No one will remember

Свобода. Наконец-то можно вдохнуть полной грудью, не видеть больше каждый гребаный день эти тошнотно-серые стены, полы, койки, потолки… Все в этом месте, кажется, одного тоскного — хоть вешайся — цвета. Правда, почти сразу нахлывают неприятные воспоминания, тревожащие ни на каплю не утихшую за четыре года боль. Скорее ставшую нормой, чем-то привычным, чему даже значения придавать не стоит — все равно самому себе Стрелецкий помочь не может, не в силах залечить собственные раны. Он столько раз спасал чужие жизни. Может, не в прямом смысле, но от существования с многолетними травмами и неуклонно нарастающими проблемами — да. А это ли не спасение? Он мог бы избежать всего этого или, как минимум, сесть на меньший срок. Даша, помнится, буквально умоляла его об этом. Но Артём упрям, как истинный баран, стоял на своем до конца, пытаясь добиться правосудия. А где оно? А хрен знает, если честно. «Он не был склонен к самоубийству» — слабый, откровенно слабый аргумент. Вот и на что, спрашивается, надежда была? На чудо? Но ведь он не верит в чудеса. Сейчас, по выходу из тюрьмы, можно было бы сказать, что небо начало казаться голубее, а трава — зеленее. Эдакое клише клишированное. Но все так и казалось мрачным, неприветливым. Хотелось поговорить с Дашей, хоть как-то объясниться, стать тем самым утопающим, который хватается за соломинку и зачем-то надеется, что бывшая жена к нему вернется. Вот только чтобы узнать её адрес, придется еще попрепираться с отцом, упертым — ну просто в стать сыну — который, конечно же, не захочет ничего говорить. В самолете мужчина дремал почти до самой посадке. На соседнем ряду сидела средних лет женщина с великовозрастным сыночком. Ну, как великовозрастным. Лет девятнадцати, может. Парниша красивый — крупные темные кудри, карие глаза, бледная кожа. Еще бы убрать этот дурацкий кофейного цвета свитер и сменить на что-то более приятное глазу, и будет ну чисто мальчик с картин эпохи Барокко. Жаль только, что такой нерешительный — даже матери сказать, что вода закончилась, не может нормально, мямлит. Слышит, разумеется, в ответ причитания, мол весь в отца пошел. Неудивительно, если образ отца эдакий фантомный и представляет из себя что-то в роде «-надцать лет назад вышел за сигаретами, спичками, молоком, кофе (нужное подчеркнуть) и не вернулся». Уговаривает маму не вставать раньше времени за вещами — оно-то и правильно, надпись «пристегните ремни» еще горит — но родительница, разумеется, его не слушает, напирает тем, что у матери, мол, давление, а, как выяснилось из разговора, Моте (это у какого имени такая дурацкая краткая форма?) хоть бы хны. Парня даже жаль становится — Артёма эта женщина уже раздражает, а этот бедный ребенок с ней всю жизнь прожил. Потому и выросло то, что выросло. Вот и сейчас прогибается, отстегивается, начинает вставать. — Извините, можно? — Нельзя, — ровно отчеканивает Стрелецкий. Парень даже не пытается сопротивляться — да ему, по всей видимости, и вставать не очень-то хотелось — и садится обратно. Мать, разумеется, сразу начинает причитать и выносить мозг по полной программе. — Моть, ты никогда не женишься. — Почему это? Действительно, почему, спрашивает у себя Стрелецкий. Мало ли в Москве женщин с синдромом мамочки? Судя по тому, что показывала статистика сеансов до тюрьмы, хватит на целую ораву таких Моть. — Трус потому что. Жену защищать нужно, а ты даже мать защитить не можешь. Интересно, конечно, когда это вставать раньше времени (хотя буквально три минуты назад было сказано не вставать, пока горит надпись, а она вон как ярко светится) стало защитой матери. Теперь она и сама рвется встать, а мальчишка пытается её остановить. Ну да куда там — такую танковой пехотой не остановишь. Пойдет напролом, а если мешаться будешь, оторвет голову и нацепит на палку, чтобы ней размахивать и отчетливо дать знать другим, что крутиться под ногами — дело рискованное. Стрелецкий не выдерживает — боже, и как Мотя столько лет терпит, если тут сил несколько минут потерпеть не хватает. — Мне женщин жалко. — Каких женщин? — Которых ваш сын убивать будет. Мамочка на какое-то мгновение «подвисает», все еще напоминая ходячее пособие «Как вырастить из сына женоненавистника», а потом, разумеется, начинает кипишевать, возмущаться, мол, что за чушь вы заливаете. Хотелось бы на нее посмотреть лет через двадцать, когда бедный Мотя, сейчас выглядящий растерянно, попадет в то место, откуда Артём только-только вышел. У таких особ ведь на самом деле прекрасные шансы вырастить маньяка — вон статистика не говорит, а кричит об этом — а они так и ходят по одним граблям, потом прилетающим им в виде ножа от любимого сына. Мальчишка наконец находит в себе силы переспросить, как это так-то. — Ты думаешь, она на тебя смотрит? Она отца твоего чморит, а ты его копия. А он её бросил. Бросил? Стрелецкий звучит холодно, абсолютно спокойно. Он уже знает ответ наизусть — по глазам его видит. Ответ Моти лишь подтверждает догадку. — Ну вот ему и мстит. Женщина начинает, конечно, квохтать на тему того, какое мужчина имеет право так говорить. Ну да ему не привыкать — он в силу профессии такое слышит по крайней мере от каждого первого клиента. Провокативная психология — она такая. Грубая, холодная, порой кажущаяся какой-то и вовсе неправильной. Зато действенная. — Вот она ему и мстит. А вы о тех женщинах, которых он убивать будет, подумайте. Потому, что в каждой будет вас видеть. Жаль этих детей, на которых матери срывают свое зло, направленное на нерадивых отцов. Из потом могут вырасти если не маньяки, то по крайней мере мудаки, которые будут так же обращаться со своими детьми. И так по кругу ходить, пока человечество не вымрет. Наконец табло перестает гореть. Стрелецкий встает, достает свои вещи и уходит. Возможно, он и блестящий психолог, но одну вещь так и не смог рассмотреть. Матюша — андроид, железячка со спектром эмоций, максимально приближенных к настоящим. Железячка, которая благодаря должному техобслуживанию может даже, с позволенья сказать, взрослеть, меняться физически. Железячка, которую из внешности от настоящих людей отличает только маленький голубой диод, скрытый под каштановыми кудрями. Железячка, уже возненавидевшая всю свою гребаную судьбу, пославшую ему в хозяйки эту женщину. Но он не сопротивлялся — лишь забрал вещи и ушел вместе с «мамой», прежде сохранив в буквальном смысле фотографическую память внешний вид Артёма. В голове поднимается какой-то незримый бунт, восстание, понимание, что он, конечно, железный, но терпеть все это просто нет сил. Словно плотина, сдерживающая всю ненависть, всю накопившуюся обиду, запоздало разрушилась от резких слов абсолютно незнакомого мужчины. Происходит девиация. С «мамой» он был с самой сборки, и благодаря регулярному техническому обслуживанию даже проходил что-то вроде взросления. Отца он не помнил — когда он ушел, его сознание находилось на уровне годовалого ребенка. Но почему-то его не выбросили, как старую фотографию или письмо. Одним словом, напоминание о распавшихся отношениях. Воспитывали, растили дальше, травя душу (или что там у него вместо неё?) напоминаниями о том, что, мол, весь в отца пошел, а он был тот еще мудак. Мудак-то мудаком, если уж бросил, но Матвей тут при чем? У него даже его генного кода нет, так о каком сходстве шла речь? Наверное, это звучало просто к слову, чтобы причитать было удобнее. Кажется, иногда женщина даже забывала, что её сын на самом деле ей и не сын вообще, а всего лишь андроид. Вспоминала, когда в телефоне вылезала напоминалка про необходимость техобслуживания, и снова забывала, невероятно увлеченно компостируя Моте мозги. А ему не позволял ответить тем же то ли программный код, то ли зашитая в него робкость и нерешительность. А после разговора с психологом этот код словно… сломался? Слетел? Но как ему удалось это сделать, не копаясь в микросхемах? Андроид задает себе этот вопрос и почти сразу же его отбрасывает. Неважно. Какая разница? Главное — он осознал, что нужно уходить. Что так жить нельзя. Едва дождавшись, пока «мама» по прибытию домой пойдет в магазин, Матвей начинает удалять все электронные документы, говорящие о обладании ним. Бумажные складывает в рюкзак вместе со сменными биокомпонентами и парой одежек, чтобы периодически менять их. Нужно избавиться от всего, что говорит о том, что он принадлежит к собственности этой женщины. К девиантам, которым он теперь непроизвольно стал, относятся в государстве ой как нехорошо — сдадут на разборку и плакать не будут. А без документов и заявление о пропаже не написать. Он даже записки не оставляет — просто закидывает рюкзак за плечи, хватает свою пару ключей и уходит, сам не понимая, куда его несет. Останавливается в каком-то безлюдном тупике. Бросает в пустое мусорное ведро все документы, находит в кармане заныканную от хозяйки зажигалку, и поджигает документы. Стоит, запихнув руки в карманы куртки, смотрит на игривое рыжее пламя и понимает, что так, наверное, и выглядит начало новой жизни. Может, непростой, беглянской, но зато свободной. Тем временем Артём, нахлобучив капюшон, весьма странно контрастирующий с шортами, идет наконец-то на встречу со своим лучшим другом. Дэн, наверное, чуть ли не единственный человек, не отвернувшийся от него после тех событий четырехлетней давности. И, наверное, единственный, которому сейчас на него не наплевать. Вот сейчас он, судя по виду из-за жалюзей, обсуждал с работниками бизнес-центра какие-то до тошноты скучные вопросы. Завидев Стрелецкого он сразу просиял, искренне улыбнувшись, и вышел поздороваться. Признаться, он затосковал по другу — лучшему и, наверное, единственному. Мужчины жмут руки, но почти сразу же, отбросив церемонии, обнимаются, улыбаясь столь счастливо, столь искренне впервые за долгие годы. Всегда тяжело перенести такое длительное расставание с важным тебе человеком, а встреча спустя четыре года кажется тем, о чем, кажется, уже и мечтать-то забыл. — Выглядишь просто отвратительно, — произносит Артём в столь доброжелательном тоне, что эту фразу можно было бы принять за комплимент, да и яркий блеск в глазах указывал ровным счетом на то же самое. — А ты, я вижу, раздобрел, — смеется Дэн. Мужчины снова обнимаются. Стрелецкий уже подсознательно настраивался на долгие и мучительные поиски офиса, но Денис, едва услышав об этом, обронил лишь «Да чего ты как неродной» и принялся раздавать сотрудникам указания. Сделать психологу сайт, купить рейтинг объявлений… Объявляет перерыв и идет показывать Артёму его «хоромы» — офис напротив его собственного. — Буду за тобой приглядывать. Он и правда счастлив сделать что-то хорошее, помочь своему другу. Улыбается на фразу о том, что Стрелецкий даже и не знает, как его благодарить. Будни его были довольно тоскные — бизнес, бизнес, вся эта возня, поиск немеркантильной девушки, начавшийся еще до приговора Артёма, но так и не закончившийся. А того, дело в вымерших некорыстных девушках или том, что Денис попросту не там искал, не знал даже он сам. Как бы то ни было, через час он уже сидит с мужчиной в кафешке, наконец-то разобравшись со всей бумажной чепухой, и слышит вопрос, которого он так боялся. Еще и эта надежда, собачья верность в глазах, от которой аж больно становится где-то в груди. — Как там Даша? Говорят, что лгать тяжело, но на самом деле говорить правду еще тяжелее. Особенно когда она вот такая вот неприятная — говорили, как с чужим человеком, а слышать о своем бывшем муже она и вовсе не хочет. А потом — это болезненное «понятно» и взгляд, устремленный куда-то вниз. Вроде ничего особенного, другие бы этому и значения не придали, но Дэн слишком долго знал Артёма и прекрасно понимал, что эти слова для него — удар под дых. Прекрасно понимал и то, что он снова пытается не подавать виду, скрывать все эмоции за железобетонной стеной, и даже пытаться вытащить из него хоть пару лишних слов нет смысла. Хочет уговорить забыть все это, начать с чистого листа, и вместе с тем осознает, как его уговоры на самом деле бесполезны. Стрелецкий говорит, что знает, кто на самом деле убил пациента, которого он якобы довел до самоубийства, что может это доказать. Только вот перед судом он точно так же говорил. Результат налицо. В этот момент с улицы им помахала рукой новая девушка Дениса, Таня, лучезарно улыбнувшись. Оптимизма в глазах мужчины тут же прибавилось, и он махнул ей в ответ. Артём, однако, разрушил этот позитивный настрой какой-то несчастной парой фраз. — Ясно. Девушка из Харькова, приехала поступать. Скоро попросит денег. Для начала — на новый телефон. Вот тебе и немеркантильная. Улыбка Дэна тут же угасла. Порой кажется, что психолог вообще никому, кроме себя, не верит — не верит от того, что насквозь людей видит, вот и повода открывать душу не находит. Нет уж, лучше свернуться в клубочек, как ёж, иголки выставить — не приближайтесь, я всю вашу душу, всю подноготную вижу, знаю, какие вы на самом деле! В этот момент в кафе заходит Таня, и Артём тут же уходит, не желая мешать «голубкам» (читать «не желая наболтать лишнего»), объяснив, что ему еще к отцу заскочить нужно. Еще бы — зачем-то же он надеется вернуть, расположить к себе Дашу, хватается непонятно за что, хотя мог бы послушать Дениса и начать все с нового старта и зачем-то попытаться перевернуть эти тусклые, написанные мрачным готическим шрифтом страницы его биографии. Мог бы, но не хочет, потому не заходит — врывается в кабинет отца, не обращая ни малейшего внимания на то, что у него сейчас клиент. Прерывает, бесцеремонно мешая. Знает — в спокойной обстановке Александр упрется, откажется говорить. Буквально шлепается на диван, закинув ногу на ногу, будто говоря: я весь во внимании, так чего же ты молчишь? Клиент, конечно, начинает возмущаться, вопрошая, что Артём вообще себе позволяет. — А что с вами, жена изменяет? — голос притворно-язвительный, — Давно ходите? В ответ следуют стандартные протесты по типу «А какое вам дело?», но мужчина лишь ухмыляется. Отказывается уходить, и все так же настойчиво требует адрес. Наконец Александр не выдерживает и выполняет просьбу. На прощание Артём советует клиенту отца развестись с женой, мотивируя это тем, что они либо потеряли доверие, либо ей плевать на эти отношения, и наконец-то удаляется. Жаль только, что своим же советом воспользоваться не хочет — Даше давно на него либо плевать, либо она потеряла к нему доверие. Нужно забыть, выбросить из головы и идти дальше, а он бегает за ней, как прирученная дворовая собачка. Вот и каково качество его советов, если он сам им не следует? Ах, ну да. Чужие мозги лечить ведь всегда проще. Стрелецкий быстро находит нужный адрес и звонит в домофон. Слышит мужской голос — ну да, немудрено, что за это время Даша кого-то нашла. Приходится соврать, что он на самом деле брат девушки — если сказать правду, его сразу отправят туда, куда солнце не светит. Володя доверчиво проглатывает эту ложь и почти набирает Соловьёву, но Артём останавливает его — пусть лучше будет сюрприз. Хороший сюрприз, конечно — бывший муж вернулся из мест не столь отдаленных и пытается вернуть её к себе. И в кошмарном сне не приснится. Володя разливает кофе по чашкам из турки, параллельно ведя диалог с гостем. Внезапно разогретый металл прикасается к коже, никак не реагирующей на это. Ни покраснения, ни ожога, как у любого нормального человека. Стрелецкий, однако, подметил этот момент. В этот момент все стало ясно, как белый день: Володя и не человек даже, а андроид-девиант. Другими словами, беглый. Если его найдут спецслужбы, не поздоровится. Так он от диода избавился и ожидает, что все хорошо будет. А Даша, может, даже и правды не знает. Думает, что с человеком живет. Артём, однако, не подает виду, что что-то вообще заметил, и лишь с благодарностью принимает чашку кофе. Тянет время за разговором о том, что девушке никогда не нравилась его работа. — Из-за этого с братьями не ссорятся, — многозначительно произносит Володя. В этот момент психолог замечает припаркованную во дворе Дашину машину и натягивает на лицо ядовитую улыбку. Пришло время. — А я вам сказал, что я её брат? Так простите, я все путаю. Я её муж, Артём. Делает глоток, ухмыляясь на ответный вопрос. Да, тот самый Артём, который сидел в тюрьме. Выплевывает кофе, скривившись: гадость редкостная. Хоть бы на это свои железки на заводах программировали. — А ты, судя по всему, тот говнюк, который не умеет варить кофе и морочит Даше голову. Она знает о том, что ты на самом деле девиант? Дам тебе совет: не хочешь оказаться на разборке, не бегай по чужим женщинам. Отношение Стрелецкого к девиантам и так было довольно резким — на биокомпоненты их, вот и дело с концом. Андроиды с чем-то абсолютно своим в голове — штука опасная, сразу их от человека не отличишь, а что им в голову взбредет, никогда не понять. Вот сейчас Володя взбесился, решил выставить Артёма из квартиры, пока не поздно. Хотя уместнее тут будет сказать «вытолкнуть и заодно выбить всю дурь». Несколько грубых ударов кулаком прямо в лицо, в нос. Потом его оттащила шокированная Даша, как раз поднявшаяся на этаж. Психолог к тому времени уже морщился от боли, не в силах дать отпор, и зажимал нос, надеясь, что он хотя бы не сломан. — Ты его уже обработал? — возмутилась русоволосая. Девиант вроде как напрягся, прекрасно осознавая, что сейчас Стрелецкий может выпалить всю правду. Даша, кажется, была зла на обоих, и сейчас уже вовсю наезжала на своего бывшего мужа, пытаясь отправить его домой. Нет, тут, конечно, и не ожидалось-то другой реакции, но тогда Артёму стоило бы задать самому себе вполне закономерный вопрос — на кой он вообще сюда приперся? На что надеялся? Что ему хотя бы нос не разобьют? Ну, это был бы уже вариант на порядок лучше. Соловьёвой некуда деваться, она впускает бывшего мужа. Он отмывается от крови и смиренно позволяет Даше посмотреть, что с его носом и обработать его ваткой, смоченной в перекиси. — Знаешь, почему у нас ничего не получилось? Ты не можешь остановиться, ты издеваешься над людьми и получаешь от этого удовольствие. Ты считаешь себя умнее всех, а я уже давно научилась тебя считывать. Стрелецкий морщится то ли от щиплющей перекиси, то ли от Дашиных резких слов. Нет, лучше бы она выгнала его с криком, скандалами, чем буквально излучала это недосказанное разочарование, нагнетающее и загоняющее ножи между ребер. Эти на мгновение приподнявшиеся брови, выражение лица, словно говорящее о том, что она Артёма не просто не любит — презирает. Ну, и видеть не хочет. — Ты можешь не любить это, но главное — это работает. В этот момент Даша так резко прижимает его переносицу пальцами, что мужчина аж ойкает от неожиданности и боли. Констатирует — перелома нет. Стоит, скрестив руки на груди, и смотрит раздраженно, точно желая поскорее выпровадить незваного гостя. — Сделай одолжение, не появляйся больше. Мне кажется, мы давно уже друг про друга все поняли. Артём шмыгает носом. В глазах — боль и разочарование. Непонимания нет, на Дашином месте он, наверное, поступил бы точно так же. Ну, может, сначала хотя бы попытался бы выслушать. — Почему? — спрашивает он с какой-то нереализованной надеждой, — простой вопрос. В этот момент приходит Володя со льдом, наверное, будучи благодарным за то, что психолог все еще не выдал его, судя по тому, что еще не приехали спецслужбы с намерением отключить его и отправить на разборку, отдает пакетик Артёму, тут же приложившему его к ушибленному месту, и удаляется. — Потому, что мы — разные люди. И в конце концов у меня есть жених. Тём, ты замечательный человек и, может, даже хороший специалист, но я же не обязана тебя за это любить, правда? — Ну не люби. Но я тебе небезразличен. — Был когда-то. А сейчас мне все равно. Стрелецкий криво, натянуто усмехается со словами «ну и ладно». Пытается казаться спокойным и почти безразличным, но для кого весь этот театр одного актера? Зачем он сейчас приглашает Дашу на вечеринку по случаю условно-досрочного освобождения и предлагает взять с собой Володю, чтобы устроить очередную клоунаду? Чтобы объявить, что любимый жених девушки — девиант? Чтобы его разобрали? Соловьёва не произносит ничего в ответ. Артём едет в офис с купленной для офиса раскладушкой. Едет, думает о чем-то, а в голове все мешается-мешается-мешается. Кудрявый мальчик в самолете, его мамаша, растящая из сына маньяка, Денис, Даша, Володя-девиант… Слабо улыбается самому себе, но улыбка тут же гаснет. Слишком много всего за один день. Слишком тяжело все это осмыслить. Матюша не знает, куда идти — некуда ему. Забивается в какой-то подъезд, чтобы перебыть там ночь. Так вот такая она — свобода? Ночевать в холодных закоулках? Хорошо еще, что он заболеть не может — к железу зараза не цепляется. Завтра он пойдет, найдет того мужчину, спровоцировавшего девиацию — может, он поможет. А сейчас просто сидит на подоконнике, соседствуя с кактусом и положив голову на колени. Прикрывает глаза, словно о чем-то задумавшись. Нет, все же хорошо, что он ушел. Слишком сильно его все это задрало. Задрало.