это так давно, размышляя над тем, вспомнит ли он, как держать кисть в руке. Он не брался за это настолько давно, что на последнем просмотре не провалился только за счет постановок, за счет наработанной техники, потому что не смог вытянуть из себя ничего стоящего для произвольной композиции. Он стоит так несколько секунд, пока не подходит Тэхен, который рукой зарывается в волосы на затылке, кончиками пальцев, легко надавливая на кожу. — Я могу стать вашим натурщиком? — Тэхен шепчет Чону в ухо, аккуратно целует, посасывая мочку. Чонгук кивает ухмыляясь, идея смотреть на обнаженного Тэхена уже радует. Чон целует его, плавными движениями подталкивая в комнату. Он снимает с старшего одежду, создает дорожку из поцелуев от правого плеча до левого, спускается на колени, чтобы стянуть шорты с боксерами, покрывая поцелуями и бедра, правое, левое. Чонгук режет язык о тэхенову тазобедренную кость, и поднимаясь, возвращается к губам. Он показывает куда и как сесть, ставя холст на стул Тэхена, который повыше, и садится на свой. Чонгук концентрирует внимание на цветах. Тэхен – это все, что начинается с салатного заканчиваясь бледно-персиковым. Он пишет шафрановым, солнечным, цитрусовым, кукурузным, соломенным, цветами шампанского и кари, цветами Тэхена. А тот только улыбается и говорит, что его соски затвердели от холода и от того, как сейчас выглядит Чонгук. Чонгук не перестает супить брови и кажется серьезно рассерженным, грозным, но жрет краску, когда пытается заострить кисть. Спустя два часа Тэхен говорит, что ему нужен перерыв, и, потягиваясь, подходит к Чонгуку, который продолжает писать некоторые детали на память. — Посмотри на меня, — он подзывает. — Я смотрю на тебя, — Чонгук смотрит на изящную копию Тэхена. Ким занимает место перед поддельным Тэхеном, спуская штаны Чонгука до колен и вынуждая младшего, отвлечься от картины. Чонгук пачкает его щеку красками, тихо постанывая, он закидывает голову назад и шире раздвигает ноги. Тэхен двигает головой, помогая себе рукой, потому что не может вбирать слишком глубоко, но у него субтильный язык и учтивые ладони. Чон кончает, оставляя на краю холста белесые следы, содрогаясь в грудной клетке.***
Тэхен часто работает дома, пишет песни за кухонным столом, покуривая в открытую форточку. Он иногда звонит на линию Чонгуку, практикуясь в сексе по телефону, ставя под удар его должность лучшего работника месяца. Когда Тэхену становится скучно он ходит к Намджуну, у которого всегда открыто, хоть днем посетителей совсем нет, или навещает Чимина. С окна прилично поддувает, пока он отправляет пару файлов компании, которая взяла его на стажировку. Он захлопывает крышку ноутбука и трет глаза в усталости. Сколько себя помнит Тэхен, он никогда не сидел на месте, он рьяно рвался к цели, хоть никогда и не мог обрести дом. Тэхен чувствует, что теряется в своей каждодневной рутине. Чонгук целует его медленно, но откровенно и ярко, обсасывая кожицу шеи. Он режется о клиновидные ключицы, и его спину режут точеными ногтями. У Тэхена мягкое тело и чувствительный копчик. После работы они любят ленивый секс под клипы, которые им подбирает ютьюб. Чонгук подпирается локтями, запирая Тэхена в своем пространстве, а тот запирает его в себе, окольцовывая талию скрещенными щиколотками. Чонгук двигается настолько медленно, чтобы прочувствовать каждый миллиметр их трения, пока старший выдыхает все из легких, переходя на слабое хныканье. Чонгук распаривает его кожу своим дыханием, возвращаясь к губам. Тэхен кусает его линию подбородка. На фоне играет hard feelings/loveless, и Тэхен говорит, чтобы Чонгук трахнул его в ритм второй песни. Чонгук переворачивает его в коленно-локтевую, двигаясь не резче, но быстрее. Он давит указательным и средним пальцами в две ямочки на спине, пока Тэхен громко хватает ртом воздух. Когда внутренности Чонгука скручивает, его внимание привлекает загоревшийся телефон старшего, лежащего на соседней подушке. И в глаза бросаются только два слова: «приглашены» и «Сеул». Тэхен кончает поджимая пальцы на ногах. Чонгук зажевывает разговор об этом, лишь выражая немое недовольство в мелочах и кратких жестах. Желудок сковывает обида, но больше страх, потому что Ким не подает виду. И где-то неделю, каждый по-своему избегает эту тему. — Ты не говорил, что написали из Сеула, — Чонгук сидит напротив за круглым столом, стреляя глазами в Тэхена, еле скрывая колкости в языке. Честно, ощущения, как если облизать кактус. — Ты не говорил, что теперь лазаешь в моей почте. — Это вышло случайно, не переводи стрелки, Тэхен. — Я пока не ответил, — он откладывает палочки, складывая руки на колени. — Блять, — Чонгук выдыхает, поднимаясь из за стола. — Так ты еще размышляешь над этим? — Я… — Тэхен медлит, и эта секунда раздумий дает глубокую трещину. — Чонгук. — Что Чонгук? Тэхен, ты серьезно? Ты приезжаешь спустя три года, клянешься в любви, только потому что тебе некуда деться, да? Я по твоему похож на толчок, чтобы ты заходил, срал и выходил?! Ты, сука, эгоист, — Чонгук тыкает пальцем в грудь Тэхена, отчего его слегка пошатывает, и уходит в коридор, вытирая подступающие слезы рукавом лонгслива. — Ты не понимаешь! — Скажи, — он разворачивается, у Чонгука покрасневшие, напряженные глаза, сосредоточенные на Тэхене, — почему ты не написал ни разу? И не позвонил, а? — Я уже говорил, Гуки… — Когда Тэхен тянет руку, тот лишь мотает головой, поджимая шершавые губы в тонкую полоску. — Ответь честно. Ты разрушил меня, себя, все, чтобы создать почву из боли, чтобы было на что наступать, пока ты пишешь свои грустные песни, так ведь?— Тэхен смотрит на Чонгука, ищущего что-то в его янтарных глазах, но тот видит только блеск. — Чтобы тебе было настолько плохо, что ты бы мог, блять, разлиться в море слез. Чтобы вышло лучше, трогательнее, смачнее, да, Тэхени? — Это не так, — его голова поникает, Тэхен пытается убедиться в своих словах, и его колени начинают дергаться. — Подними голову, — велит Чонгук, — и говори. — Чонгук, ты должен остыть. — Не удивлюсь, если сейчас это все ради нового порыва эмоции. Давай, забирай все, пей до дна! — Чонгук резкий в движениях, он хочет разорваться на части, оставляя Тэхена соскребать его внутренности в свою копилочку. И Чонгук считает, Тэхен молчит пять секунд. — Понятно. Просто охуенно. — Чонгук, — Ким хнычет, обнимая себя руками. — Не смей. Блять. Реветь, — Чон возвращается на кухню, как бы невзначай задевая Тэхена половиной своего тела. — Не разводи сопли, ты – делаешь все это с нами. — Что я делаю? — Тэхен игнорирует неконтролируемые слезы и находит его, упершегося руками в кухонную раковину. — Я всего лишь не хочу гнить в этом городе, как все тут! — Ты охренел?! — Из Чонгука вырывается подобие рыка, когда он зарывает голову в руки. Чонгук злится, вау, ощущается как изжога в мозгах и тремор по всему телу. Как сожрать перцы чили и запить это дело острой приправой. — Зачем ты вернулся? Ты что тут забыл тогда? — Я здесь, потому что люблю тебя. — С меня хватит, — Чонгук отталкивается от раковины, делая пару шагов назад, он как-то противно смеется, сплевывая ядом. — Это мое будущее, Чонгук, это…важно, — голос Тэхена становится скрипучим. — Как на счет моего будущего? Устал сидеть в моем картонном домике? Недостаточно круто для тебя? Лучше скажи, скольким ты отсосал, чтобы продержаться там три года? Чонгук обрывается и откусывает кусочек языка зубами, когда Тэхен дает хлесткую пощечину и уходит. Просто уходит, накидывая куртку уже, наверное, по пути. Чонгук сплевывает кровью. Чон задел то, к чему вообще не стоило прикасаться. Изрезал все, чем живет Тэхен парой фраз. Чонгук распотрошил его, чтобы получить ответы, но получил только оглушенное ухо, горящую щеку и металлический вкус во рту. Он опускается на пол, в квартире становится тихо, и приложение, чтобы бросить курить говорит ему полностью расслабиться, если сейчас он чувствует потребность. Но Чонгук нихера не расслабляется, а чертыхается и выбегает за ним. Пока спускается по лестнице, он прикидывает, куда мог пойти Тэхен. Он мог просто гулять в этих захолустьях, мог пойти к Чимину или. Чонгук поворачивает в сторону, где расположен парк, но видит Тэхена на лавочке в нескольких метрах от подъезда, со скрещенными щиколотками и сигаретой во рту. Он сидел спокойно, даже умиротворенно, буравя землю глазами. Чонгук присаживается на корточки, позволяя Тэхену смотреть сверху вниз. Он берет его руки в свои, и тот совсем не сопротивляется. — Прости, я ни разу в жизни не сомневался в тебе, — он целует эти аккуратные пальцы с ногтями покрытыми бесцветным лаком: Ким говорит, придает здоровый блеск. — Прости меня, Тэхени. — Мне жаль, — он гладит щеку с четким отпечатком этой красивой руки, и Чон лишь уголком губ целует ладонь, кивая. — Я знаю, что эта карьера – все для тебя. Но я хоть раз хотел почувствовать себя тем «достаточно», — Чонгук говорит, не отвлекаясь на слезы, он ничего не видит, но чувствует руку Тэхена, тянущего его вверх. Они встают так близко, почти проговаривая слова друг-другу в губы. — Чонгук, я люблю тебя, хорошо? — Он берет его щеки в руки, сцеловывая слезы, но смешивая их со своими. — Я останусь, Чонгук, останусь ради тебя, ради нас. Чонгук отрицательно машет головой, но Тэхен говорит, что сделал свой выбор, что Чонгука достаточно, что он стоит того. И Чон хотел бы в это верить. Но дни идут, и почти желтые глаза Тэхена меркнут, становясь цвета крепкого кофе. Тэхен без мечты становится обездоленным. И присутствуя на похоронах своего потенциала, постепенно отмирает сам. Тэхен больше молчит, вдавливая голову в широкие плечи. Он заедает сожаления с завтраком, а опрометчивость с обедом и ужином, не заикаясь о предложении. Чонгук не слепой, он отдает все без остатка, но, кажется, не заполняется в ответ. Их жизнь становится размеренной; каждые вторник и воскресенье они делают генеральную уборку, каждые два дня Чон готовит еду и три раза в неделю он ходит в спортзал, каждый вечер четверга они идут в бар с живой музыкой, чтобы обмолвится парой фраз с Намджуном, а в пятницу они идут за продуктами. Сегодня – среда, Чонгук убеждается в этом, проверяя надпись на блокировке экрана. Чонгук не моет окна: везде висят новые шторы приятного желтого оттенка. Тэхен сидит, оперевшись о кровать, записывая что-то в свой блокнот с текстами. На фоне проигрывается момент из клипа the lumineers, где Глория сбегает, оставляя своего мужа в машине. Чонгук садится над Тэхеном, перебирая его волосы в пальцах. — Я люблю тебя, — Чонгук говорит, целуя макушку Тэхена, она пахнет ванильным шампунем. Тэхен приподнимает голову и тянется к губам. — Я тоже люблю тебя, — эти слова настолько отвратительно просты, но это все, чего хочет Чонгук. И Тэхен улыбается ему, грустно, подбито, будто Чонгук только что сказал, что у него умерла собака, и Тэхен бы улыбнулся, чтобы не корчить рожу в жалости. И, кажется, они крупно проебались.