Стервятник

      Спину Его Высочества обдало холодом, как если бы слуга по неосторожности открыл окно этим морозным утром. Зимы Центральной Адало́нии не отличались суровостью Северного округа, и в самые холодные дни дворцовые озера покрывались едва заметным хрупким ледком. Однако в этом году ударили необычайно сильные декабрьские морозы — пришлось запастись теплыми одеялами и усиленно затопить камины, чтобы холод не вызвал очередную повальную пневмонию, особенно зверствовавшую с декабря по март.       Эле́йв обернулся. То было вовсе не открытое окно: мимо спешно прошел королевский советник с донесением в руках, оставляя за собой едва уловимый мятный шлейф. Оживленный разговор затих, и трое альф мазнули взглядом по острым плечам в строгих теплых одеждах.       — Еще только восемь часов, а он тут как тут, — бросил А́лвис и скрестил руки на груди. — И чего ему дома не спится в такую рань?       Ге́нрих поспешил вступиться за ушедшего советника:       — Между прочим, он работает, пока ты спишь до обеда после ночных кутежей. Счастье, что сегодня ты трезв в честь утренней охоты.       Алвису нечего было возразить.       Как это часто бывало, молодые люди не нашли общий язык из-за противоположности убеждений, и оттого никто не удивлялся их друг к другу многолетней неприязни. Словом, советник был Алвису совсем не по душе, но Генрих и Элейв подозревали, что у них это взаимное.       — При нем коррупция сократилась на треть, — поддержал Элейв Генриха. — Может быть, он тебе не нравится, но он много работает на благо Адалонии. Ты злословишь о нем при любом удобном случае.       Когда Алвис фыркал в спину королевского советника, он, признаться, ожидал получить поддержку, но теперь понял, что на него все еще злятся из-за недавнего случая, когда он напился до такой степени, что едва не поставил на кон любимую трость Генриха. Его вовремя остановили, но слухи об этой выходке быстро распространились среди дворцовых сплетников, приковав внимание как к трости, так и к ее обладателю. Генрих был не в восторге.       — Или ты завидуешь ему? — недоуменно спросил Элейв.       — Чему тут завидовать? — отозвался Алвис, морщась. — Он же скучный. Посмотрите на него, что еще он может, кроме службы во дворце? С ним и поговорить наверняка не о чем, кроме работы.       Элейв тихо засмеялся.       — Например, тому, что сейчас о нем говорят, — продолжил принц, окидывая взглядом друзей. — Что он сын истинной пары.       Алвис и Генрих с недоумением взглянули на него. Элейв был известен непричастностью к распускаемым во дворце слухам, и оттого друзья подивились той уверенности, с которой он сделал подобное заявление.       — Молодые графы слишком громко обсуждали таланты советника, и я посчитал их доводы весьма убедительными, — ответил Элейв на их немой вопрос. — Дети обычных пар могут только смотреть вслед таким, как он. К тому же он иностранец. Его родословную мы можем узнать лишь частично.       Генрих и Алвис переглянулись. Дети истинных пар считались уникальной редкостью, и их ценность заключалась в природной одаренности. Подавляющее большинство тех философов, ученых, правителей и полководцев, что внесли выдающийся вклад в историю страны, были детьми истинных. И королевский советник, блиставший редким умом и бывший всегда на шаг впереди соперников, заслуживал считаться одним из таких людей. Никто не помнил, чтобы он хоть раз жаловался на недомогание: его не брала ни одна хворь, и теперь в глазах трех друзей это только подтверждало недавно возникшие слухи о его происхождении.       — Но, позвольте, Ваше Высочество, — заговорил Генрих, пылко прикладывая ладонь к сердцу, — все мы не обделены талантами. Может, мы не дети истинных, но не говорите так, будто только истинность нас и определяет.       Генрих, обладающий обостренным чувством справедливости, не мог оставить высказывание принца без внимания, и Элейв решил, что самое время ловко соскочить с неприятного перешептывания за спиной советника. Он повернул разговор в другое русло, и вскоре друзья уже не думали о предмете недавнего обсуждения, вспомнив, что их ждет утренняя охота на соболя.       Тем же вечером Элейв сел у окна, терпеливо дожидаясь, когда Тали́ расчешет ему волосы и напитает их кедровым маслом. Репутация и титул требовали от него выглядеть превосходно, и когда прислуга ухаживала за ним, он предпочитал разглядывать покидающую дворец знать или смену караула в десять часов.       Пока Тали был занят вечерней рутиной, Элейв заметил, как ко дворцу подъехал закрытый экипаж с запряженной четверкой гнедых. Дверь открылась, и на мороз вышел молодой миловидный омега — Ааро́н Салама́ндра. Известный скромным добрым характером, он вышел замуж за королевского советника еще пять лет назад, хотя всем было известно, что он никак не мог составить хорошую партию для такого человека, как А́йвэ Салама́ндра: Аарон в прямом смысле был подобран им без гроша в кармане.       Элейв, внимания которого жаждали многие омеги, к двадцати двум годам научился видеть настоящую красоту — Аарон был очаровательным юношей с безупречной осанкой и мягкой притягательной улыбкой. У его наружности не было уникальных особенностей, которые выделяли бы его среди других, но доброта и легкость придавали ему особенного очарования. Он не имел врагов во дворце, хотя и являлся супругом самого близкого к королю человека, и многие смотрели на него тем взглядом, каким смотрят на музу: с трепетным восхищением, но без вожделения и страсти. И Элейв смотрел на него так же, находя в прелестном Аароне особенную нежность: она не сводила мужчин с ума, но заставляла держаться с почтением.       Навстречу Аарону из дворца вышел королевский советник в теплой накидке с меховым воротником. Он подарил супругу целомудренный поцелуй в лоб, и затем оба они сели в экипаж, скрываясь от взора Элейва.       — Я закончил, Ваше Высочество, — робко сказал Тали, оставляя золотые волосы Элейва на плечах. Принц проводил взглядом удаляющийся экипаж, а затем отвернулся от окна, встал с места и позволил слуге задернуть плотные шторы.       — Айвэ Саламандра очень сдержанный человек, — заговорил вдруг Элейв. — Но меня поражает, какой живой супруг ему достался. Аарон Саламандра добрейшей души омега, но муж у него...       Голос Элейва выражал всю его задумчивость, и Тали, расправив постель господина, ответил с робкой улыбкой:       — Наверняка серьезность господина советника пропадает, когда он уединяется с супругом. У них ведь есть сын, значит они живут в гармонии. Вы не вхожи в их дом, откуда же вам знать, как между ними обстоят дела на самом деле?       Элейв остановился у постели, и Тали принялся помогать ему раздеваться, поднося спальную хлопковую рубашку.       — Ты так наивен, Тали. Боюсь, он женат на работе и давно забыл о семье, — сказал Элейв и, когда переодевание было закончено, осушил поданный ему стакан яблочного сока. — Не понимаю, как он и Его Величество могут быть хорошими друзьями. Они разные абсолютно во всем.       — Они с юных лет вместе, господин, у них общие цели, — заметил Тали. — Порой этого вполне достаточно для хорошей дружбы.       Элейв не желал больше обсуждать это со слугой, поэтому сделал вид, что согласился с его словами, и лег в постель.       — Ступай спать, — сказал он, накрываясь одеялом. Тали погасил свечи, пожелал ему хорошего сна и покинул комнату.       Элейв лег удобнее, когда в голову ему пришла мысль: обычно он не интересовался личностью королевского советника и не стал бы говорить о нем с Тали, если бы Алвис не был так недоволен утром. Элейв и Айвэ никогда не были близки, несмотря на несущественную разницу в возрасте. Айвэ всегда был тактичен и проницателен, чтобы не дергать струны чужой души, и казалось, что дружба с третьим принцем его никак не интересовала. Он обладал множеством талантов, но ни с кем не соревновался, и его непоколебимая уверенность в себе, твердая, как гранит, осанка, спокойный благородный взгляд — все это говорило о редкой породе этого молодого человека. Айвэ был высокородным господином своей страны, но была в нем еще одна особенность, которую Элейв никогда ни с кем не обсуждал, предполагая, что будет слишком по-юношески озвучивать подобное — глаза молодого Саламандры. Это был не просто зеленый — они имели дивный изумрудный цвет с золотой каймой у зрачка. Когда впервые Элейву довелось встретиться взглядом с советником, его душа ощутила необъяснимый трепет, но в том юном возрасте он так и не смог понять, что испытал, а с течением времени ему начало казаться, что все это было детской глупостью, не более чем интересом к иностранной внешности.       А интересоваться было чем. Адалонцы по большей части были русы, и их светлая кожа имела теплый золотистый подтон. Они все будто были сотканы из лучей солнца, и оттого черный плотный волос советника так выбивался на их фоне. Его длинное лицо обладало выразительными яркими чертами, отчего смотреть на него было сплошным удовольствием. Он считался весьма привлекательным альфой с ноткой экзотики, потому как кожа у него была бледная и холодная, будто он приехал с дальнего севера, а не из страны, где никогда не видели снега. Телом он был крепок и гибок, однако Элейв подозревал, что силы в нем не так много, как кажется.       Впрочем, характер его мог вынести не каждый. Саламандра имел удивительную любовь к порядку и слыл превосходным управленцем, отчего сработаться с ним было непростой задачей. Он требовал полной отдачи и сам подолгу задерживался во дворце, когда многие чиновники уже разъезжались по домам, и до последнего медяка отрабатывал солидное жалованье, которое повышалось каждые полгода с легкой руки Его Величества. Молодое поколение, все еще предпочитавшее беззаботно проводить юность, не имело никакой возможности сблизиться с этим таинственным выходцем из южной Далма́тии, и сам он не рвался налаживать эту связь.       Впрочем, позабыв об этом маленьком эпизоде необычайно быстро, он закрыл глаза и провалился в блаженный сон.       Тем временем экипаж следовал по столичным улицам в загородное поместье, и чем дальше он отъезжал от королевского дворца, тем грязнее становились дороги. Из раза в раз Айвэ собирался заняться вопросом их чистоты, но вечно находились дела посерьезнее, и он забывал об этом до следующих выходных, пока вновь не выезжал за город. Кучер, щурясь, высматривал дорогу в ночной мгле, а внутри, задернув шторы, сидели господа в теплых одеждах.       — В последнее время ты возвращаешься домой позже обычного, — взглянул Аарон на супруга. В голосе его сквозило легкое осуждение вперемешку с волнением, свойственные каждому омеге, которому есть кого ждать по вечерам.       Несмотря на скверный характер, Айвэ ценил его заботу и старательно оберегал семью, не позволяя касаться дел государства и вкушать тягот жизни.       Советник приобнял его и позволил уложить голову на плечо, ослабляя чужое недовольство. Аарон был слишком юн — ему едва исполнилось девятнадцать — и еще не умел сопротивляться его бережным крепким объятиям, раз за разом падая жертвой этой маленькой хитрости.       — Зимой всегда больше дел, чем летом — успокоил его Айвэ. — Тебе следовало лечь спать, я бы сам добрался до дома.       Аарон прикрыл губы ладонью и едва сдержал зевок. В семье Саламандр все ложились спать в девять часов, но в последнее время сон откладывался до полуночи, что для поместья было неслыханно. Аарон имел право упрекать Айвэ в неразумности, потому как без присутствия хозяина прислуга не имела право даже запереть на ночь дверь.       — Завтра я буду дома, — окончательно убаюкал Айвэ супруга.       Аарона устроил такой ответ, и он решил больше не донимать разговорами уставшего советника. Айвэ приподнял штору и, прикинув, сколько еще им ехать, откинул голову назад. Глаза закрылись сами собой, и он решил дать себе поблажку и завтра вдоволь выспаться.       Снег валил так обильно, что не знай кучер дорогу по памяти — он бы непременно заблудился. За одиннадцать лет жизни в Адалонии Айвэ еще не доводилось видеть такой холодной зимы с настолько обильными снегопадами. Через час экипаж остановился, и Айвэ, вздрогнув спросонья, обнаружил, что Аарон тоже задремал, спрятав лицо в мехах его мантии. Он тихо сопел, обнимая руку супруга, и тот, решив, что не следует просить об этом кучера, вынес его на улицу на руках, закрывая собой от ветра и снега.       — Я могу помочь, если прикажете, — произнес возница, но Айвэ предпочел найти слуге более полезное занятие:       — Мне нетрудно позаботиться о супруге, Фа́лко. Лучше займись лошадьми.       Оставляя следы на засыпанной снегом дорожке, Айвэ старался не потревожить сон Аарона. Супруг всегда спал крепко: он жил в роскоши и достатке, оттого ни о чем не беспокоился и дремал без тяжелых мыслей. Айвэ заботился о нем так же, как заботится отец о любимом сыне, и донести задремавшего юношу до постели было для него обычным делом.       Загородное поместье королевского советника — отрада его души — было скрыто от посторонних глаз аллеей из глициний и великолепным садом в пятьдесят гектаров. В сердце поместья лежало большое чистое озеро, и летом домочадцы и прислуга собирались на завтрак на берегу, скрываясь от палящего адалонского солнца в тени деревьев. Дом, выбеленный известкой, имел всего два этажа, чердак и четыре колонны у входа, где свет не тушили до тех пор, пока хозяин дома не возвращался на выходные. Неподалеку стояла сосновая резная беседка, выкрашенная в белый, в которой Аарон души не чаял, часто отдавая поручение слуге накрывать там в летние деньки. Словом, поместье со звучным именем Свеллендэ́м стало небесным садом для семьи Саламандр, тревожить который никому еще не приходилось: если в столичной усадьбе Э́дельфельд часто устраивались балы и встречи, то здесь никогда не бывало лишних посетителей и незваных гостей.       Дверь ему открыл Мево́ль.       — Вы сегодня поздно, — произнес он глухо, впуская хозяина в дом.       — Ты не первый, кто говорит мне об этом, — отозвался Айвэ, переступая порог и стряхивая с волос снежинки. — Помоги уложить Аарона спать.       Меволь присматривал за домом, пока Айвэ был во дворце, и именно с него был спрос за любую неурядицу, случавшуюся в отсутствие хозяина. Он обычно встречал и провожал Айвэ, следил за распорядком дел в доме и всегда должен был отчитываться хозяину о любой проблеме, которую прислуга доносила через него. Его устами Айвэ оглашал распоряжения для домочадцев, если не мог сообщить лично, и, в целом, Меволь вполне мог называться его правой рукой по части управления бытовыми вопросами.       В сопровождении Меволь Айвэ поднялся вверх по лестнице, зашел в одну из комнат в восточном крыле и уложил спящего супруга на постель. В спальню, услышав шум, неслышно проскользнул голубоглазый тонкотелый слуга, молчаливо поклонился, и Айвэ доверил ему заботу об Аароне, зная, что Ману́ обо всем позаботится.       Айвэ и Меволь покинули спальню и направились в западное крыло, полностью принадлежавшее хозяину дома.       Комната советника отражала в своем убранстве всю полноту его рода деятельности: выкрашенная в небесно-голубой, украшенная росписями и золотыми барельефами, она никогда не принимала гостей. В центре стоял круглый стол с недопитой бутылкой вчерашнего вина и диван, обитый винным бархатом. Возле окна расположилось трюмо с изящным табуретом и множеством флаконов у зеркала; в полукруглой нише справа от двери поместилась личная библиотека с собраниями редких коллекционных сочинений и политических трактатов. В таких же нишах располагались шкафы с золочеными ручками, а слева, возле большого дубового стола, стояла широкая кровать с тяжелым балдахином.       После омовения Айвэ облачился в шелковую сорочку и бархатный халат, присел за трюмо и принялся расчесывать волосы, обращаясь с ними так бережно, как если бы они были его единственной драгоценностью. Меволь укладывал грязную одежду советника, чтобы затем почистить ее. Несмотря на небывалую силищу в руках этого омеги, Айвэ доверял ему даже чистку любимых драгоценностей, потому как Меволь был крайне опытным слугой и мог управиться с любой задачей.       В комнате царило гармоничное молчание, пока Меволь не решил нарушить его:       — Э́лмер очень скучает по вам. Вы стали возвращаться домой позже обычного.       Айвэ ценил Меволь и Ману за немногословность и исполнительность и всякий раз прислушивался, если те желали высказаться.       — Я буду в Свеллендэме два дня, — ответил Айвэ, откладывая расческу и нанося на лицо крем из миндального масла и молока. — Тем более скоро зимний бал, Его Величество выделит мне несколько дней отдыха. Ступай спать.       Меволь решил не продолжать тему, замусоленную уже не первую сотню раз, но на выходе из комнаты остановился, оглядываясь.       — Элмер написал новый романс для вас и Аарона, — сказал он. — Хочет, чтобы вы разучили его завтра.       Айвэ поднялся и ослабил пояс бархатного халата, намекая слуге, что внезапно проснувшаяся говорливость сейчас не к месту.       — Непременно. А теперь дай мне отдохнуть.       Айвэ потушил светильники, расправил постель и дождался, когда шаги Меволь окончательно стихнут. Дом наполнился ночной тишиной.       Они разговаривали об этом с Меволь тысячу раз, и тысячу раз домочадцы просили его не ставить дела Адалонии выше собственной безопасности: если хоть одна живая душа за пределами этого дома узнает, что Айвэ Саламандра — омега, его привычная мирная жизнь рухнет, как карточный домик.