Faster than the light (Быстрее света)

Я чувствую себя сейчас слегка беспомощным Но я по-прежнему чувствую, что могу кого-то спасти

Чонгук хотел спасать мир. На этом и погорел. Ну, а что ещё делать, если вдруг обнаружил у себя суперспособность. Не после удара молнии или укуса паука, нет. Чонгука молнией никто не бил и пауком не кусал. Найти у себя суперспособность, если ты с ней родился, непросто. Младенцы открывают у себя способность ползать. Вау! А потом ходить. Ого-го! Понимаете, да? «Мам, я Бэтмен! По-настоящему! — Конечно, милый, но когда в следующий раз будешь брать мои чёрные колготки, спроси разрешение». К тому времени, когда у тебя выявляется что-то действительно стоящее, в запасе уже имеется пятьдесят никого не впечатляющих суперспособностей, среди которых «шевелить ушами, только этого никто не видит» и «выбесить родителей за две минуты». И если ты вдруг делаешь что-то новое и крутое, то сам понимаешь: бесполезно, я не смогу их поразить, наверняка все так делают, даже рассказывать не буду. А то вчера рисунок показал, а никто и внимания не обратил, а там, между прочим, впервые была изображена птичка в профиль с одним глазиком. А не с двумя на боку и улыбочкой под клювом. Вот и получилось, что Чонгук про суперспособность никому не говорил: он был уверен, что она не супер. Если признаешься кому-нибудь, что всегда побеждаешь в догонялки: и с ровесниками, и со старшим братом, и с папиной машиной — ответят «не хвастайся». Все так могут, они просто не хотят. А вовремя подхватывать падающие предметы они просто ленятся. До Чонгука дошло про свою особенность, когда его начали заставлять на физкультуре бегать лишние круги под тем предлогом, что он якобы ещё ни круга не сделал, а не всю дистанцию пробежал — будто не замечали, что он стоит, уперев руки в колени, и пытается отдышаться. Чонгук мог и медленно, но зачем тогда тренер сказал, что надо быстро? С обнаруженной сверхспособностью нужно было что-то делать. Чонгук решил помогать людям. В глубине души он рассчитывал не только на приятное чувство собственной полезности, но и на чужую признательность — бескорыстную любовь спасённых к своему спасителю. Завоевать любовь, совершая подвиги, казалось легче, чем как-либо иначе. По крайней мере, другим способом у Чонгука не получалось. Внешне он был совсем непримечательный. Он ходил и вертел головой по сторонам: вдруг где-нибудь что-нибудь рассыплется. Лучше всего было бы, если бы кто-то упал на железнодорожные рельсы, но с этим Чонгуку не везло. Или наоборот везло, ибо что бы он стал делать, упади на рельсы дядюшка весом под сто килограммов? Сверхсилы-то у Чонгука не было — только сверхскорость. Больше всего роняли в школе: тетради, учебники, обеды и друг друга. С «друг другами» Чонгук не определился, уместно ли помогать, а всё остальное подхватывал. На переменах иногда не перекусить было, знай себе летай по школе и лови вещи. Вообще-то книги и тетради не бьются, и ничего бы не случилось, если бы уронившие поднимали их сами… но если ты супермен, то что уж теперь. Особой любви тоже не ощущалось — Чонгука вежливо благодарили, но дружить не спешили, почему-то считая странным мальчиком. Чонгук погорел, когда перешёл в старшие классы, а там оказалось гораздо меньше неловких и неуклюжих, чем в средних, так что он решил расширить радиус спасения и, помимо школы, взять шефство над соседним супермаркетом. Может, среди покупателей найдутся такие, которые не будут спрашивать друг у друга: «Ты видела, откуда он выскочил? Вырос как из-под земли!» — а просто улыбнутся и скажут: «Спасибо! Как тебя зовут?» В отличие от школы, в супермаркете были камеры. Чонгук вспомнил об этом только тогда, когда после очередного акта героизма (йогурт летел с полки прямо на пол и должен был неминуемо погибнуть… в смысле лопнуть! Чонгук предотвратил чудовищный белый взрыв!) к нему, вполне довольному собой, подошёл охранник, взял за запястье так цепко, словно вместо ладони у него был наручник, и предложил пройти с ним. Чонгук почти не испугался — он ведь не крал. Но его вывернутые карманы никого не интересовали: охранник запер дверь подсобки, позвонил в полицию, сказал в трубку непонятное слово «спидстер», а потом велел ждать полицейского. Чонгук испугался чуточку больше, а ещё разозлился. Страдать за свои подвиги — это благородно, но под замком — унизительно. Он бы и так не сбежал! Утешало только то, что полицейскому можно будет показать вывернутые карманы и после этого выйти из подсобки, как подобает герою — с гордо, но скромно поднятой головой. Полицейских оказалось двое, один в форме и один в костюме, и вместо вывернутых карманов они стали смотреть записи с камер, а потом так же цепко ухватили за локоть и предложили подвезти до дома, так что Чонгук шёл между ними, как оклеветанный спаситель мира. В тот вечер он был дома в последний раз. Со слов полицейских звучало всё очень прилично: обучение по особой программе с проживанием за счёт государства, а в дальнейшем — трудоустройство на госслужбу. Да что там, отлично звучало: правительственные задания, переговоры с террористами. Чонгук по натуре был скорее стеснительным, ни с кем разговор первым не начинал, но поболтать с террористами — это всегда пожалуйста! Полицейские, не выпуская его, вцепились той же наручниковой хваткой в родителей: мальчику нужно общение с себе подобными и специальное образование, вы же не хотите загубить талант в зародыше? Было обидно, что назвали зародышем, но против остального «зародыш» не возражал. Но много позже, когда начались тяжёлые и однообразные тренировки по расписанию, а единственным местом, где он мог уединиться, стала ванная комната по расписанию же, он иногда задавался вопросом: а можно ли было отказаться? Выглядело всё тоже прилично: общежитие, куда Чонгука привезли на следующий день, представляло собой квартиру с общей спальней, гостиной, гардеробной и кухней. Квартира была просторной, но из-за того, что в ней обитали пятеро парней и ещё их куратор, она казалась заставленной кроватями, завешанной одеждой и заполненной народом. Куда ни повернись, везде были чьи-то кроссовки, какие-то диски и много-много людей в майках, футболках, шортах и трусах. Все они были спидстерами, как и Чонгук, но старше, и он сразу почувствовал себя маленьким и незначительным. Наверняка за ними числились подвиги покруче спасения йогурта. Обычно в незнакомой обстановке Чонгука избавляло от смущения сознание своего тайного превосходства, но здесь это не работало, и он мучительно застеснялся. И некоторые из них были… странные. — Умеешь замедляться? — спросил парень, которому длинная тёмно-русая чёлка лезла в глаза, а уши, наоборот, торчали из-под волос. Чонгук только-только успел бросить сумку на свою будущую кровать и стоял, не зная, что делать дальше. Он промолчал в ответ. Зачем ускоряться, понятно, а замедляться-то нафига? — Чтобы продлить удовольствие, — ответил сам парень на незаданный вопрос. — Скажем, от еды. Что-то вкусное тает на языке не десять секунд, а десять минут, а ты смакуешь. Чонгуку в голову не приходило, что можно использовать сверхспособность не во благо человечества, а для себя лично. То есть приходило, но дальше призов за спортивные рекорды его фантазия не шла, и эти эгоистичные мысли он от себя гнал. А тут кто-то собрался тратить своё суперменство даже не на олимпийскую славу, а на телесные наслаждения! — Ни одно мороженое не продержится столько во рту, — всхохотнул другой парень, которого вроде бы звали Хосок. — Будешь десять минут сидеть с полным ртом сладкой воды комнатной температуры. — Хён, ты сначала попробуй, а потом утверждай! — возразила Чёлка-с-ушами. — До десяти минут я, правда, не доходил, но когда жуёшь медленнее, это так кайфово! И речь ведь не про мороженое, а про чипсы! Или можно продлевать другие удовольствия, — это уже Чонгуку. — Например… хм… ты, кстати, мужчин или женщин предпочитаешь? Чонгука будто ошпарили. Вот так сразу, когда он ещё не все имена запомнил, прямо в трусы? Жаль, что невозможно было ускориться, чтобы промотать этот неудобный разговор. Или наоборот — замедлиться, чтобы все хёны давно разошлись, а ты по-прежнему стоял бы в той же самой позе, делая длинный вдох перед ответом на вопрос. Чёлка, как нарочно, подначивала: — Попробуй замедлиться. Сможешь, нет? Вот тут и выяснилось, что Чонгука «на слабó» можно взять голыми руками. Или точнее, глазами, и не голыми — одетыми в ресницы. Вот этими глазами, красивыми до наглости. Чонгук рассердился и… замедлился. Оказалось совсем просто. Нужно было всего лишь очень сильно расслабиться. Вокруг замелькали чужие руки, замельтешили тела, всё задвигалось быстрее, кроме единственного человека напротив. — С первого раза? — с восхищением спросил этот человек. Произнёс фразу с обычной скоростью, но окружающим, должно быть, показалось, что его голос изменился. Судя по конвульсивным подёргиваниям остальных и их тонкому визгу, все над ним угорали. — Мы выглядим по-дурацки. — Чонгук не собирался при всех говорить изменившимся голосом, но нужно же было предупредить Чёлку, что над ним смеются. Он оказался неплохим парнем — оценил Чонгуково управление скоростью! — Зато нам клёво. И можно поставить себя на место обычных людей, которые видят спидстеров. Не мы с тобой смешные, а эта кучка припадочных, согласись. Чонгук был согласен — его партнёр по замедлению, когда не ёрничал, был вовсе не смешным. Уши из-под волос торчали симпатично. Другой — тот, у которого была милая улыбка — стал дёргать Чёлкину руку со скоростью иглы в швейной машинке и что-то ему даже не тараторить, а по-птичьи щебетать. Некоторые слова были понятны — должно быть, он нарочно медленно артикулировал. — Чимин сказал, мы уже десять минут так стоим. Сможешь вернуться в нормальную скорость? Конечно, Чонгуку не слабó вернуться в нормальную скорость! Но этот парень с длинными ресницами вдруг жестом остановил его: — Погоди, скажу кое-что, пока они не вычленяют слова. Знаешь что? С тобой круче, чем с чипсами.